Анна Старобинец - Икарова железа (сборник) Страница 10

…В тот день в центральной библиотеке я так и не прочел свой позитивный кусок про Высокий Путь (позднее я стер его, как и многие другие фрагменты). Мы ждали десять минут, пятнадцать, и еще десять – никто не шел. Когда прошло полчаса, появилась одна читательница – сухая, болезненная, убого одетая тетушка. Единственный человек в Сити, которого заинтересовали писатели Восточной Европы. У нее был не билет, а бесплатный купон с правом на посещение мероприятий библиотеки. Она зачем-то показала его нам, словно контролерам в автобусе, потом долго изучала его сама, после чего, постоянно сверяясь с купоном, отыскала свой ряд в абсолютно пустом зале и стала пробираться на свое место, плотно прижимая к телу острые локотки, словно опасаясь кого-то задеть. Наконец уселась, сложила руки на груди и упрямо поджала губы.

С минуту мы молча смотрели на нее, а она на нас. Потом она медленно и старательно, точно дрессированная мартышка, стала хлопать в ладоши. Хлопки были трескучие и звонкие, как будто ломались сухие ветки.

– По правилам нашей библиотеки, мы не начинаем мероприятие, пока в зале не наберется больше трех человек, – скучно сказал ведущий, рассматривая заусенец на пальце.

– Я подожду, – отозвалась тетушка.

– Если в течение следующих десяти минут никто не придет, мы расходимся, – сообщил ведущий.

– У меня купон на мероприятие!

– Сожалею. Таковы правила.

Тетушка покорно кивнула.

– Оно и к лучшему, – сказал громко писатель Сохин. – Сейчас пойдем поедим.

– К китайцам, – поддержал Артемов. – Тут, кажется, китайский квартал, должно быть аутентично.

– Или к корейцам… Господа, вы с нами? – спросил Сохин ведущего и переводчицу.

Переводчица отвернулась.

– Я предпочитаю китайский ресторан, – жеманно сообщил польский прозаик. – Тут на углу есть такой, где платишь только за вход, а дальше ешь сколько сможешь.

Ссутулившись в кресле, тетушка напряженно слушала – с таким видом, словно это была литературная дискуссия, суть которой она никак не могла уловить.

– Спасибо всем, кто пришел на нашу открытую встречу, – ведущий поднялся. – Ждем вас на других мероприятиях нашей библиотеки, – коротко кивнув, он покинул зал. Переводчица молча просеменила за ним.

– Ну что, к китайцам? Есть сколько сможем?

– Не хочу есть, – сказал я. – Я бы просто кофе попил.

– Ну смотри, – Сохин заторопился к выходу. – А мы пойдем пожрем.

Я оглянулся на тетушку. Она сидела в прежней позе. На голове у нее был седой ежик с редкими вкраплениями черных волос. Она вызывала брезгливость и жалость. Я решил, что жалость должна перевесить:

– Хотите кофе?

Она нерешительно поднялась:

– Это будет встреча писателя и читателя?

Я сдержал смех. Это убогое, плохо одетое пятидесятилетнее существо, стриженное под машинку, кажется, всерьез опасалось – или надеялось, – что я могу испытывать к ней интерес как к женщине.

– Да, это будет встреча писателя и читателя, – сказал я.

Она кивнула и опасливо затрусила ко мне, как бродячая собачка, которую подманили свистом и которая не знает, побьют ее или дадут кусок колбасы.

Зачем я ее позвал? Просто из вежливости и жалости? Или заподозрил, что это Проверка? Скорее второе. Вот маленький сирый человечек, на которого все плюют. А ты не плюй, а ты уважь, обогрей, продемонстрируй, какой ты простой, открытый, без лишних понтов, без спеси – глядишь, и тебя оценят.

Писатели Восточной Европы отправились в ресторан, а она повела меня в какое-то «хорошее место» по вонючим тесным задворкам. На ней была зеленая синтетическая водолазка, заправленная в брюки. На ногах – уродливые китайские туфли. Она шла быстро, но как-то криво, скособочившись, деревянной походкой Пиноккио.

– Китайцы, китайцы… – бормотала она. – Всю улицу захватили китайцы. Когда я переехала, тридцать три года назад, их здесь еще не было. Но они же как тараканы, вы понимаете, стоит одному приползти на запах еды – и вот уже их целая стая, и все на ходу размножаются…

Я шел и молчал. Возможно, это проверка. Все эти неполиткорректные выпады. Не следует соглашаться.

Она привела меня в крошечную китайскую забегаловку, настолько дешевую, что там не принимали Сити-карты – так что я не смог расплатиться за кофе. Я попросил ее за меня заплатить. Сказал, сниму деньги с карточки в банкомате, как только мы выйдем, и верну ей. И за свой кофе, и за ее. Она кинула на меня колючий, обиженный взгляд, а потом долго рылась в свой клеенчатой сумке, выковыривая монеты.

– Писатели часто бедствуют, – сказала она, расплачиваясь. – Я вас угощаю. Наверное, вы голодны? Ваши друзья вас не пригласили. Я знаю такой тип людей…

– У меня есть деньги на карточке, – повторил я. – И я совершенно не хочу есть.

– Ну конечно. На карточке, – она шумно отхлебнула из чашки, отставив в сторону костлявый бледный мизинец.

Кофе был отвратительный, растворимый. Чашки нечистые, с коричневыми разводами и следами губной помады.

– Ну, рассказывайте, – сказала она деловито.

– Что рассказывать?

– Рассказывайте про жизнь за пределами Сити. Я эмигрировала тридцать три года назад. За это время у вас там, должно быть, стало совсем плохо.

– Ну, я бы не сказал. Наоборот, во многих отношениях стало лучше, многое изменилось в…

– Я вас не спрашивала про «лучше», – сказала тетушка жестко. – Мне про это неинтересно. Я хочу услышать про несчастных людей. У вас там.

– Вы считаете, я должен говорить только то, что вы хотите услышать? – осторожно спросил я.

– Я за вас заплатила. Так что да.

Может, все-таки не Проверка, – подумал я. – Просто вздорная, ущербная баба. Несчастная. Бедная. Плохо одетая. Возможно, больная.

– Везде, в сущности, есть несчастные люди, – я включил режим умудренного опытом писателя. – И у нас там, и вас тут…

– Тут, в Сити? – она захихикала, оскалив желтые крысиные зубы. – В Сити нет несчастных людей. Здесь все обязаны быть счастливы и все счастливы. Поэтому все хотят попасть в Сити. Не всем это удается. Но мне удалось, тридцать три года назад. Работы у меня нет, но мне платят пособие по безработице. И я счастлива. Я люблю этот город. А вы здесь разве не счастливы? Расскажите, как вам все нравится в Сити и как не хочется уезжать обратно домой.

– В Сити интересно, – промямлил я и тут же на себя разозлился. И на нее тоже. Ничего себе методы. Какое-то вымогательство – хлебни вонючего кофе и тут же, по команде, залейся соловьем и воспой Сити! Это не входит в мои обязанности. В мои обязанности входит Произведение, посвященное Сити.

– Мне не все нравится в Сити, – сказал я.

Она прищурилась: