Надежда Кузьмина - Летящая против ветра Страница 13

Парни провозились с дровами почти до заката. После этого Тин вынесла им по паре пирожков с капустой на дорогу, отдала Иржику микстуру от кашля для его матери, Зимке выдала склянку с мазью для больных коленок отца. А Ельке велела передать спасибо Хруничу за помощь. Да еще на прощанье от околицы рукой помахала.

Вернувшись в избу, присела на скамейку:

– Уф-ф… Ну, кажется, пронесло. Поняла, что и как я сделала?

Я кивнула. Вот только сама я так пока не умею. Но… посмотрела на Тин с надеждой:

– Тин, а если ты так их спровадила, может, они отстанут? И мне не надо никуда идти?

– Мири, ты сама все понимаешь. Что будет, если в следующий раз тебе не рот зажмут, а по голове поленом стукнут?

Следующий раз. Ох-х…

Вечером на другой день мы отвели коз Франьке. Договор был прост: она гоняет Белочку и Снежинку на выпас, зато и все молоко – её. Куры вполне могли прокормить себя сами. А яйца полежат – ничего при прохладной погоде с ними не станется.

Я как потерянная бродила из угла в угол. Тин грустно качала головой и паковала мой мешок – белье, запасные штаны и рубашку, сухари и вяленое мясо, травы и снадобья на все случаи жизни, самодельный планшет с исписанными листами и теплый плащ. Спрятала вниз, под вещи, кошелек с несколькими серебряными и горстью медных монет.

– С кольцом что делать будем? Думаю, носить тебе его пока нельзя. Даже на цепочке, на шее. Давай, я его в шов на жилетке зашью? Красть ее вряд ли кто польстится.

Я молча кивнула.

Не хочу я отсюда уходить! Я люблю Тин! И эту избу люблю – хвойный запах от бревен, пучки трав под стрехой, тепло от печки и свое лоскутное одеяло, наш выскобленный добела стол и мышиный писк в подполе. Век бы тут жила… Почему я должна бежать?

– Потому что тут покоя тебе не будет, – вздохнула Тин. – Единственный выход – если вдвоем переберемся в такую же глушь, где тебя и о тебе никто не знает. Но сниматься с насиженного места – это нелегко, поверь. Да и учиться тебе надо. Мири, давай так: если ты в школе совсем не приживешься, тихонько вернись сюда – я буду ждать. И тогда брошу я этот дом, другой сыщем – отсюда подальше. Согласна?

Я кинулась к ней на шею.

Вечером, засыпая, думала о том, как я ее люблю. Люблю… Но, если я ее и вправду люблю, разве могу я позволить, чтобы из-за меня она бросила дом, который обживала много лет, нажитое хозяйство, насиженное место, где ее знают и уважают?

Нет, совсем это не правильно. Значит, если я люблю Тин, я должна справиться. Как бы ни было трудно и чего бы мне это ни стоило.

* * *

Утром вышли еще затемно. Двор тонул в белом стылом тумане. Все было влажным, холодным. Даже дверь и калитка казались сырыми. Тропинка под ногами была еле различима. Подняла голову – звезд за туманом не видать. А до восхода еще целых три часа. Под ногой хрустнуло – по ночам уже начались заморозки, и мелкую лужицу затянуло льдом. Изо рта поднимался парок. Оглянулась в последний раз на темную махину дома – ох, как же я не хочу никуда идти! Но надо. И хныкать я не стану, Тин ведь тоже не хочет меня отпускать, я же вижу, как она расстроена. Так что ей зря нервы трепать?

Нам предстояло пройти несколько лиг наискось через перелески к ведущей от Зеленой Благодени к Сухой Сохе дороге. Выбраться на нее мы собирались у самого моста через Потаву. А оттуда пойдем уже по тракту. Я так далеко никогда в ту сторону не заходила, и мне хотелось посмотреть на большую дорогу, мост…

– Ну, Мири, какая большая? Ты что? – засмеялась идущая впереди замотанная в платок до бровей Тин. – Сама же знаешь, приезжие у нас раз в пять лет бывают, а деревенские хорошо раз в два года за покупками в Соху съездят. Одно слово – дорога. А на деле – две заросшие колеи. Хорошо, хоть мост в свое время на каменных быках поставили – его и чинить не надо.

Я чуть не поскользнулась на мокрой траве и, закрыв рот, засеменила следом за Тин. Мешок с вещами оттягивал спину, смещая центр равновесия, – я чувствовала себя непривычно неповоротливой и неуклюжей. Но ноша Тин, которая волокла на себе всё, что мы наготовили за лето на продажу, была куда тяжелее. Так что не хнычу и не отстаю.

Мост мы прошли еще в сумерках. Впрочем, я не впечатлилась. Под ногами – гулкий деревянный настил из осиновых, чтоб не гнили, бревен. По краям – кривоватые деревянные перила. Ширина – шагов восемь-девять, одна телега или воз с сеном легко пройдут, а двум уже не разминуться. Внизу – черная лента медленной здесь реки с белой оторочкой первого ледка по краям. И вокруг темно.

Одна радость – как выбрались на дорогу, сразу стало легче идти. И ноги скользить перестали. Я уже запыхалась, все же шли мы быстро и с грузом. Тин оглянулась:

– Потерпи. Видишь холм впереди? Вот там сделаем привал.

Холм? Это то серое, что мерещится в тумане?

Оказалось, он самый. Тин уверенно свернула на обочину, помогла мне влезть на косогор и вывела за руку на небольшую полянку с парой толстых лежащих бревен. Похоже, это место она знала. Присела и полезла в котомку, за пирожками и флягой с тайрой[4].

– Тин? А разбойников тут нет?

– Мири! Что за фантазии? Какие разбойники в этом богами забытом медвежьем углу? Кого они тут грабить будут? Ни путников, ни купцов… Думаю, кроме нас на всей дороге сейчас ни души.

Я закрыла глаза и прислушалась к себе. Последние несколько месяцев я заметила, что если вот так сосредоточиться и как бы раскрыться, слиться с окружающим миром, то можно определить, есть в округе кто живой или нет. Сначала думала, мне мерещится. А потом начала этим пользоваться, разыскивая коз и кур. Бывали сбои, но в целом все получалось неплохо. Наверное, это хорошее умение. И надо бы научиться пользоваться им на ходу. Вот если б вчера в лесу я почувствовала, что рядом кто-то есть, не попалась бы так по-глупому Зимке.

Но сейчас вокруг было пусто. Так, какие-то птицы в кронах деревьев да пара зверушек в подлеске. Мелкие. Зайцы, наверное. Мышей я не чувствовала.

Постепенно рассвело. Мы продолжали путь по пустой дороге. Перелески, голые уже поля, покрытый инеем бурьян вдоль обочины.

– Через пару часов придем, – оптимистично сообщила бодро шагающая рядом Тин.

– Тин? А ты в магической школе училась?

– Нет. В моё время их не было.

– А как ты училась?

– Да просто. Когда мне было десять, мы с мамой жили рядом с аптекой. И я там на посылках подрабатывала – разносила по клиентам микстуры да лекарства. А потом дядька Петрим стал меня понемножку обучать, приспособил отвары да вытяжки делать и смеси разные составлять. Читать и писать я умела, мама научила. Оказалось, у меня есть способности – и запоминала я легко, и микстуры хорошо получались. К четырнадцати годам я была у Петрима помощницей. Он не старый был, и не противный… кажется, были у него планы на мне жениться. Да только когда чума пришла, он умер. Как и мама… А потом приехали его родственники и аптеку продали. И я осталась на улице. Перебралась в другой город, открыла свое дело, прожила там пять лет. Что дальше – ты знаешь…

Тин замолкла. Да, я знала про несчастье с Ани. И про то, как Тин дважды пыталась уехать подальше и снова поселиться в городе, – и дважды вынуждена была срываться с места, когда её опознавали. Как стала ездить по деревням, разыскивая себе учителя. Потом несколько лет жила в работницах и помощницах у старой знахарки. Магией та не владела, но о травах знала все. И, наконец, сменив еще несколько мест, Тин поселилась близ Зеленой Благодени.

– Ти-ин…

– Что?

– А можно спросить?

– Чего? Говори уж. Что кошку за хвост тянешь?

– А ты замужем была?

– Эх, Мири, нашла ты, что спросить. Ну ладно, скажу. Был у меня жених во втором городишке, где я пыталась пристроиться. Именно он-то меня властям и сдал, – за мою голову пять золотых давали, много по тамошним меркам. Я сумела сбежать. Но с тех пор счастья себе не ищу – не надо мне такой радости.

Тин невесело засмеялась.

Я поёжилась. Вот еще одно подтверждение: все мужики – гады. И сообщила:

– Я тебя люблю. И, когда выучусь и стану сильной, – вернусь. Будем жить вместе, и никто нам не нужен!

Тин засмеялась снова.

Сухая Соха меня потрясла – вокруг стояли двухэтажные домищи, и народу было столько, сколько я в жизни не видела. А под ногами лежал настил, который назывался тротуаром. Дощатый, но все равно ходить по нему было несравненно удобнее, чем по грязи. Тин тут же посоветовала мне закрыть рот и перестать хлопать глазами. И сообщила, что в больших городах мостовые каменные.

Сначала я порывалась начать здороваться со всеми прохожими и кланяться, но снова получила нагоняй. Во-первых, в крупных поселках такое не принято – большинство людей не знакомы между собой. А во-вторых, раз я решила взять фамилию матери Тин, тер Сани, так нечего мне дворянский статус в грязь ронять. Кому попало я кланяться не должна. Учтивый кивок головой – равным. Реверанс с полуприседом на одну ногу, которому меня научила Тин, – для высших. И вежливое ответное «добрый день» для остальных. Не более. И неважно, что я еще маленькая. Статус есть статус. Я задумалась: может, мне все ж назваться просто Тимири йор Благодень?