Артем Истомин - Стражи Арктиды Страница 10

– Ты что о себе возомнил? – тут же сварливо набросилась девушка на тридцатилетнего здоровяка. – Только и думаешь, как отправиться со мной на Кольский… Я сама чуть живой осталась. Ты же нам будешь только обузой.

– А что мне тут делать? – обиделся. – Девочка, давай сольемся в страстном поцелуе…

– Зачем? – усмехнулась, но зло.

– А потому что он тебе в отцы годится, – выпалил.

– Он – в отцы, а ты в женихи?

– Ты чего? Зачем мне этот знойный омут? Разве в твоем мире пылкая любовь не залог наслаждения свободой?

– Был бы тот мир, – вздохнула девушка. – Что ты можешь знать о нашей жизни, о нем и обо мне. – И исчезла.

– Алк, как твоя нога?

– Как видишь, слегка передвигаюсь. Еще дня три-четыре – смогу концентрировать энергию кокона. Как там Карамышев?

– Расстроил он меня и обидел… А ты так каждый миг, каждую минуту меня обижаешь. Я уже не могу больше терпеть и скоро тебя возненавижу.

– Натка, – с тревогой взглянул, – прости меня… Почему ты не можешь понять, что ты для меня как дочь? Я носил тебя маленькой, чуть не на ладошке, я баюкал тебя, успокаивал маму Катю, когда у тебя начали проявляться качества не от мира сего.

– Не напоминай мне о страшной смерти мамы… Не напоминай! Я и так уже вся истеричная… Ты растил меня, баюкал, да? Но я же помню всё… Я помню себя той… первой… Наткой. Я помню ту скалу в поселке, я помню «императора Сю», я помню, как даже робот затих, когда ты меня любил в спорткаре… Я помню жар моего тела и вопль моей страсти. Я помню, как я рожала в застенках Кайлас, и я помню, как окропили кровью моей Ксю завалы уцоя, я помню, как вогнала меч росса в шипы Митшеба… Я все помню до этой минуты, а потом я вновь оказалась маленькой… Я не помню, но знаю от тебя, что меня возродила девочка Наука из шестимерного…

– А наш звездолет помнишь?

– У него было чуткое росское название «ДАР». Я помню… Нас было трое, подготовленных к внедрению. Ты, подросток с легендой Алкида, так и остался с этим именем. Ясновидящая девочка – это я. И еще Литрудка, поэтесса. Алк, я все помню… Я даже помню первое твое земное имя – Крепыш. А сильнее всего я помню, как ты любил меня… Крепа, вновь люби меня! Я уже не маленькая девочка даже в своем втором рождении. Мы не знаем, что нас ждет… В Космосе началась война с рептоидами… Не в первый раз… Наши Воины Адоная погибают один за другим. Сам знаешь, чем закончилось внедрение для Литруды… Нас ждут непредвиденные ситуации, разрешения которых я не вижу – очень древние заклинания и мантры.

– Но чем тебя мог обидеть Карамышев? Ты выручила его?

– Выручила, но не надолго. Таких Система не терпит, генерал не забудет унижения – так он воспринял мой визит – подставит Дмитрия и засадит в застенок. Карамышев совершит побег и начнет расстреливать некоторых радетелей государственного дела. Его предаст купленная женщина, он погибнет…

– Ната, ясновидящая ты моя, впору стонать, тебя слушая. Мы можем прервать эту линию судьбы Карамышева, свободного в душе, но не в этой реальности?

– Лишь в одном случае: отвести от него эту реальность, но для этого придется скрываться ему вместе с нами на Кольском… Он, понимая, что покориться не сможет, интуитивно предчувствует беду и сам рвется, как он говорит, в Лапландию.

– Ну чем он мог тебя обидеть, не понимаю?

– Он сказал, что ты мне в отцы годишься, и намекал на свои поцелуи… А мне обидно. Алк, ты у меня единственный… И в той жизни, и в этой. Алк, люби меня… Я знаю, ты отдашь жизнь за меня, но не люби меня как отец. Мне больно…

– А помнишь, как крутой Алк боялся к тебе притронуться?

– Да я только это и помню! Что, опять? – удивленно уставилась. – Снова у тебя заскок?

– Во сто крат более, – потупился.

– Ох, а помнишь, как я тебя замужествовала и мы были так рады этому?

– Да ты только и сказала: не сопротивляйся, а я тебя послушался…

– Вот и сейчас слушайся и не сопротивляйся.

– Я действительно тебе в отцы гожусь, у меня не было второго рождения. Да и был я фактически отцом, хоть и не генетическим.

– Алкид, значит, ты меня не любишь, да? – убито отбежала в угол комнатушки.

– Да как ты могла только такое сказать! – бросился к ней. – Да тебе за такие слова да вырвать язык, – обнял, прижал к себе. – Я не знаю, что в этом жутком мире несвободы и корысти может быть дороже, чем ты? Умница моя и красавица…

– Я десятки раз это слышала, – крепче обхватила его шею. – А самых главных слов ты не говоришь и не ласкаешь меня… Я для тебя ребенок, а я не ребенок… И я знаю, что нам мало осталось. И никто не расскажет, и никто не узнает о нашей тяжкой судьбе внедрения в мир наших как бы потомков, которые, перерожденные, как бы настоящие, а мы то ли будущее, то ли прошлое Арктиды. Так хоть ты люби меня, как любят женщину… А если ты такой трус, так хоть не сопротивляйся… Я буду тебя ласкать, потому что я очень хочу этого. Я вся дрожу, а ты такой чурбан и трус, трус… Я не дочь тебе и никогда ею не была!

– Ты всегда была любимой, – прошептал, – я испытываю к тебе такую нежность, что боюсь тебя трогать… Ты такая юная и красивая, а меня всего истерзала эта жизнь после внедрения. Ты погибла, я не мог это пережить… Но тебя возродили, и я ожил. Но я старею в этом мире, и мне тоже больно.

– Обними меня крепче, Алк, – зашептала в ответ. – Если нам не удастся отсюда выбраться, я хочу уйти в Иные Миры женщиной, любимой, познавшей страсть и истому.

– И снова ты меня замужествовала, – улыбнулся. – Натка, делай со мной что хочешь…

– Карамышев, ты действительно заговоренный… Как тебе удалось вернуть пистолет? Я объявляю тебе дисциплинарное взыскание. Ты погорячился. Сейчас Максимов в больничке, дробят ему камни в почках. Занимайся текущими делами… С этой лабораторией – погоди. Не нашего полета это дело. Но и Максимова можно понять: только ты в контакте с этими залетными… Ладно девочка-чудо, а то еще этот здоровенный лоб, на раз сотворивший из наших гаишников посмешище. И вот поэтому, – пригрозил кулаком Гринев, – тебя федералы в покое не оставят. А ты не копай себе яму, не будь дураком!

Но капитан не успел отозваться, влетел дежурный:

– Около реки, на лужайке убийства! Какой-то сумасшедший, докладывают, молодой и голый, выскакивает невесть откуда с ножом в зубах и вспарывает животы прохожим. Свидетельницу, бабулю, распорол от макушки до промежности. Четыре трупа… Попытки бешеного пристрелить результата не дали. Исчезает…

– Карамышев… Сердце, – сипло задышал полковник. – В кителе, в кармане – изокет… Ах, «коронал», батенька, ваш навсегда, – закашлялся. – И зажирайся магнием… Дай! – И забрызгал себе под язык нитратным спреем. Отдышался, растирая ладонью сердце. – А тот магний – тысяча двести баночка и название штатовское «Натурал калм», а я «м» недоглядел и прочел: натурал кал… Мы, россияне, потребляем штатовский кал? Меня Комков до сих пор подкалывает… Ну, погнали!

– Заскочу за табельным…

– Зачем тебе два пистолета? Подай мне мой, – бросил Гринев ключи от сейфа. – Карамышев, только умоляю, не устраивай бойню… Комиссуют меня на раз.

Картина выглядела ужасающей и страшной в самой сути безумства. У протока с распоротыми животами юноша и девушка… С краю поляны в зарослях кипрея свидетельница – на совершенное злодейство невозможно было взглянуть без содрогания. Прямо посреди дороги, скорее всего, дедушка с внучкой…

– Он из ниоткуда и… в никуда, – в промежутках приступов рвоты поведал лейтенант. – Мистика какая-то и зловоние…

– Тухлыми яйцами, – поморщился полковник, – вроде как сероводород… Ты чего так дико озираешься, Карамышев?

– Этот гад где-то здесь.

И в этот момент словно из воздуха возникла тварь и полоснула ножом лейтенанта, который в стороне корчился от рвоты. Капитан крутанулся, и загрохотали в его руках пистолеты, однако тут же истошно прокричал полковник: «Дима, сзади!» Карамышев взвился в сальто, при приземлении бросился вбок и всадил в какую-то голую недоросль остатки обойм. Лежа мгновенно перезарядился, но… тварь исчезла.

– Я в него всадил четыре пули, не меньше, – ошалело поводил стволами капитан.

– Мистика… – прошептал полковник, – потусторонний псих… креатив до отвала.

– Дима, – послышалось от ближайшего Стега, – ты уложил его, вон у твоих ног лежит.

– Вранье, – возмутился Гринев, – никого здесь нет. Только мне, кажется, хана, – схватился за сердце, – цыганка, зараза, наворожила. – И упал.

Капитан бросился к нему, но, споткнувшись об что-то, сам упал. Замер от удивления и догадки: «Не тварь исчезает, а мы его не видим… Значит, рядом еще какая-то тварь отводит нам сознанку…»

К полковнику, завывая сиреной, на всем ходу подскочила «Скорая» и увезла в реанимацию. Вторая машина с красным крестом забрала искровавленного лейтенанта.

Дмитрий настороженно отступал к полицейским машинам и понимал, что какая-то невидимая, но действенная сущность может поразить его в любой момент. Но не поражала. Отойдя подальше, увидел расстрелянного им скорчившегося юнца.