Андрей Уланов - Эльфы и их хобби (сборник) Страница 58

Рот Любы растянулся в стороны, она посмотрела на Мишу из-под прядей упавших на лицо волос.

– Ялийфирр, – поправила она. – Ялийфирр.

Похоже, ей нравилось произносить это слово. Оно было естественным для эльфийской гортани. Миша попытался повторить за Любой, и у него не получилось. У меня тоже. На самом деле слово звучало еще невозможней, почти без гласных. «А ведь если пытаться это выговорить, – пришло мне в голову, – то само собой сократится до «эльфов». Как так вышло? Просто совпадение? Или когда-то с кем-то ялийфирр все-таки говорили?..» Любу насмешили наши усилия, и она захихикала. Лучше бы она этого не делала. И выглядело, и звучало это кошмарно.

– Мы знаем, – наконец сипло выдавила она. – Трудно говорить. Подождите.

– Чего подождать?

Люба молча отмахнулась и выпрямила спину. Несколько секунд она прислушивалась к чему-то, стоя на четвереньках и запрокинув голову – словно волчица, собравшаяся завыть. Потом действительно открыла зубастую пасть, но не завыла, а зашипела. Шипение было очень тихим и невозможно долгим. Она не переводила дыхания. Ее легких хватило минут на пять. Немного помолчав, Люба повторила.

Я вспомнила, как Миша открывал замок на двери вестибюля: он тоже тихонько шипел на него. Я покосилась на Мишу. Тот понял, о чем я думаю, и брезгливо покривился. Сравнение явно ему не нравилось.

С одной из эльфийских стометровых сосен соскользнула белка. Обычная, серая городская белка, никак не измененная, со скромным хвостом. Она проскакала к Любе, забавно спотыкаясь, и замерла у ее колен. Люба посмотрела на белку, взяла ее поперек тельца и засунула в пасть.

Я отвела взгляд. Миша тихо выругался. Люба съела белку вместе с шерстью. Некоторое время она сидела неподвижно, будто прислушиваясь к тому, что происходит у нее внутри.

Потом заговорила.

Больше всего это похоже на совмещение слоев в фоторедакторе. Два полупрозрачных слоя с разными изображениями. Они склеиваются. Так возникает что-то новое, по отношению к исходникам искаженное, но в то же время – более целостное. Одним из таких слоев стала наша обыденность. Что стало вторым, Люба пыталась объяснить несколько раз, но мы так и не сумели понять ее. Она сбивалась на слова из языка ялийфирр и не могла перевести. Я усвоила немногое. Слои склеились на равных правах. То, что нас окружает, иное ровно настолько же, насколько наше. И еще: многих элементов второго, чуждого слоя мы пока не воспринимаем. У нас нет привычки к восприятию и – иногда – нет нужных органов.

– Но появятся, – пообещала Люба и умолкла.

Что-то шевелилось под кожей ее горла. Любе не требовалось переводить дыхание: у ялийфирр чудовищный объем легких. Но ее выматывала необходимость произносить гласные. Она часто делала паузы.

– Это как? – спросил Миша.

– Все совместились. Не только мы. Дома. Метро. Вы тоже. Вы только не поняли.

– Мы что, тоже эльфы? – в голосе Миши звучало плохо скрытое отвращение.

Рот Любы выгнулся. Это была не усмешка, а другая, непонятная гримаса.

– Много существ, – ответила она. – Есть много разных. Ты… не ялийфирр. А Вика – да.

В первый момент я не то что не поверила ушам – я просто этого не услышала. Слова прошли мимо сознания. Я увидела, как Миша уставился на меня круглыми глазами. Я заметила подобие усмешки на лице Любы. Я спросила:

– Что такое?

– Ялийфирр, – прошелестела Люба. – Вика, ты – ялийфирр.

Я помотала головой:

– Ну и шутки у вас.

– Ты – ялийфирр, – повторила Люба. – И ты изменишься, когда совместишься.

Я обиделась и разозлилась. По-моему, это была плохая шутка. Мне не понравилось.

– Вранье, – сказала я. – Все, кому положено, уже изменились. Даже Астра перестала расти.

– Нет, – Люба смотрела мне в глаза. Если бы у стоматологического бура был взгляд, он был бы именно таким. – Нет. Дома изменились раньше, потому что в них раньше… никого не было. Никто не сопротивлялся. Люди будут сопротивляться. Долго.

Я пожала плечами.

– Я тебе не верю.

– Это глупо, – сказала Люба.

– Если бы я была эльфом, я бы как-нибудь это чувствовала.

– Сопротивлялась, – лицо Любы исказилось в зубастой ухмылке.

– Вика, – вдруг сказал Миша.

Голос его звучал странно. У меня мурашки по коже побежали. Я быстро обернулась к нему. Вид у Миши был виноватый. Нервными механическими движениями он достал сигарету и стиснул так, что она раскрошилась.

– Вика, – сказал он, – ты… Вообще-то ты правда эльф.

Я хотела ответить «и ты туда же!», но ответила только:

– Что?

– Мне Лапа сказала, – жалобно выговорил Миша. – Я сначала решил, она напутала чего-то.

– Миша, что ты несешь?

Он вздохнул и повесил голову.

– Вика, – сказал он. – У тебя даже взгляд такой же.

Тут меня осенило.

– А те двое, – спросила я, – которые приезжали к Астре. Они за мной приезжали?

Люба едва слышно просвистела что-то на своем языке. Потом ответила:

– Посмотреть.

– Ясно.

Я поднялась и вскинула на плечо рюкзак.

– Я думаю, что вы все ошиблись, – сказала я. – И Лапа что-то напутала. Люба, расческу я отдам Валентине Петровне и скажу все так, как ты просила. Миша, пошли. Лапа нас ждет.

– Пошли, – грустно согласился Миша.

Он запалил мятую сигарету и встал. Люба тоже встала, выпрямившись во весь колоссальный рост. Ее тень упала на меня. Из горла ялийфирр вырвался едва слышный короткий скрежет. Послышался цокот копыт: равнодушная лошадь тронулась с места и подошла к хозяйке.

Люба пыталась говорить в голос. Я слышала, как это ей трудно: на свист и шипение срывался каждый слог.

– Ты… вер-р-р… неш-ш-шь… с-с-ся…

Я пожала плечами.

Владимир Васильев. Долг, честь и taimas

Как всегда, первыми его появление заметили долгоживущие и дети.

Эльф, задумчиво почивавший на лавочке напротив ворот мастерской, неожиданно вскинул голову и обратил взгляд в сторону ближайшего перекрестка. Один из троих орков-подростков, что втихую давили в подворотне бутылку ворованного портвейна, уронил полупустой стакан, а остальные двое его даже не обматерили.

К перекрестку приткнулся старенький пикап, прирученный, наверное, еще до Крымского Передела.

Орки торопливо отступили в спасительную полутьму подворотни. Эльф принял менее расслабленную позу, даже оторвавшись от давно не крашенной скамеечной спинки.

Из пикапа вылез живой, одетый в выцветшую джинсу и тяжелые гномьи ботинки. Он был совершенно лыс; даже с такого расстояния эльф различил татуировку на голове. Экскаваторный ковш, зависший точно над ухом. И силуэт живого рядом – не то эльфа, не то человека. А, может быть, не слишком коренастого орка.

Эльф мгновенно понял, что у другого уха вытатуирован собственно экскаватор, а лапа с ковшом тянется через весь обритый затылок.

Орки татуировки не рассмотрели. Главным образом из-за иного строения глаз. То есть, что-то такое темное, украшающее голову приехавшего на пикапе они различили, но внимание их было занято в основном пристегнутым к куртке ружьем – тяжелой помповухой без приклада.

Живой забросил за спину бурый шмотник – всего на одну лямку – и неторопливо направился к воротам, над которыми красовалась (если это слово можно было применить к выцветшим буквам) лаконичная вывеска:

Мимо эльфа живой прошествовал, даже не взглянув в сторону скамейки.

За воротами открылся небольшой дворик, упирающийся в вереницу боксов-гаражей; на площадке перед единственным открытым боксом замер грузовик «Ингул» с болезненно откинутой вперед кабиной. Рядом в неменьшей задумчивости, чем грузовик, стоял пожилой кобольд в истертом от долго употребления кожаном фартуке поверх спецовки. Обуви на кобольде не было.

Когда лысый приблизился, кобольд порывисто обернулся, разомкнув сложенные на груди руки.

– Геральт? – сказал кобольд с удивлением. – Какими судьбами? Привет!

– День добрый, Сход Развалыч, – поздоровался тот, которого назвали Геральтом. По тону его чувствовалось, что к кобольду он питает глубокое и совершенно искреннее уважение. Как к отцу или учителю.

– Геральт, – послышался голос, который мог принадлежать только эльфу. – Значит, ты и правда ведьмак?

Геральт чуть повернул голову и скосил взгляд: в воротах стоял эльф, решившийся наконец покинуть лавочку.

– Это кто, Сход Развалыч? – осведомился ведьмак после десятисекундного раздумья.

Кобольд снова раскинул руки в стороны, только на этот раз не для объятий:

– Не знаю. Назвался Иландом. Он ждет тебя уже седьмой день, и я его считал полным идиотом, потому что не ожидал твоего появления. А он сослался на какой-то неведомый мне принцип Шекли и принялся тебя ждать. Глазам не верю просто. Что за принцип, а, почтенный?

– А, – ведьмак неожиданно вздохнул и устало махнул рукой. – Дурацкий принцип. Но иногда работает. Потом как-нибудь расскажу.