Эволюция Генри - Владимир Алексеевич Ильин Страница 5

— Во внутреннем кармане, — шикнула Лин. — Я сумасшедшая, в руках держать? Пойдем. Ты нужен. — Потянула она за руку.

В сторону моей, в общем-то, квартиры.

— А эти?

— Нафиг их, — отмахнулась она в сторону девчонок, и те понятливо кивнули, оставшись на месте.

Лин в авторитете. В ее семье сидят батя и старший брат, а средний держит бегунков с травкой и, придет время, тоже займет место на нарах в «Лос Аламос». Но там еще два младших брата, куча кузенов и прочей родни, так что семейное дело вряд ли прервется.

Из такого «авторитета» Лин следовало другое, что и привело к нашим, со стороны, не совсем понятным взаимоотношениям. Дочка наркоторговца из семьи наркоторговцев не нужна была ни в одном колледже.

А Лин хотела вырваться из этого болота, окружавшего нас, в котором вязли целые поколения местных жителей. Ее вообще не радовала судьба молодой жены для кого-нибудь из картеля, которая будет рожать пассажиров для федеральных тюрем. Причем, рожать постоянно — у латиносов большие семьи норма — к концу жизни становясь жирной, стервозной и недовольной толстухой, вынужденной терпеть измены мужа, или ждать его из тюрьмы. Это слова самой Лин, которой тоже иногда хочется выговориться и сказать, как ей страшно.

Есть еще один момент — даже если какой-то университет согласился бы закрыть глаза на двух судимых родичей, угрозу торговли наркотой в кампусах и репутационные риски, если это все вскроется, у Лин просто не было денег.

Семья на образование Лин не даст ни цента. Подарить хорошую тачку — не вопрос. Но сама мысль об образовании для женщины смотрелась каким-то неправильным заскоком. Ее по-своему любили и оберегали, обещая подыскать хорошего парня и дать денег на дом. В конце концов, это не судьба официантки или девочки из «гоу-гоу» — для Лин обещали нормальную жизнь, которой позавидовали бы многие. От которой сама Лин заходилась холодным потом и страхом, когда никто не видел, и упрямо училась. Где-то выкраивала деньги, что-то из подарков сдавала обратно в магазин (предварительно проверив, не ворованное ли).

Но с этого даже близко не набиралось тридцать-тридцать пять «кусков» за год обучения. И даже пятнадцать не набиралось — если получать стипендию, и скостить половину.

Лин требовался грант от университета для «одаренных детей, оказавшихся в затрудненном материальном положении». Для этого нужны были высокие баллы выпускных экзаменов, идеальные характеристики и достаточно слезливая история, которой поверили бы на собеседовании. Охренеть какие требования для нашего района.

Заниматься дома ей был не вариант — в месте, где дым стоит с утра до вечера и орет музыка, реально только спать и тусоваться. А у меня были мозги, сходные с ней устремления и отдельное жилье, снятое на поддельные права.

Так что все, кто ждет слезливую историю о любви — в пролете. Чистый расчет, взаимная выгода, секс и общие интересы. Тем более, что Лин сразу сказала, что планирует стать стоматологом, найти мужа-врача и забыть о том, где родилась. Я хотел в «Технологический», и все равно долго не мог выдерживать Лин рядом — распирающая ее энергия была забавна первые полчаса, либо в постели. В остальное время она мастерски выносила мозг — похлеще водки, до белого шума и гудения в висках. Но когда мы оба учились, было тихо и спокойно.

На экзамены вышли уверенно, за шесть разрешенных попыток выбив что-то близкое к максимуму. Характеристики купили. Историю про жизнь у бабушки, которая даже близко не знакома с семьей наркоторговцев, была самостоятельно придумана и реализована Лин. Оставалось дождаться, как «скушает» историю какой-нибудь универ.

Ну а я с самого начала несся в Массачусетс по прямым рельсам — батя геройски помер, оставив пару медалек, пенсион и льготу на поступление. Сам — сирота, инвалид по зрению, работаю по будущей специальности.

В мире, повернутом на толерантности, хватило бы и «минус двенадцати» на оба глаза — с такими-то оценками. Но я все эти годы на всякий случай пытался «попадать в кольцо» и «бить по мячу» — вдруг мода изменится, всем станет жаль иранских беженцев, и квоты сирот с инвалидами отдадут им. Правда, тяжелые очки на носу — не лучшая штука, чтобы стать спортсменом, но что делать, если никого кроме спортсменов и инвалидов мир вне района не хотел к себе пускать? Из спорта, как уже говорил, турнули, но хоть с квотой повезло — обошлось. Иначе никаких чеков от матери не хватило бы — у нее новая полная семья, с которой я успел разругаться. Как и с самой матерью, считавшей помершего отца подонком — возможно, заслуженно, но слушать это каждый день — перебор. Старшую школу выбирал сам, с удовольствием переехав от навязанной родни на юг, и пусть вокруг была полная задница, зато недалеко океан, и все относительно дешево.

Свой конверт с приглашением на собеседование я уже получил. Сейчас пришла очередь Лин… Вернее, к ней приходил уже пятый конверт — первые четыре были с отказами.

Но всякий раз мы летели ко мне домой, она молнией смывала всю косметику, делала строгую прическу, переодевалась в милую и скромную блузку с длиннополой юбкой, и заставляла меня снимать на видео, как на фоне старого серванта и кресла она с уверенным видом открывает долгожданный конверт. Хочет сделать презентацию для универа, показав, как она рада и счастлива, но в то же время — это не случайность, а заслуженная награда, за которой огромный труд. Интервью с ее «бабушкой», гордой за внучку, уже снято месяц назад — осталось только смонтировать. Чтобы выиграть у хорошеньких мальчиков и девочек из благополучных семей, надо иметь нечто большее, чем хорошие отметки — вот она и старалась.

Влетев в комнату, Лин стянула через голову верх вместе с футболкой, засветив прелести, и рванула к зеркалу на столе.

Квартирка у меня скромная — зато с отдельной ванной, кухней и горячей водой. Одна спальная комната, большую часть которой занимает кровать и два широких стола с ноутбуками и принтером. Двадцать четыре квадратных метра до появления Лин казались огромными и достаточными — была ведь еще кухонька в четыре квадрата. Но женщины обладают уникальной особенностью выедать все свободное место: полки, вешалки, просто голые участки стены быстро превращались в барахолку женской одежды. А ближе к экзаменам задорный розовый лифчик мог спокойно неделю провисеть на двери в ванну. Время от времени весь хлам упаковывался мной в черные мусорные пакеты, откуда под гневные