Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Т. 11. Торгово-техническая лига Страница 10

Мы подрядились провести на Люцифере три стандартных года. Платили щедро, однако очень скоро стало ясно, что никакой банковский счет не вернет нам даже одного дня, который можно было провести под более добрым солнцем. Мы старательно избегали этой темы в разговорах.

Примерно в середине второго года нам с Бергом поручили глубокое исследование уникального экологического цикла средних широт Северного полушария. Это значило — поселиться на несколько недель (которые превратились в месяцы) в исследуемом районе, на большом расстоянии от прочих разведывательных групп, чтобы минимизировать возмущения. Все наши контакты с людьми ограничивались редкими визитами катера, доставлявшего припасы, электроника — слабая замена, особенно когда над головой висит эта бешеная звезда, ежесекундно прерывающая радиосвязь.

В такой обстановке узнаешь своего напарника чуть ли не лучше, чем себя самого. Ладили мы с Питом отлично. Надежный, как каменная стена, этот высокий, светловолосый, веснушчатый парень обладал огромными запасами — настоящих, не показных — доброты, сердечности и достоинства. И очень вежливый. С юмором, правда, у него было слабовато, но во всех остальных отношениях лучшего однокамерника и не придумаешь. Питу было что рассказать — несмотря на молодость, он успел уже много постранствовать, — но и твои воспоминания и похвальбу он выслушивал не прерывая, с искренним интересом. К тому же он прочитал много книг, прилично готовил (когда наступала его очередь) и играл в шахматы самую чуточку лучше меня.

Я уже знал, что Пит не с Земли — и даже никогда на ней не был, — а с Энея, расположенного в двух сотнях световых лет от Колыбели Человечества и в трех сотнях от Люцифера. Вырос он в глухом захолустье, хотя и получил потом образование в маленьком, совсем недавно организованном университете Нового Рима. Впрочем, и этот город — всего лишь столица одной из дальних колоний. Все это вполне объясняет истовую преданность Пита вере в Бога, который сперва воплотился, а затем умер из любви и сострадания к людям. Только не подумайте, что я глумлюсь, ни в коем разе. Наш защитный купол имел всего одну комнату; каждое утро и каждый вечер Пит молился, молился с искренней серьезностью ребенка, но ни я не поддразнивал его, ни он не осуждал моего неверия. Как-то так вышло, что со временем мы стали все больше и больше обсуждать такие предметы.

А потом он рассказал мне, что его мучит.

Подходил к концу один из долгих, нестерпимо долгих люци-ферских дней, мы измотались, пропитались потом, все тело у нас чесалось, мы жутко воняли и валились с ног от усталости. В этот день мы едва не погибли — ив этот же день мы обнаружили растение, которое концентрировало в своих корнях соли урана и было основной причиной всех непонятных нам странностей. Когда мы вернулись на базу, бешенство дня уже смирялось, переходя в обычный вечерний ураган; мы вымылись, поели и быстро уснули, убаюканные шуршанием пыли, швыряемой ветром на купол. Проснувшись часов через десять или двенадцать, мы увидели сквозь витриловые панели холодное колючее сверкание звезд, сполохи северного сияния, низко стелющийся туман и уродливо скрученные растения — «деревья», как мы их называли, — покрытые ослепительно белым инеем.

— До рассвета делать нечего, — сказал я, — а мы вполне заслужили праздник.

Мы закатили себе роскошный — в меру возможностей — пир, завтрак это был или ужин — трудно сказать, да и какая собственно, разница? За едой мы пили вино, а потом сидели в своих креслах, смотрели на созвездия, никогда не виданные ни на Земле, ни на Энее, и пили коньяк, много коньяку. И говорили. В конце концов разговор пошел о Боге.

— Может быть, ты сумеешь мне это объяснить, — сказал Пит. Даже в полумраке купола на его лице отчетливо читалась какая-то внутренняя борьба. Он сидел, крепко сжав кулаки и глядя прямо перед собой.

— М-м-м, не знаю, не знаю, — осторожно ответил я. — Честно говоря — только ты, пожалуйста, не обижайся, — теологические ребусы всегда казались мне до крайности глупыми.

— То есть, — спокойно, без нажима, сказал Пит, подняв на меня свои синие глаза, — тебе не кажется, что отказ от веры приводит к противоречиям, парадоксам?

— Да, не кажется. Я уважаю твою веру, Пит, но никак не могу ее разделить. И если даже предположить, что в основе Вселенной, — я указал на высокое, устрашающе-прекрасное небо, — лежит некий духовный принцип, либо что-то подобное, каким, подумай сам, образом можем мы понять эту первосущность, вложить ее в узкие рамки догматов?

— Не можем. Согласен. Конечный разум не способен понять бесконечное. Однако мы можем видеть и познавать его части, открытые нам. — Он перевел дыхание. — Давно, еще до начала полетов в космос, церковь решила, что Христос пришел только на Землю, только к людям. Если другие разумные расы тоже нуждаются в спасении — а в этом трудно сомневаться! — Господь Бог что-нибудь для них придумает. Такие вот дела. Но из этого, конечно же, еще не следует ошибочность христианства или, наоборот, истинность каких-либо других верований.

— Вроде, скажем, политеизма, что бы это слово ни значило?

— Пожалуй, да. К тому же религии развиваются. Примитивные культы видят в Боге силу, более развитые — справедливость, самые совершенные — любовь. — Пит резко смолк, сжал кулаки, затем схватил свою рюмку, осушил ее и наполнил снова — все это практически одним движением. — Я должен верить, — прошептал он.

Несколько секунд тишина нарушалась только доносящимся снаружи холодным хрустом.

— Что-то заставило тебя усомниться? — спросил я наконец.

— Усомниться?.. Нет. Но лишило спокойствия. Ты не возражаешь, если я расскажу?

— Конечно, нет. — Было видно, что он готов раскрыть свою душу, а я все-таки знаком с понятием «святое», для этого не обязательно быть верующим.

— Все случилось пять лет тому назад. Для меня это была первая настоящая работа, для меня и, — он чуть заметно запнулся, — для моей жены. Мы с ней только что закончили университет и прошли стажировку, только что поженились. — Пит говорил спокойно, но это явно стоило ему больших усилий. — Наши работодатели не были людьми. Ифрианцы, слышал о таких?

Я задумался. Миры, живые существа, разумные расы — всего этого невообразимо много даже в том крохотном уголке крохотной галактики, который мы успели чуть-чуть исследовать.

— Ифрианцы… ифрианцы… подожди. Это которые летают?

— Да. Одно из самых потрясающих зрелищ, какие есть в Божьем мире. Ифрианцы, само собой, значительно легче людей, в зрелом возрасте они весят килограммов двадцать пять— тридцать, но размах их крыльев достигает шести метров, и, когда такой гигант взмывает к небу, весь золотой в сиянии солнца, или со свистом и грохотом обрушивается вниз…