Владимир Михайлов - Сторож брату моему Страница 5

Но если уцелеем, общего будущего у нас с ними все-таки не получится. Для них корабль – инструмент; для нас – мир. Мир в большей степени, чем затерявшаяся далеко в пространстве планета Земля. Там мы оказались гостями – и остались бы ими до конца дней. Возврата в свои времена для нас не было, об этом нас тоже предупредили: там все мы умерли. Что же нас ожидало? Вернее всего, другая экспедиция: ведь, если эта пройдет благополучно, у нас будет такой опыт, каким на Земле не обладает никто.

Вот о чем размышлял я, прогуливаясь в Саду своей памяти. Был спокойный участок полета, мы благополучно вышли из сопространства и держали курс на ту самую звезду, которая нам была нужна – а вернее, наоборот, ничуть не была нужна, лучше бы ее и не существовало, – но уж так получилось. Наши ученые дали звезде красивое имя Даль – не потому, что она была далеко, просто в ту пору названия давали по буквам арабского алфавита, а одна из них так и называется: даль… Пилоты несли вахту, а у меня – я был как-никак капитаном этого корабля, первым после Бога («Вот!» – торжествующе сказал Иеромонах и наставительно поднял палец, когда я впервые поведал ему эту древнюю формулу) – оставалось еще малость времени для таких прогулок, командовать переходом на околозвездную орбиту было еще рано, тормозиться мы начнем только через двое суток. И я гулял, посвистывал ветерок, и скрипели сосны. Потом в этот приятный шумок вошли новые звуки.

Обычно вызываю я, а не меня; значит, дело было важное. Я в два счета оказался у двери дачи, вошел, затворил ее, пожмурился от яркого света, всегда горевшего в моей каюте, и оттуда отозвался:

– Капитан Ульдемир.

Так меня тут звали; да это и было почти мое имя, только слегка измененное.

– Капитан Ульдемир, начальник экспедиции просит вас подняться в научный блок.

По голосу я узнал Аверова.

– С удовольствием, – ответил я с положенной вежливостью.

Что бы такое там у них приключилось?

Я надел тужурку, учинил себе осмотр при помощи объемного зеркала – капитан не может быть небрежным в одежде, – вышел, поднялся на четыре палубы и зашагал по коридору. Подошел к их центру и отворил дверь.

Глава четвертая

– Садитесь, пожалуйста, капитан, – проговорил Шувалов, как и всегда, с такой интонацией, словно извинялся за беспокойство. Он шагал из угла в угол обширного салона; толстый ковер скрадывал звуки шагов. Аверов сидел в глубоком кресле – неподвижно, но пальцы рук все время двигались, словно плели нить из воздуха. Капитан Ульдемир сел в другое такое же кресло. Казалось, ему было безразлично, что он здесь услышит и услышит ли вообще. Шувалов покосился на него. Остановился.

– Видите ли, капитан…

И снова зашагал, так и не завершив фразы. Аверов дернул плечом. Капитан остался невозмутимым. В общении с людьми этой эпохи он предпочитал не проявлять инициативы. На этот раз Шувалов остановился в самом углу. Повернулся к Ульдемиру.

– Вы помните, капитан, модель звезды, мы вам показывали ее на Земле.

Капитан кивнул.

– То была, как вы и сами понимаете, всего лишь компьютерная модель, мы ведь не в силах увеличить изображение реальной звезды до такой степени. Естественно, все наши действия проводились над этой моделью, и результаты не могли быть абсолютно точными.

Ульдемир кивнул снова.

– Сейчас, наблюдая уже реальную звезду, мы оказались вынужденными внести в программу действий некоторые коррективы.

Он помолчал, словно еще раз мысленно проверяя то, что хотел сообщить.

– Вы ведь помните, на какое расстояние нам надо подойти, чтобы иметь полную уверенность в успешности воздействия?

– Порядка двух миллионов…

– Совершенно верно. То есть вплотную. И там, выйдя на орбиту, ударить. Так вот, звезда ведет себя не совсем по теории. И нельзя гарантировать, что в самой первой стадии процесса не произойдет нежелательных явлений… типа выброса вещества, скажем – таких выбросов, которые смогут помешать нам отойти на безопасное расстояние. Вы понимаете?

– На языке доступных мне понятий, – вежливо ответил Ульдемир, – это значит, что мы можем сгореть вместе с кораблем.

– Да, это то самое, что я хотел сказать.

– Но задачу мы выполним?

– В этом мы уверены. Не так ли, коллега?

– Гм, – сказал Аверов. – Мы ее погасим. Потому что остальные стадии процесса пойдут так, как мы и предполагали. Вот только самое начало…Но там, на Земле, мы не могли этого предположить.

– Мне все ясно, – сказал капитан Ульдемир.

– Мы немедленно прекратили бы выполнять задачу, если бы от этого не зависела жизнь миллиардов людей в Солнечной системе. Вы ведь понимаете…

– Этого даже не нужно говорить, – сказал Ульдемир.

– Мы просим вас собрать экипаж. Мы сообщим всем людям то же самое, что только что сказали вам.

Ульдемир пожал плечами.

– Вы думаете, экипаж взбунтуется, узнав, что риск оказался больше, чем предполагалось?

– А вы не боитесь этого? – спросил Аверов резко.

Капитан повернул к нему голову и ответил:

– Нет.

– Дело не в этом, – сказал Шувалов с оттенком досады в голосе. – Поймите, капитан. Мы, я и Аверов, – люди той Земли, того человечества, которому грозит гибель. Так что для нас здесь проблем не возникает. Но вы шестеро… Ваше человечество в любом случае давно умерло. И вы вправе не жертвовать своей жизнью ради… чужих.

– Не знал, – произнес Ульдемир, – что вы произошли от марсиан – или кого еще там…

Аверов нервно рассмеялся.

– Отцы и дети… – пробормотал он.

– И все же, – сказал Шувалов. – Мы прекрасно понимаем, что если для нас Земля – милый дом, то для вас это – ну, не совсем так. Конечно, проживи вы у нас лет десять, двадцать… Но сейчас – разве я не прав?

– Правы.

– Ваш дом – корабль. Верно?

– Правы и тут.

– В нем можно жить долго, долго… десятки лет. И вы вправе захотеть этого. Потому что если та степень риска была приемлемой, то эта – чрезмерна.

– Вы упускаете из виду одно, – сказал Ульдемир. – Все мы – мертвые люди в отличие от вас. Но если хотите, я соберу экипаж.

Они входили в научный салон странно: каждый по-своему, но было и что-то общее, неопределенное – входили словно в чуждый мир. Усевшись за свой стол, Шувалов смотрел, как они возникали тут в раз и навсегда определенном порядке: видимо, была у членов экипажа какая-то своя, всеми признанная иерархия, хотя нельзя было понять, по какому именно признаку они оценивали самих себя и друг друга.

Первым вошел Иеромонах, остановился в двух шагах от двери, привычно повел глазами в правый, дальний от себя угол салона – там ничего не было, – поклонился, сел в конце стола, сложил руки на животе и замер. За ним вступил Питек – быстро и бесшумно, мгновенно окинул салон взглядом – можно было поручиться, что ни одна мелочь не укрылась от взгляда и запечатлелась в памяти, – шагнул вперед (казалось, ворс ковра даже не проминался под его шагами) и сел ярдом с Иеромонахом. Затем появился Рука; момента, когда он вошел, Шувалов не заметил: вдруг возник, сказал, не кланяясь: «Вот я», упруго пошел к столу и сел напротив Никодима, Иеромонаха. Грек пересек салон, не останавливаясь у двери, лишь поднял приветственно руку, серьезный и сосредоточенный, сел, обвел взглядом всех и опустил глаза. И наконец Уве-Йорген: остановился у двери, резко нагнул голову, здороваясь, и щелкнул каблуками. Улыбнулся, как показалось Шувалову, чуть вызывающе, но возможно, на самом деле это было и не так, – и сел, отодвинув кресло от стола, закинул ногу на ногу, поднял голову и стал глядеть в потолок. Капитан Ульдемир кивнул Шувалову: можно было начинать.

– Я попросил бы вот о чем, друзья мои: пусть каждый не только сообщит свое решение, но и по возможности мотивирует его.

– Никодим, – сказал капитан. – Прошу.

Иеромонах усмехнулся.

– На все есть воля, – сказал он.

Наступила пауза. Потом Шувалов сказал:

– Ну, пожалуйста, мы ждем.

– Я все сказал, – ответил Иеромонах.

– Ах да, понял… – проговорил Шувалов, смутившись.

– Второй пилот! – вызвал Ульдемир.

– Смелый рискует сразу, – сказал Питек, – трус уклоняется. Трус гибнет первым. У меня все.

– Инженер?

Гибкая Рука встал.

– Не надо думать о себе. Надо – о племени. – Он смотрел на Шувалова. – Это твое племя. Думай. Мы выполним.

– Штурман, твое слово.

– Мы стоим там, – медленно молвил спартиот, – откуда нельзя отступать. Иначе люди будут смеяться, вспоминая нас. Даже если их не останется – будут смеяться.

– Кто же? – не понял Аверов.

– Однажды я уже погиб, – сказал грек. – И я тут.

– Уве-Йорген?

– Я рыцарь, – ответил тот. – У меня может быть только один ответ, профессор. Но мне хотелось бы слышать мнение нашего капитана.

– В молодости, – сказал Ульдемир, не обидевшись за некоторое нарушение этикета, – я прочитал у одного писателя хорошие слова: что бы ни случилось, всегда держите в лоб урагану.