АБВ - Цвет. Рассказы

Цвет

Рассказы

АБВ

Какою краской этот день

в моём отметит каталоге,

усталый архивариус судьбы?

Какого цвета ярлычок

морщинистой рукой прилепит

равнодушно к тощей папке?

И будет ли достоин он —

ещё один унылый промежуток

меж теменью утра и мраком ночи,

хотя бы бледного оттенка?

© АБВ, 2017

ISBN 978-5-4485-3343-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Белый

Диковинные растения на холодной земле

Они не заметили, как ночью выпал снег. Хотя почти не спали. Короткие периоды, когда один закрывал глаза и дремал утомившись, а другой в это время боялся согнуть руку или поправить затекшую ногу – не считаются. Двое вышли на одной остановке, забежали в магазинчик около дома, поднялись по лестнице, закрыли за собой дверь и пропали.

Шагнули вместе: из этого мира, чужого и грубого, в котором каждый брёл в одиночестве среди равнодушных толп, в другой – родной и уютный, где были только они двое. Радуясь, не веря, волнуясь и находя успокоение, махнув рукой на осторожность, люди запутались в высокой траве, вдохнули запах друг друга, упали на мягкую тёплую землю, сами стали диковинными растениями, переплелись стеблями и листьями, проросли корнями в плодородную почву и забыли всё.

Там не было ничего, кроме запаха её волос и тепла его рук. И глаз – любимых, зовущих и дразнящих. В которых они тонули – сначала поочерёдно, а потом вместе. Каждое прикосновение рождало волну нежности, растущую всё выше и больше, захватывающую дух и внезапно спадающую до ленивой ряби, ласкающей и успокаивающей, до полного штиля, обещающего новую бурю.

Они были одним существом, противоречивым и прелестным. Красивым – с её стороны и могучим – с его. Зверем: голодным, ненасытным, сумбурным, нелогичным, ленивым, любопытным, трогательным, диким. И когда она, шлёпая босыми ногами, шла на кухню, чтобы соорудить бутерброд; или он убегал в туалет, чтобы быстро-быстро отдать природе должное, не нарушалась связь, не разделялись дыхания, дурман – сладкий, терпкий и густой – владел ими и не отпускал.

То, что в мире людей зовётся сексом, было и у них, конечно. Но надо учесть, что они не были людьми этой ночью. Там, внутри этого переплетения тел и душ, было бесконечное движение, вздохи, шёпот, смех, всплески активности и фазы спокойствия, но кажется, что взаимное проникновение не начиналось и не заканчивалось.

То, что она держала в руке и поглаживала большим пальцем, когда рассказывала о чём-то шёпотом, могло быть и его ступнёй, и её грудью, и его, кажется, коленом, и чем-то ещё – его или её. То, что он чувствовал возбуждённой плотью могло быть и её щекой, и его лодыжкой и подушкой, которую она подкладывала под голову, когда закинув ноги на спинку кровати слушала его рассказы, и чем-то ещё – его или её.

Всё самое интересное, захватывающее, интригующее, требующее внимания, сосредоточилось в их мире. Было, например, жизненно важно разобраться с формой ушей – чьи красивее. И он, глядя на неё, придерживающую прядь волос, рисовал в блокноте, а потом она. Потом сравнивали. Когда выяснилось, что один из них сжульничал и специально изобразил неровно – был немедленно наказан и укушен за то самое ухо.

Жаркие дебаты вызвало его предположение, что чай вреднее кофе. Немедленно был сварен один и заварен другой. Дегустация почему-то закончилась под кухонным столом, где было обнаружено пол бутылки рома. Нет, дегустация не закончилась. Теперь всё продолжалось на полу. И когда она смеясь взмахнула рукой и пролила на себя несколько капель тростникового алкоголя, ему пришлось спасать драгоценный напиток, которого «ты что! в мире осталось несколько литров! замри!»

Не менее ожесточённые баталии последовали за её предположением, что фильм ужасов не может быть шедевром. Пришлось включить какой-то «самый великий и ужасный фильм». И смотреть его, накрывшись одеялом, через щелочку (для атмосферы). В особенно страшные моменты он со злодейским смехом кусал её за шею, а она, изображая испуг, вонзала ему в ягодицы свои острые ногти.

Внешний мир напомнил о себе звонком будильника на его телефоне.

– Билли Айдол? White Wedding? Что за древность? – выныривая из объятий, с сожалением расплетая только что бывшие общими руки и ноги, спросила она.

– Я и сам – древность, – не отпуская её колено, осторожно сжав бёдра, ответил он. – И ты. Если знаешь песню.

– Ничего сохранилась, а? – она опять склонилась к нему и коснулась уже колючей щеки губами. Поморщилась, коснулась языком и легко прикусила мочку его уха. И шепнула. – Коллекционируешь хлам?

И упала роса. И стала остывать тёплая земля. И растаял туман. Два диковинных растения встрепенулись, очнулись. Напряглись стебли, выпрямились листья. Свежий утренний воздух, одним дуновением разогнал дурман и морок. Несколько неуклюжих слов упругими мячиками отскочили от потолка, ударились о стены и закатились под кровать.

Он разжал бёдра и отвёл взгляд. Так как связь только начала разрываться и была ещё сильной, то она почти физически почувствовала отчуждение, возникшее в нём. И вдруг проснулась. И увидела не очень новую мебель, уголок обоев, отклеившийся в углу, свой изящный лифчик на пыльном журнальном столике. И захотелось прикрыть грудь, найти и поскорее натянуть трусики. Но сначала в душ, в душ.

А он подумал об утренней планёрке, о нулевом балансе телефона и родинке на её шее. А потом ни о чём не думал, только прятал подальше в себя растущее и крепнущее сожаление.

Тёмный подъезд, запахи из квартир, сырость, мусор, надписи, нацарапанные на стенах и медленно идущие вниз двое. Ночь обманула, наобещала несбыточного, опустошила, забрав всё и выставила их вон. Когда он открыл дверь, то увидел ровное чистое полотно, укрывшее землю. И свет вокруг. Пасмурное небо и земля в снегу были одного цвета и одного света.

Зима. Конечно, всё ещё растает, солнце согреет, морозы далеко, метели не скоро, но она уже здесь. Мудрая, древняя, справедливая и всё понимающая. Надежды, грёзы, вера в добро – это маленькие радости ребёнка, тайком читающего книгу под одеялом. Малыш решил, что перехитрил всех и радуется своей маленькой победе, своему уютному и загадочному миру. А мама стоит на пороге комнаты и улыбается, зная чувства маленького человека, понимая, как нужны ему такие моменты и как они скоротечны.

Потому что всё ложь. И книга, и мнимое убежище, и мечты. Всё это хорошо, всё должно быть. Но всё неправда. А настоящая здесь – только зима. Она не обманывает, не зовёт за облака, не скрывает буйными цветами и густыми зарослями землю. Грязную, сочащуюся перегноем, испещрённую червями, перемалывающую всё живое и дающую новую жизнь. Зима просто дарит свой чистый и строгий наряд всей этой копошащейся в нечистотах массе. Каждый раз она приходит и разрешает забыть, и даёт возможность написать всё с нового листа.

Оба прищурились, поёжились и остановились. Он вдыхал влажный холодный воздух и сожаление исчезло куда-то, уступив место грусти, чистой и спокойной. Она шагнула в снег, прошла вперёд и, оставив несколько грязных следов, обернулась: «Идёшь?» Он молчал и смотрел, как темнели отпечатки кроссовок. «Хочешь?» – горсть конфеток в её руке. Фантик от одной из них упал в наливающуюся водой ямку. «Кьхьфу! Мятная попалась! Терпеть не могу, – маленький зелёный цилиндр воткнулся в снег рядом с обёрткой. – Ну, ты заснул? Ладно, я опаздываю, давай, пока».

Цепочка тёмных следов потянулась вслед за ней.

Зона бикини солнечного зайчика

Огонёк весело бежал от кончика сигареты к фильтру между её блестящих, всегда будто влажных губ. «Ну и что? Курение меня успокаивает. А волноваться – вредно. Значит, курить – вредно и полезно». Специально для неё он нашёл в кладовой старую сувенирную пепельницу из гипса – в виде ступни. Дурацкая и безвкусная поделка, подаренная кем-то из случайных знакомых. А она была в восторге. Всё любовалась ею, когда голая лежала на животе и курила, болтая ногами и хихикая от прикосновений его пальцев.

А он просто любил путешествовать по её совершенному телу. Скользил рукой по мягкой шелковистой коже: от шеи – к подмышке, от груди – к животу, от колена – к внутренней поверхности бёдер, от талии – к ямочке на пояснице. Контрастные полосы в зоне бикини выглядели прелестно. Выделяя совсем беззащитные тайные места, которые были не менее совершенны и изящны, чем всё остальное, очаровательными треугольниками.

С чем она была не согласна. «Что попало. Хочу равномерно загореть. А в солярии – вредно. И не хочу перед тётками раздеваться. Только перед тобой. Отвези меня на нудистский пляж в Майами. Или, на худой конец, отведи куда-нибудь, где без посторонних буду топлес и жоплес». Да, она любила ввернуть грубоватое словечко. Поначалу вообще материлась, как сапожник, но видя, что его коробит от этого, потихоньку научилась «фильтровать базар».