Владимир Михайлов - Сторож брату моему Страница 6

– Штурман, твое слово.

– Мы стоим там, – медленно молвил спартиот, – откуда нельзя отступать. Иначе люди будут смеяться, вспоминая нас. Даже если их не останется – будут смеяться.

– Кто же? – не понял Аверов.

– Однажды я уже погиб, – сказал грек. – И я тут.

– Уве-Йорген?

– Я рыцарь, – ответил тот. – У меня может быть только один ответ, профессор. Но мне хотелось бы слышать мнение нашего капитана.

– В молодости, – сказал Ульдемир, не обидевшись за некоторое нарушение этикета, – я прочитал у одного писателя хорошие слова: что бы ни случилось, всегда держите в лоб урагану.

Уве-Йорген удовлетворенно кивнул.

Несколько секунд продолжалось молчание. Потом Шувалов поднял голову.

– Капитан, в таком случае прикажите начать монтаж установки. Сейчас же, а не тогда, когда предполагалось.

Гибкая Рука резко повернул голову.

– Еще до торможения? Опасно, профессор! При перегрузках…

Шувалов покачал головой.

– Понял! – воскликнул Уве-Йорген. – Перегрузок не будет, не так ли? Атакуем с ходу?

– Так будет лучше, – сказал Шувалов. – Если мы сохраним теперешнюю скорость, выбросы могут и не зацепить нас. Если только вы обеспечите точность наведения при движении по касательной.

– Чему-то ведь мы все же научились, – сказал Питек.

– Разговоры! – сказал капитан Ульдемир. – Приступить к монтажу! Хвалиться будем потом.

Ощущение опасности, как ни странно, придало людям бодрости. И в первую очередь – экипажу: опасность – это было что-то из прошлого, из молодости, из той жизни, которую они (каждый про себя) считали единственно настоящей. Для ученых чувство непрерывной угрозы явилось чем-то совершенно новым: переживать такое им не приходилось. В первые дни непривычное ощущение их тяготило; потом, неожиданно для самих себя, они нашли в нем какой-то вкус. Им стало казаться, что новая жизнь, жизнь в опасности, отличалась от прежней, спокойной, как морская вода от водопроводной: у нее был резкий вкус и тонкий, бодрящий запах, заставлявший дышать глубоко и ощущать каждый вдох как значительное и радостное событие.

Вряд ли ученые признавались даже самим себе в том, что такое отношение к жизни возникло у них под влиянием шестерых человек из других эпох – людей, относившихся к жизни именно так.

Работали быстро, даже с каким-то ожесточением. На звезду Даль поглядывали теперь с опаской. Красивое светило оказалось коварным. Хотелось поскорее сделать все и оказаться подальше от него – если удастся.

Но с тем большим усердием велось наблюдение за светилом.

– Ну как она там сегодня, Питек?

– Нормально, Уль. Звезда как звезда. Пахнет медом. Ты когда-нибудь ел мед?

– Не меньше твоего. Но при чем тут звезда?

– Желтая, как мед. Хочется зачерпнуть. И еще что-то было, что мне напомнило. Погоди, дай подумать… Да! Пчела!

– С тобой не соскучишься. Еще и пчела?

– Она ползла. Понимаешь: мед, и по нему ползет пчела. Медленно-медленно…

– Прямо идиллия. А цветочков там не было по соседству?

– Извини. Цветов не было. Только пчела.

– Наверное, пятно, – сказал капитан Ульдемир. – На звездах, как тебе известно, бывают пятна.

– Мы это давно знали. У нас были люди, что глядели на солнце, не щуря глаз.

– Дай-ка, я тоже взгляну – через фильтры, конечно…

Ульдемир смотрел на звезду Даль. Медового цвета, приглушенная светофильтром звезда цвела одинокой громадной кувшинкой на черной воде, не имеющей берегов. Пятен на звезде не было.

– Наверное, ушло на ту сторону. Большое было пятно?

– Нет, не очень. Я думаю, среднее.

Ульдемир помолчал.

– Ладно, закончим работу – посмотрим снимки. Наблюдай.

– Будь спокоен, Уль.

Катер вплыл в эллинг. Створки сошлись, зашипел воздух. Капитан Ульдемир снял перчатки и откинулся на спинку сиденья. Шувалов сказал:

– Благодарю вас, капитан. Работа сделана, я бы сказал, блестяще. Откровенно говоря, я даже не ожидал…

– По-моему, – сказал Ульдемир, – все в порядке.

– Должен сказать, – проговорил Аверов сзади, – что снаружи, из пространства, все это выглядит весьма внушительно. Я раньше как-то не представлял… Да, просто устрашающе. Будь я жителем звезды Даль, то испугался бы, честное слово.

– К счастью, на звездах не живут.

– А эмиттер смотрится просто красиво. Я получил просто-таки эстетическое наслаждение… Итак, можно считать, что у нас все готово? Коллега Аверов?

– Да.

– Капитан?

– Батареи заряжены полностью. Можно начинать отсчет.

– Сначала пусть все отдохнут как следует. Чтобы в решающий момент ни у кого не дрогнула рука. Начнем через четыре часа.

…Осталось четыре часа, и делать было совершенно нечего. Еще раз пройти по постам, постоять у механизмов, послушать, как журчат накопители, как едва слышно гудят батареи, почувствовать, как пахнет нагретый металл… Что еще? Лечь? Уснуть не уснешь, и, чего доброго, еще нагрянут воспоминания… Сад памяти? Расслабит.

Капитан Ульдемир потер лоб. Что-то мешало ему. А значит, что-то не было в порядке… Капитан Ульдемир всю жизнь доверял интуиции, и сейчас не было причин сомневаться в ней.

Хорошо; мысленно пройдем еще раз по всем операциям в правильной последовательности. Вспомним каждую деталь, каждую мелочь. Вспомним, как вели себя люди: кто-то устал? Нервничает? Нет? Тогда что же мешает успокоиться?

Постой. А что же все-таки видел Питек? Пойти взять снимки… Хотя бы наскоро проглядеть сегодняшние снимки…

Четыре часа миновали.

– Сто четырнадцать… – вел отсчет компьютер. Минутная пауза. – Сто тринадцать…

Уве-Йорген, первый пилот, откинулся на спинку кресла, помахал в воздухе кистями рук, поиграл пальцами. Снова выпрямился.

Послышались шаги.

– Сам грядет, – сказал Иеромонах.

Но это были ученые. Они заняли места.

– Все в порядке? – спросил Шувалов.

– Сто… – ответил ему компьютер.

– Не вижу капитана, – проговорил Аверов, оглядевшись.

Уве-Йорген пожал плечами.

– Капитана не принято спрашивать. Придет, когда сочтет нужным.

– Но в конце концов… – начал было Шувалов. Рыцарь взглянул на него холодно. Чуть ли не с презрением.

– Действия капитана не обсуждаются. Как наводка, Георг?

– Отклонение на восемнадцать секунд.

– Провожу первую коррекцию, – проговорил Рыцарь. Он положил руки на пульт. – Внимание! Страховка! Импульс!

Легкая дрожь прошла по кораблю. Уве-Йорген прищурился, глаза льдисто блеснули.

– Точно, – сказал Георгиос.

– Вы знаете, я тревожусь, – сказал Шувалов. – Или это неуважение ко всем нам, или… Осталось меньше часа!

Послышались шаги.

– Грядет, – снова проговорил Никодим. – Ну, благословясь…

Вошел Ульдемир.

– Капитан, – проговорил Шувалов, – мы, знаете ли, просто заждались. Допускаю, что у вас могли быть причины…

Капитан сказал:

– Да.

– Хорошо, вы расскажете о них позже. А сейчас, будьте любезны, командуйте операцией.

Капитан сказал:

– Отставить операцию.

– То есть как это? – по-петушиному выкрикнул Аверов.

– Мы слишком много думали о звезде. И слишком мало – о планетах.

– Никаких планет нет!

– Есть, – сказал капитан. Он помахал в воздухе несколькими снимками. – Вот ее прохождение через диск. Слушай команду. Все на ноль. Отсчет прекратить. Готовиться к торможению.

Планета – это было плохо.

Это означало, что по букве закона на звезду Даль нельзя оказывать никакого воздействия, прежде чем не будет неоспоримо и достоверно установлено, что на планете нет ни малейших признаков жизни и никаких предпосылок для возникновения ее в обозримом будущем.

Однако этот случай и подходил под соответствующий параграф Звездного кодекса, и не подходил. Не подходил потому, что звезда, если на нее не воздействовать и не погасить ее, неизбежно должна была в ближайшем будущем взорваться – и тогда от жизни или от предпосылок для ее возникновения и подавно ничего не осталось бы. Как и от самой планеты.

Так или иначе, к планете надо было приблизиться и увидеть, что она собою представляет. Если на планете жизни нет, то все сложности сами собой отпадут. Если жизнь есть, но не дошла до разумной стадии, то… все равно придется действовать. А если на ней существует разум – можно будет попытаться предупредить его носителей о предстоящем похолодании – звезда ведь погаснет не мгновенно, остынет она не так уж и быстро, – а впоследствии даже пытаться провести какие-то спасательные работы – что, однако, сейчас представлялось весьма туманным.

Странное положение: найдя в не столь уж большом удалении от Земли планету, люди мечтали не о том, чтобы на ней оказалась хоть какая-то жизнь, но, напротив, единодушно хотели, чтобы никакой жизни не обнаружилось.

Такие мысли изредка бывают свойственны людям.

Плавно затормозившись, корабль лег на околозвездную орбиту, затем сошел с нее и через две недели приблизился к планете и уравновесился на расстоянии тысячи километров от ее поверхности.