Елизавета Дворецкая - Сокол Ясный Страница 29

Раньше всех поняла Младина. Отличаясь небольшим ростом, она не могла зайти в реку так далеко, как высокие парни, и стояла там, где вода достигала ей до пояса. На поверхности все было гладко, но она мгновенно почуяла приближение чего-то очень нехорошего – будто резким, болезненным холодом повело по ногам. Быстро обернувшись, она вонзила взгляд в воду…

…Это было так же, как земная кора становилась прозрачной под ее взором, открывая черную бездну, только на сей раз вместо земли была вода. Силясь получше разглядеть происходящее, она сделала какое-то усилие, непонятное ей самой, и шагнула за грань Нави. То ли испуг подтолкнул, то ли сама грань в этот день сделалась тонка. Теперь сероватая полупрозрачная бездна была вокруг нее – простиралась во все стороны, насколько видно глазу, но можно было заглянуть и дальше. Однако Младина смотрела только в одну сторону. Она видела рослую черную фигуру, не то человека, не то зверя, покрытую взъерошенной темно-бурой шкурой. Этого злыдня она уже встречала перед рассветом, когда шла от избушки лунной женщины назад в человеческий мир. Паморок держал Веснояру, перекинув через плечо. Тело девушки, почти обнаженное, с кое-где задержавшимися обрывками зеленого «платья», было неподвижно, и Младина ясно видела, как маленький огонек-ведогон парит над ним, постепенно отдаляясь.

«Куда?» – бешено крикнула Младина и рванулась к ним. Ни малейшего страха она не ощущала, а только гнев и ярость. Но как-то странно она двигалась: в ее распоряжении было не привычное человеческое тело, а нечто другое… Она совершила длинный прыжок, пользуясь четырьмя лапами, и мощные челюсти, полные острых зубов, уже готовы были вцепиться в противника.

Паморок заметил ее; на его диком лице, заросшем спутанной бородой до самых глаз, отразился животный ужас. Бросив добычу, он метнулся прочь, но Младина еще одним прыжком догнала его, вспрыгнула на загривок, опрокинула лицом вниз, надавив мощными лапами, и вцепилась в шею. Он не в силах был причинить ей вреда, вызывал лишь гадливость. Хрустнули позвонки, она рванула, отрывая голову мертвого оборотня от тела, и, будто блоху, выхватила из него сизый огонек – ведогон навяка. И Паморок застыл мертвой грудой, похожей на кучу земли.

Но одолеть врага было мало – требовалось вернуть жизнь Веснояры. Та лежала, где Паморок ее уронил, и не шевелилась. Ее ведогон поднимался все выше, туда, где серая бездна постепенно переходила в прозрачную голубизну, и Младина со всех лап кинулась вдогонку. Она бежала как могла быстро, чувствуя, что не успевает – желтый огонек летел вверх еще быстрее, уносимый невидимой силой, а она становилась все тяжелее, и, напрягаясь все силы, не могла его догнать.

«Помогите!» – приказала она, заметив, что вокруг нее парят легкие белые тени.

Это были уходящие вилы: оживив поля и луга, они возносились в небесный мир, чтобы жить там до новой весны.

И тут же полет огонька замедлился: передавая его с рук на руки, белые облачка-вилы спустили его к Младине и передали прямо в пасть.

Осторожно держа его зубами, будто умная собака живого цыпленка, Младина метнулась обратно вниз – и теперь ей было легче, внешняя сила несла ее, будто на санях с горы. Подлетев к телу Веснояры, она осторожно вдула огонек ей в ноздри. Ресницы девушки затрепетали, послышался вздох…

«Ты обещала отпустить нас», – сказал кто-то рядом.

Младина обернулась: возле нее колыхались четыре серые тени, три ровные, одна искривленная – духи мертвых межевых берез.

«Отпускаю, – ответила Младина. – Идите в бездну, отдохните у матери нашей да в свой срок вновь в земной мир возвращайтесь. И вот это прихватите с собой – ему назад ходу нет!»

И выплюнула сизый огонек в руки кривобокой вилы. Та приняла его, и все четыре стали стремительно отдаляться – уносясь в бездну, где серая мгла постепенно густела, переходя в непроглядную черноту. Младина проводила их взглядом, подумала, что все кончено, слава Темной Матери…

…И очнулась, отчаянно дрожа в мокрой одежде, стоя по пояс в воде. Покачнулась, упала, едва держась на ногах от изнеможения и с непривычки – как быстро она приладилась бегать на четырех лапах! Но никто не заметил – кругом стоял дикий крик, вопли доносились и с берега. Пятеро или четверо парней непрерывно ныряли, высовывали головы, чтобы вдохнуть, и снова скрывались во взбаламученных волнах. Это Младине казалось, что она долго гонялась по Нави за ведогоном Веснавки, а в Яви прошло лишь несколько быстрых мгновений.

– Леля утопла! – кричали на берегу. – Веснавка утонула!

– Девки, а ну на берег все! – кричал Путим и сам пустился в воду, размахивая руками и выгоняя перепуганных девушек, будто стадо гусей.

Он хотел и сам кинуться на глубину – искать старшую дочь, но в это время Ярко, вынырнув еще раз, замахал – второй рукой он держал утонувшую, намотав волосы на кулак. Девушка была без сознания. К Ярко кинулись Травень, Данемил, Вышезар, Годоня, но он замахал теперь на них, чтобы не мешали. Веснояру выволокли на берег, перевернули, стали выгонять воду. От зеленого платья Лели остались жалкие обрывки, почти ничего не прикрывавшие, но всем было не до того. Над берегом царил ужас: Леля утонула! Никто не помнил, чтобы веселый молодежный обряд, задорно называвшийся «мокрые рубахи», кончился такой бедой!

– Водяной утянул! – причитали бабы. – Жертвы захотел хозяин.

Мелькнуло бледное, с расширенными глазами лицо Угляны, на котором особенно ярко выделялись черные брови. Она знала, кто во всем виноват.

Шатаясь, Младина выбралась на песок и упала прямо у черты воды – не было сил даже отойти подальше. Угляна бросила на нее быстрый понимающий взгляд, подошла, подняла. Но больше никто на нее не смотрел – люди ведь не могли заглянуть на Тропы Незримых, где разыгралась стремительная битва, а для внешнего взгляда Младина всю суматоху простояла неподвижно по пояс в воде и ни в чем не участвовала. Путим только взглянул на нее, убедился, что вторая дочь в безопасности, и вновь принялся хлопотать над Веснавкой.

Та начала отчаянно кашлять, выбрасывая воду из легких; она не успела захлебнуться насмерть, и народ разразился радостными криками. Младина обхватила себя за плечи, отчаянно стуча зубами; ее трясло, как в злой лихорадке, и не только от холода. Она чувствовала себя березовым листочком, который подхватили буйные ветры и треплют, вертят по своей воле.

– Испугалась за сестру, да? – Рядом с ней присел на песок Данемил, почти упал – тоже мокрый до последней нитки, последнего волоска, уставший, тяжело дышащий после ныряния. – Да я сам перетрусил – пропала, думаю, девка, сколько ныряем, шарим по дну, а нету, ровно и впрямь водяной утянул. И как это она? Не так уж там глубоко.

– Э-то в-вам н-неглубоко… – с трудом одолевая дрожь, отозвалась Младина.

– Ну, уцепилась бы за нас, мы ж совсем рядом стояли. Может, в ветках своих запуталась?

– М-может.

– Ну, ладно, обошлось, слава чурам! Не дрожи! – Данемил обнял ее за плечи. – Беги-ка домой, в сухое оденься. Вам хорошо, до дому близко.

– А в-вы как же?

– А мы обсохнем. – Данемид стал развязывать мокрый тканый пояс, чтобы снять и выжать рубаху. – Или подкинешь сорочку? – Он задорно подмигнул. – Небось ведь заготовила для жениха-то? Я бы и прямо теперь…

– Ну! Разогнался! – Младина заставила себя улыбнуться и шутливо стукнула его по плечу. – Может, я не тебе сорочки шила! У меня и полотна не достанет на такую дылду!

Тем временем Веснояру уже одели в рубаху и поневу, которую за «Лелей» носили в коробе, чтобы вернуть ей человеческий облик, когда обряд кончится, и повели домой – обсохнуть и передохнуть. Почти вся женская родня и половина мужской повалила следом.

– Ой… Схватили меня… – бормотала она, закрыв глаза и склоняясь на плечи то матери, то Муравицы, которые с двух сторон ее поддерживали. – Схватили… из-под воды… за ноги тянет… и крикнуть не успела… потом за шею… и не помню. Ничего больше не помню… Вода! Только знала: живой не быть мне, не видеть свету белого…

Женщины и девушки вокруг пищали от ужаса и жались к отцам и мужьям. И правда, водяной поймал! Нет сильнее той жути, когда из-под воды тебя схватит неведомо кто и потащит на дно! Тоже невесты себе захотел! Девушки клялись, что до смерти больше не полезут в реку. И только Младина знала, что бояться больше нечего: навяк, мертвый оборотень, двадцать лет живший в реке, наконец канул в бездну, где ему самое место, и никогда больше не покажется вблизи живых.

Данемил пошел ее проводить, и она была ему за это благодарна. Дрожь все не отпускала, ноги подгибались, ему даже пришлось взять ее за руку, чтобы не спотыкалась. И Младина цеплялась за его руку, как за единственную связь с привычным человеческим миром, откуда неведомые силы все настойчивее пытались ее утянуть. А ее кто вытащит?