Андрей Уланов - Эльфы и их хобби (сборник) Страница 26

– Это… это бисер, вашродие. Просто… узоры складывать. Детская игра-то, вроде чики. Только чика хуже, потому что на деньги. А это – так, время убить.

То ли от отчаяния осмелел, то ли бес потянул за язык:

– Вы же их все равно потом… на кудыкину гору.

Южанин загасил сигарету и повернулся; на лице его, высветленном луной, глаза были как черные провалы.

– Умный парень.

Сопляк промолчал.

– И добрый. Жалеешь их, да? Думаешь, эльфы – тоже люди…

Сопляк снова ничего не сказал. Кто ж виноват, что он так и думает. А язык завел его уже достаточно далеко.

– В этом и дело, – сказал Реваз, помолчав. – Для тебя они вот… тоже люди. А ты для них – не человек. То есть, – он засмеялся, – как раз человек. Чужой. Ладно бы, если враг…

А мы им – хуже, чем враги. Мы им звери. Возникли, понимаешь… завелись, как черви. Они ж о нас и ноги вытереть постесняются… А ты – люди…

Сопляк отвел глаза; увидел вдали силуэт дядьки Ротгара; тот зачем-то вышел из казармы, задрал голову к небу – погоду, что ли, высматривает…

– С одной стороны, оно вроде не удивляет, – раздумчиво проговорил южанин. – Ты же наполовину эйре, а они не только в игрушки с эльфами играть станут… там такие игрушки, что ног не унесешь. Слышал про их отряды?

Сопляк аж выпрямился.

– Вы меня с ними не равняйте, – сказал он тихо. – Если провинился, отвечу, а в эти вы меня не записывайте.

– Ладно, – резко сказал южанин. – Не кипятись. Было б на тебя хоть какое подозрение – думаешь, тебя бы сюда послали? А с другой стороны… ты ведь слегка их язык понимаешь?

Тут врать было нельзя. Он кивнул:

– С пятого на десятое, вашродие.

– Ну-ну, – тот свел густые черные брови. – Ты вот что, продолжай с ними играть. И смотри, что они там за узоры складывают. И слушай, о чем говорят. Потому как прав дядько Ротгар. Слишком они… спокойные. Да и вообще – чем больше о них узнаем, тем раньше победим. Понял, солдат?

Сопляк хотел сказать: ведь эльфов, вроде, уже победили. Но ответил только:

– Так точно…

Недели две после этого прошли мирно. Сопляк дожидался, пока окажется во внутренней страже, и подсаживался играть к эльфам. И чувствовал, что дело не в приказе сверху: он бы так и так не удержался. Остроухие молча освобождали место, двигали к нему мерцающую горку бисера.

Говорят, все эльфы для человека на одно лицо, но Сопляк их уже различал. Старшего он давно запомнил, еще когда тот с ним заговорил. Тощенького, что всегда садился у двери, звали Лиадан из дома Утесника, следующего – по Сопляковым подсчетам – который будут вывозить. Кажется, он был ранен или болен. Однажды Сопляк попытался тайком его подкормить, но эльф отказался, так вежливо, что стало ясно: силком впихивай – не возьмет. Но сил у него не оставалось. Лиадан все перебирал и перебирал бисерины, искал в них какой-то образ, пальцы дрожали от расстройства. И Сопляк будто увидел, что он ищет. Он ведь сам такое искал, только уж никак не в бисере, скорее – в штанах после отбоя. Лина, мельникова дочка, – как она шла к колодцу за водой, как покачивалось, колыхалось неспешно ее тело, и Сопляк поклялся себе: вернусь и возьму ее в жены. Только было ему тогда четырнадцать, и ее давно уж кому-нибудь отдали, да и не возвратится он в Байле… в Зеленград, чего уж там.

От неожиданной тоски и у него пальцы задрожали, и, роясь в бисере, как в воспоминаниях, он мычал себе под нос песню – грустную балладу тех мест, что пела Лина на пути к колодцу.

И Лиадан оживился вдруг, подхватил мелодию, глаза разгорелись; и тут же он сотворил из бисера колодец, и дорогу, и птиц, щебечущих по жаре. Песня стала громче, и Сопляк, разинув рот, увидел, как Лина, не спеша и будто невесомо, ступает по дороге. Только… нет, не Лина это. У нее лицо было тоньше, будто прозрачней, и волосы по плечам струились серебряные, и вся она будто источала свет. Не Лина – а оставленная бог знает где зазноба Лиадана, судя по тому, как парнишка на нее уставился. Остроухий вглядывался в картинку, пока она не источилась, кажется, даже разговаривать пытался. И повеселел; а остальные отворачивались, будто они с Лиаданом делились тем, что для чужих глаз не предназначено.

Энвеля не спрашивали о человеке. Взглядами – да, он без труда читал все, о чем они хотели бы узнать. Но словами – не решались.

Человек был им нужен. Они это и сами знали, все видели, как он помог Лиадану. Энвель будто вертел чужого в пальцах, как последнюю бисерину, зная уже, что непременно найдет для нее место, и узор сложится наконец, и выйдет настоящим. В человеке была сила. Энвель не мог распознать ее природу, но чувствовал, как и людскую магию. Простую, напористую, неостановимую энергию жизни, заточенную в таком непрочном теле на такое короткое время.

При дележке Сопляку достался один из эльфийских поясов, и теперь он выковырял оттуда бисер, чтобы добавить эльфам – их запасы истощались. Но не успел – снова приехал южанин. Сопляк рассказывал об игре долго, тщательно, пытаясь передать словами все, что видел и строил, – а это было нелегко. Он выдохся, закончив рассказ. Южанин сузил глаза:

– И?

– И все, вашродие, – пробормотал Сопляк. – Вроде я все запомнил.

– Это что ж, – медленно проговорил тот, – ты хочешь, чтоб я поверил, будто они тут в бирюльки играют? Замки воздушные строят?

– Простите, – смутился Сопляк. – Я вам все рассказал. Больше не было ничего.

– Что они хотя бы говорили?

– Почти ничего, вашродие. Они не разговаривают, когда играют.

Потому что зачем слова, когда есть музыка и мосты, и Лина, бредущая по летней дороге?

Реваз качал головой, будто не верил:

– Замки, значит… Ты кому тут лапшу на уши вешаешь? Ты видел, как горела Дун Лиместра? Не видел? Повезло…

Он махнул рукой:

– Верно говорят, все вы, эйре, одним миром мазаны. Надо было ожидать, что ты вздумаешь их покрывать…

– Я вам рассказал все, что было. Ну вот я скажу, мол, они заговор против Цесаря готовят. Только это ж неправда…

Южанин поглядел на него, и Сопляк понял: сейчас его повезут в город. И там он выложит про эльфов все, и к заговору еще что-нибудь присовокупит.

– У них и сил-то осталось только на бисер, – сказал он отчаянно.

Реваз долго молчал. Ковырял веточкой в зубах.

– Может, ты и прав. – У Сопляка чуть отлегло от сердца. – Может, все дело в силе. Вот они тебя, дурачка, за стол с собой и посадили. Чтоб силу из тебя тянуть, пока к своей доступа нет. А ты и обрадовался…

Сопляк сглотнул. Он вспомнил, как они оживились, когда он сел с ними играть. Вспомнил Лиадана, у которого ничего не выходило – в одиночку… Да у многих без него – не выходило…

– Ты, видно, решил, будто они тебя приняли в игру? Как же, высшая раса – и снизошли… Наверное, когда сидишь с ними за столом, забываешь, что они враги Державы?

Ответа он не дождался.

– А они тебя – как дойную корову… Повезло хоть, ты один на них повелся, и ты не маг, иначе…

Он резко встал – бревно, на котором они сидели, качнулось.

– Ладно. Я свою ошибку на тебя сваливать не буду. Ты, может, и честный, а дурак. Они тебе голову заморочили… как всем морочат. Больше ты к остроухим не подойдешь, Шон из Зеленграда. А что с тобой делать… в городе решат.

Следующую неделю он провел в подземелье под казармой, больше похожей на склеп. Ел и пил то, что ему приносили, не чувствуя вкуса, и вспоминал. Каждый взгляд эльфов, каждую улыбку, смех за его спиной. И бабкины сказки, все до одной, в которых человек уходил в Холмы за кладом, а возвращался, лишившись разума. Или не возвращался вовсе. Им же ничего не стоит – затанцевать, заморочить, влюбить. Глаза вот отвести. Это люди воюют честно, а эльфы…

«А они тебя – как дойную корову…»

Он вспомнил о бисере у себя в кармане, торопливо вытащил его, выложил на гладком каменном полу. Попытался снова вспомнить о Лине, о море, о городах, что видел, пока его не послали сюда. Вспоминал какие-то мелодии, мурлыкал себе под нос, закрывал глаза, воображая картины. И перебирал, перебирал бисер.

Ничего.

Ровным счетом ничего.

Ему захотелось зареветь. Он чувствовал себя выхолощенным, пустым, ни на что не способным. Беспомощным.

Низшей расой.

Он сидел так долго, мысленно над собой смеясь, и постепенно, как дождевая бочка – водой, наполнялся злостью.

В конце концов его выпустили. Отвели к дядьке Ротгару.

– Подвел ты нас под монастырь, Соплячок, чтоб тебя мотало, – сказал тот, складывая бумагу, на которой Сопляк разглядел цесарский герб. – Все, сворачивают лавочку. Эльфов велено всех отправить в один присест… да и мы здесь долго не останемся, видать. Пока сказали оставаться на месте, но я-то чую…

У самого коменданта вещи наполовину были сложены. Он суетился; а на Сопляка поглядел с жалостью.

– Что? Доигрался?

И сказал, прежде чем отпустить, зачем-то понизив голос.

– Ты, парень, вот что… Иди тоже вещи собирай. И побыстрее. Хорошо?

Но собирать вещи он не стал, а вместо этого отправился к башне. Из-за всего, что Сопляк успел передумать, он был на эльфов зол, и оттого не послушался запрета. Стражу вокруг башни усилили, а про его арест все знали и пускать не хотели. В конце концов он притащил все свое добро и обменялся с Длинным Петаром, как и прежде.