Владимир Михайлов - Властелин Страница 50

– Верно. Но не потому, что не хочу. Это специфика работы. Если бы я был, скажем, капитаном парохода или торговым агентом, то бывал бы дома куда реже: такова специфика. Но от этого ты не переставала бы считать меня мужем, верно? Дальше: как ты считаешь, есть у меня другая женщина, кроме тебя?

– Нет, – уверенно ответила Леза. – Но… есть жена.

– Моя жена – ты. А там – супруга. Формально – партнер по Власти. Тоже специфика. Но вот представь, что твой муж – актер в амплуа любовника. И на сцене – особенно в наши времена – он хватает постороннюю даму за что попало, тискает и целует, и так далее. Ну что поделаешь: такова роль, а его специальность – играть роли. Как и моя, кстати…

– Ну, – сказала она уже бодрее, – у той дамы тоже, наверное, муж есть…

Изар просвистел такт какой-то песенки.

– У этой тоже, не беспокойся. И, кажется, ее вполне устраивает существующее положение. Для нее я также не более чем партнер по роли. Да и от роли она уклоняется.

– Я не знала…

– Ну, ты не живешь в Доме Власти – в отличие от того мужа. Он, наоборот, оттуда не вылазит. Или – его не выпускают…

– Теперь я буду лучше о ней думать.

– Значит, считаем установленным: здесь – мой единственный настоящий дом, и в нем – моя единственная жена, все остальное – видимость, специфика работы, роль на сцене. Согласна?

Леза кивнула и улыбнулась.

– Второе, – продолжал он. – О работе. Ты считаешь себя достаточно сильной, выносливой, чтобы работать в двух местах сразу?

Ее брови взлетели очень высоко.

– Что ты… Я не поняла.

– У тебя уже есть работа. Ты мой домашний секретарь. Даже референт. Трудно объяснить тебе, насколько мне стало легче заниматься своими делами после того, как мы стали обсуждать их с тобой…

– Я не обсуждаю. Как я могу…

– Можешь, можешь. И делаешь. Поверь: я не для красного словца, и не в утешение тебе. Чтобы заменить тебя, мне придется брать двух человек. И платить им куда больше, чем приношу тебе. И при этом ждать, когда же они меня продадут. Ты ведь знаешь: я никому не верю. Кроме тебя. Ну, хочешь – назначу тебя официально, с жалованьем, машина будет дежурить…

– Не надо, не надо! – засмеялась Леза. Но что-то еще оставалось, до чего ему докопаться не удалось. А хотелось. Чтобы уж раз и навсегда.

– Тебе, я понимаю, важно, чтобы все было по закону. Да?

Она кивнула. Ей хотелось, конечно же.

Изар надменно откинул голову:

– В этом мире закон – это я. Мое слово. И я его тебе дал.

И уже другим тоном – прежним, с нежностью:

– Примирись пока с этим, Былиночка. А там…

Он помолчал, словно проигрывая в уме какой-то вариант.

– А там видно будет. Жизнь – не более чем стечение обстоятельств. И если уметь их использовать… Ну, ладно. Ты заставила меня произнести целую речь сверх программы. Я устал. И заслужил поцелуй. Ты согласна?

– Твое слово – закон, – сказала она и поцеловала его. – Сейчас я тебя накормлю. Ты ведь голоден?

– Невыносимо. И, кстати, сделай с дюжину бутербродов для охраны. Они тоже с утра постятся.

– Я их никогда не вижу…

– Еще не хватало. Это означало бы, что мне подсунули худших. Ты поставь тарелку на тумбу у крыльца, и все.

– Как птичкам?

– Вот именно, – кивнул он и улыбнулся: птички по центнеру каждая, в непробиваемом оперении и со множеством клювиков немалой убойной силы… Тоже специфика… – Постой. Куда ты еще?

– У меня там… ну, на кухню, конечно же.

– Я же сказал, что невыносимо голоден. Так что – в спальню…

И этим воспоминаниям она тоже улыбалась, сидя на диване с ногами. Нет, конечно, она была счастлива. Хотя однажды ей показалось, что уютный домик ее счастья в следующую минуту рухнет и погребет ее под обломками.

Всего три – нет, четыре. Четыре дня тому назад Леза вышла в магазин, тут за углом, на бульваре: вдруг захотелось чего-нибудь соленого – рыбы, наверное? – а дома не оказалось. Купила и, глотая слюну, поспешила домой – и вдруг кто-то придержал ее за локоть. Она обернулась, недовольная – и даже пошатнулась от неожиданного и сильнейшего приступа страха.

Громадный, массивный стоял перед нею и улыбался не кто иной, как Задира. Тот самый. Насильник, драчун, темный человек. Она хотела проглотить сразу помешавший дышать комок и не смогла: во рту мгновенно пересохло. Без голоса она вытолкнула слова:

– Я закричу…

И поразилась: вместо тупого бычьего гнева (как тогда) на буграстом, кирпичного цвета лице его усилилась совершенно, казалось бы, невозможная смущенная улыбка.

– Да вы не бойтесь… это… мадам. Честно. Это я с виду такой… неудобный. Тогда, конечно, получилось… Стыдно мне. Честно. Я ведь вас специально караулил. Хотел извиниться. Не верите?

Леза все еще не могла прийти в себя.

– Хотите – помогу донести…

Нет, она не хотела. Она, откровенно говоря, сейчас и шагу сделать не могла бы – так дрожали ноги. Глядя на нее, Задира встревожился.

– Ох, нехорошо вам, мадам… Я напугал вас, конечно, мне бы поделикатнее как-нибудь, а я – хвать! Привык, что сделаешь, грубый человек, таким жизнь сделала, а меняться – трудно. Вот вы всегда, наверное, были такой… благородной. Мадам, вот до скамейки два шага – посидите, отдышитесь, я рядом постою, в случае если кто-нибудь – то…

Он сжал здоровенный кулак. И почему-то именно этот кулак ее успокоил. Можно было, даже нужно было и вправду передохнуть. Интуиция подсказывала: у Задиры нет никаких плохих замыслов.

– Дайте руку – я обопрусь…

Он тихо, осторожно подвел ее к скамейке. Усадил. Отступил на шаг и остановился, все улыбаясь и откровенно любуясь ею.

– Еще красивее стали, чем тогда…

Она на всякий случай осторожно огляделась: еще увидит кто-нибудь… Но бульвар в этот дневной час был пустынен, только двое мужчин прошли мимо, оживленно, хотя и негромко разговаривая, скользнули по ней, по Задире взглядом, равнодушно прошли дальше. Нет, они не побегут докладывать Изару, что она – на бульваре, с таким типом… Изар не поверил бы. И вообще: стоит представить, как кто-то захочет донести Изару, Властелину…

От этой мысли Лезе стало весело, и она улыбнулась. А Задира пришел в восторг:

– Ну вот, ну вот, и расцвели! К вашей красоте, мадам, улыбка – знаете, как идет! Поверьте мне, я уж в этом разбираюсь…

Она с подозрением глянула на него. Он понял.

– Ни-ни, не сомневайтесь! Я никому не враг – и себе тоже. Я ведь знаю, кто вы нынче. В смысле – за чьей спиной живете! Теперь кто вас хотя бы только подумает обидеть – и двух часов не проживет. Да я такого первый!.. Да вы не смущайтесь, мадам. Дело житейское, жить всем надо, и все живут, кто как может. Вам, скажем, повезло – так вы того и стоите. Я еще тогда это кишками почувствовал. В таких случаях ведь к улице не обращаются, а – рот зажал и в подъезд ближайший, а там ей уже самой кричать стыдно, да и что ее – убудет? Грубый мы народ, грубый. А я почувствовал, но ведь соображение у меня какое: тоже грубое: люди ведь видели, как я вас в кино повел, это вы там неизвестны были, а меня каждый знает, меня не заметить трудно, верно ведь? И вот, если бы я вас просто отпустил – а я ведь и в кино не стал вас ла… то есть не стал досаждать насильно; но если бы отпустил, то надо мной смеялись бы: что, Задира, в пустой расход вошел? Мне надо было как-то с приличием из этого выйти – и чтобы вы не пострадали притом. Ну, вот я и придумал…

– Ну, и что же вы потом за мной – следили?

– Ну, рыбьи жабры!.. То есть в смысле: нет, конечно, но хотелось вас найти – вот чтобы извиниться. Стал искать. Я ведь помнил, где вас тогда встретил. Спрашивать. Ну, меня знают. И сказали: жила там-то, может, и сейчас тоже. Пошел. Старики там. Рассказали: ночью, мол, пришли, увезли, кто такие – не назвались, но машина была от большого начальства, точно. И тут меня как обухом по голове: тот парень ведь назывался Властелином, я подумал – он тень на плетень наводит, ну, а вдруг – правда? И это по его указу вас?.. Правду говоря, я тогда о нем плохо подумал. Но решил: а если он по-честному? Мало что Властелин, там ведь тоже и неплохие люди попадаются, среди них. Попросил ребят, стали приглядывать, издали, конечно – куда он ездит. Видим – а он и не скрывается. К вам сюда – как к себе домой. Ну, тут мы его зауважали… А по-вашему, он хороший человек?

– Очень! – сказала она с жаром.

– Вот и мы подумали. Тем более что и управляет он верно. То есть мы, старые солдаты, так между собой судим. Теперь снова к войне идет – может, и нам выпадет поучаствовать, а это ведь, знаете, и дело достойное, да и разживешься чем-нибудь, жизнь свою поправишь… Только вот – не знаю, верно или нет, но ребята наши, то есть приятели, из десанта, которые и сейчас служат, говорят, что команда будет такая: один десант только воюет, а всем остальным – шиш. Но я не верю. Он человек понятливый, он свой народ так обижать не захочет. Он уж как-нибудь так сделает, чтобы на всех на нас войны хватило. А иначе будет большое недовольство. Живем ведь уныло – да что я буду вам говорить, вы ведь хотя раньше и в Первом цикле жили, но совсем рядом с нами. Скудно живем, верно? Значит, никак нельзя нас лишать этого дела. Или неправ я?