Филип Дик - Солнечная лотерея (сборник) Страница 8

– Я посещал их собрания в течение шести лет.

– В те времена Общество было немногочисленным, и в конце концов вы были избраны его президентом. Все ваше время и все ваши деньги были брошены на этот бред. Это стало вашим движущим мотивом, вашей манией. – Лицо Мура так просияло, словно он решил запутанное уравнение. – И вот вы ухватились за новое место! Верховный крупье, стоящий над всем человечеством, над миллиардами людей… Бесконечные возможности распоряжаться людьми и вещами единственной, может быть, цивилизации во Вселенной. И вы на все это смотрите лишь как на возможность расширить ваше Общество.

У Картрайта перехватило дыхание.

– Что вы собираетесь делать? – нажимал Мур. – Издавать миллиардными тиражами трактаты Престона? Развесить по всей системе его объемные портреты? Поставить статуи? Открыть музеи, полные его одежды, вставных зубов, ботинок, обрезков ногтей, пуговиц и прочих реликвий? У вас уже есть один памятник: его бесценные останки в заброшенном склепе в трущобах Имперского Холма. Выставленные кости, мощи святого, которые можно потрогать и которым можно молиться.

Вы это планируете: новую религию и нового бога для поклонения? Вы хотите создать целый флот и отправить бесчисленную армаду кораблей на поиски его мифической планеты? – Мур заметил, что Картрайт вздрогнул и побледнел, и продолжил наступление: – Мы все должны будем проводить время, перепахивая космос в поисках его Пламенного Диска, или как вы там его называете? Вспомните Робина Питта, верховного крупье номер тридцать четыре. Девятнадцатилетнего гомосексуалиста и психопата. Он всю жизнь прожил с матерью и сестрой. Он читал древние книги, малевал картины и записывал поток собственного психопатического сознания.

– Это были стихи.

– Он пробыл верховным крупье всего одну неделю, затем, слава богу, Конвент Отбора достал его. Он бродил по окрестным зарослям, собирал цветы и писал сонеты. Вы об этом читали. А может, это было уже при вас, ведь вы достаточно стары.

– Мне было тринадцать, когда его убили.

– Помните, что он планировал для человечества? Вспомните. Почему существует процесс Отбора? Вся система Колеса Фортуны защищает нас; она по случайному принципу поднимает и низвергает людей, выбирает случайных людей через случайные интервалы времени. Никто не может получить власть и удержать ее: никто не знает, каков будет его статус в следующем году, даже на следующей неделе. Никто не может планировать стать диктатором: все приходит и уходит в соответствии со случайными событиями. Отбор защищает нас еще кое от чего. Он защищает нас от некомпетентности, дураков и сумасшедших. Мы в полной безопасности: никаких деспотов и никаких придурков.

– Я не придурок, – прохрипел Картрайт.

Его удивил звук собственного голоса. Он был слабым и жалким, в нем не было и тени уверенности. Улыбка Мура расплылась еще шире; он чувствовал себя хозяином положения.

– Мне потребуется время, чтобы освоиться, – неуверенно закончил Картрайт. – Мне просто нужно время.

– Думаете, что вы сможете освоиться? – поинтересовался Мур.

– Конечно!

– А я вот в этом не уверен. У вас есть примерно двадцать четыре часа. Столько нужно, чтобы Конвент собрался и определил подходящего претендента. А уж выбор у них будет.

– Почему? – вздрогнул всем своим тщедушным телом Картрайт.

– Веррик пообещал тому, кто вас убьет, миллион долларов золотом. Обещание остается в силе до тех пор, пока не будет достигнута цель, то есть пока вас не убьют.

Картрайт слышал еще какие–то слова, но их значение уже не доходило до его сознания. Он едва заметил, что в холле появился Вейкман и направился к Муру. Тихо переговариваясь, они вышли.

Фраза о миллионе долларов леденящим кошмаром просачивалась в мозг и пропитывала его.

От желающих не будет отбоя. С такими деньгами любой бродяга может купить на черном рынке какую угодно классификацию. Лучшие умы системы сделают ставки на его жизнь или смерть, ведь это общество, которое живет постоянной игрой, в котором идет непрекращающаяся лотерея.

Вейкман вернулся, покачивая головой.

– Ну и баламут! У него в мозгу столько разных дикостей, что мы не все сумели уловить. Что–то про тела, бомбы, убийц, случайность. Он уже ушел. Мы отправили его восвояси.

– То, что он сказал, правда, – выдохнул Картрайт. – Он прав, мне здесь не место. Я не подхожу для этой роли.

– Его стратегия и заключалась в том, чтобы заставить вас думать именно так.

– Но это правда! Вейкман неохотно кивнул:

– Знаю. Поэтому–то его стратегия так хороша. Думаю, у нас тоже есть хорошая стратегия. Вы узнаете об этом в свое время. – Внезапно он схватил Картрайта за плечо. – Лучше присядьте. Я налью вам выпить. Веррик оставил здесь настоящее шотландское виски, целых два ящика.

Картрайт молча помотал головой.

– Успокойтесь. – Вейкман вынул из кармана носовой платок и промокнул лоб. Его руки дрожали. – А я бы выпил, если вы не против. После зондирования такого мощного патологического потока мне это необходимо.

Глава 4

Тед Бентли стоял у двери на кухню и вдыхал ароматы готовящейся еды. Дом Дэвиса был уютным и веселым. Сам Ал Дэвис, вполне всем довольный, сидел с босыми ногами на полу гостиной перед телевизором и с серьезным видом смотрел рекламу. Его жена, хорошенькая шатенка Лора, готовила ужин.

– Если это протин, – сказал ей Бентли, – то это лучшая маскировка, которую я когда–либо нюхал.

– Мы никогда не пользуемся протином! – воскликнула Лора. – Мы попробовали его в первый год, когда поженились, но он же чувствуется, чтобы они с ним ни делали. Конечно, натуральные продукты покупать безумно дорого, но они того стоят. Протин – для неклассифицированных.

– Если бы не протин, – вмешался Ал, услышав ее, – то неклы вымерли бы от голода еще в двадцатом веке. Вечно ты разносишь сомнительные сплетни. Позволь мне просветить тебя.

– Давай, – согласилась Лора.

– Протин – это вовсе не натуральная водоросль. Его начали выращивать в искусственных прудах на Ближнем Востоке, а потом он переселился в различные природные водоемы.

– Знаю. Думаешь, я не вижу эту гадость каждое утро, когда захожу в ванную? Она там повсюду: на раковине, на трубах, на ванне, даже на… унитазе.

– Он также покрыл все Великие Озера, – поучительно сказал Ал.

– Ну а это не протин, – сказала Лора Теду. – Это настоящий ростбиф, настоящая молодая картошка, зеленый горошек и булочки.

– С того времени, как я был тут в последний раз, вы стали жить значительно лучше, – заметил Бентли. – Что произошло?

Хорошенькое личико Лоры стало довольным.

– Разве ты ничего не слышал? Ал перепрыгнул сразу через класс. Он выиграл на правительственном Колесе Фортуны; мы с ним готовились каждый вечер, когда он возвращался с работы.

– Я никогда не слышал, чтобы кому–нибудь удалось обыграть Колесо Фортуны. Об этом говорили по телевизору?

– Вообще–то да, – обиженно нахмурилась Лора. – Этот ужасный Сэм Остер только об этом и говорил в течение всей своей программы. Это тот пустобрех, который имеет столько поклонников среди неклов.

– Не знаю такого, – признался Бентли.

На экране телевизора пожаром полыхали огни рекламы. Надписи застывали на какое–то время, потом медленно уплывали и сменялись новыми. Реклама считалась высшей формой искусства, ее делали первоклассные специалисты. Сюжеты поражали гармонией цвета, ритма, композиции и невероятной жизненностью, стирающей все барьеры между изображением и реальным миром. Сама неутомимая жизнь, пульсируя, перетекала с экрана в уютную гостиную Дэвиса. Из встроенных в стену высококачественных динамиков лились различные комбинации звуков, сопровождавших рекламу.

– Конвент, – объявил Дэвис, указывая на экран. – Приглашают претендентов и обещают приличный приз.

На экране вспыхнул водоворот огней и переплетение цветных нитей – эмблема Конвента Отбора. Узор рассыпался, обломки застыли, а потом образовали новую комбинацию. Затанцевали на экране разноцветные шары, сопровождаемые музыкой, добравшейся до самых высоких нот.

– Что там говорят? – поинтересовался Бентли.

– Могу переключить на первый канал, там тебе все подробно объяснят.

Вошла Лора, неся столовое серебро и фарфор.

– Не надо нам первого канала; его смотрят только неклы. Это им надо все разжевывать, а для нас существует вот этот.

– Ты не права, дорогая, – серьезно возразил Ал. – Первый канал существует для новостей и официальной информации. А этот – развлекательный. Мне он тоже нравится, но… – Он повел рукой, переключая телевизор. Яркие краски и громкая музыка исчезли. Вместо них появилось спокойное лицо диктора программы новостей. – Ну вот, а тут все то же.