Рэй Бредбери - Золотые яблоки солнца (The Golden Apples of the Sun), 1953 Страница 10

– Я не хотела, – ответила Энн.

– Так почему же?..

– Что-то меня заставило.

– Что?

– Не знаю. – В голосе Энн зазвенели слезы.

– Спокойно, тише… тише… – шепнула Сеси. – Вот так. Кружись, кружись.

Они шуршали и шелестели, взлетали и опускались в темной комнате, и музыка вела и кружила их.

– И все-таки ты пошла на танцы, – сказал Том.

– Пошла, – ответила Сеси.

– Хватит. – И он легко увлек ее в танце к двери, на волю, неприметно увел ее прочь от зала, от музыки и людей.

Они забрались в повозку и сели рядом.

– Энн, – сказал он и взял ее руки дрожащими руками, – Энн. Но он произносил ее имя так, словно это было вовсе и не ее имя.

Он пристально смотрел на бледное лицо Энн, теперь ее глаза были открыты.

– Энн, было время, я любил тебя, ты это знаешь, – сказал он.

– Знаю.

– Но ты всегда была так переменчива, а мне не хотелось страдать понапрасну.

– Ничего страшного, мы еще так молоды, – ответила Энн.

– Нет, нет, я хотела сказать: прости меня, – сказала Сеси.

– За что простить? – Том отпустил ее руки и насторожился.

Ночь была теплая, и отовсюду их обдавало трепетное дыхание земли, и зазеленевшие деревья тихо дышали шуршащими, шелестящими листьями.

– Не знаю, – ответила Энн.

– Нет, знаю, – сказала Сеси. – Ты высокий, ты самый красивый парень на свете. Сегодня чудесный вечер, я на всю жизнь запомню, как я провела его с тобой.

И она протянула холодную чужую руку за его сопротивляющейся рукой, взяла ее, стиснула, согрела.

– Что с тобой сегодня, – сказал недоумевая Том. – То одно говоришь, то другое. Сама на себя непохожа. Я тебя по старой памяти решил на танцы позвать. Поначалу спросил просто так. А когда мы стояли с тобой у колодца, вдруг почувствовал – ты как-то переменилась, сильно переменилась. Стала другая. Появилось что-то новое… мягкость какая-то… – Он подыскивал слова: – Не знаю, не умею сказать. И смотрела не так. И голос не тот. И я знаю: я опять в тебя влюблен.

"Не в нее, – сказала Сеси, – в меня!"

– А я боюсь тебя любить, – продолжал он. – Ты опять станешь меня мучить.

– Может быть, – ответила Энн.

"Нет, нет, я всем сердцем буду тебя любить! – подумала Сеси. – Энн, скажи ему это, скажи за меня. Скажи, что ты его всем сердцем полюбишь".

Энн ничего не сказала.

Том тихо придвинулся к ней, ласково взял ее за подбородок.

– Я уезжаю. Нанялся на работу, сто миль отсюда. Ты будешь обо мне скучать?

– Да, сказали Энн и Сеси.

– Так можно поцеловать тебя на прощание?

– Да, – сказала Сеси, прежде чем кто-либо другой успел ответить.

Он прижался губами к чужому рту. Дрожа, он поцеловал чужие губы.

Энн сидела будто белое изваяние.

– Энн! – воскликнула Сеси. – Подними руки, обними его!

Она сидела в лунном сиянии, будто деревянная кукла. Он снова поцеловал ее в губы.

– Я люблю тебя, – шептала Сеси. – Я здесь, это меня ты увидел в ее глазах, меня, а я тебя люблю, хоть бы она тебя никогда не полюбила.

Он отодвинулся и сидел рядом с Энн такой измученный, будто перед тем пробежал невесть сколько.

– Не понимаю, что это делается?.. Только сейчас…

– Да? – спросила Сеси.

– Сейчас мне показалось… – Он протер руками глаза. – Неважно. Отвезти тебя домой?

– Пожалуйста, – сказала Энн Лири.

Он почмокал лошади, вяло дернул вожжи, и повозка тронулась. Шуршали колеса, шлепали ремни, катилась серебристая повозка, а кругом ранняя весенняя ночь – всего одиннадцать часов, – и мимо скользят мерцающие поля и луга, благоухающие клевером.

И Сеси, глядя на поля, на луга, думала: "Все можно отдать, ничего не жалко, чтобы быть с ним вместе, с этой ночи и навсегда". И она услышала издали голоса своих родителей: "Будь осторожна. Неужели ты хочешь потерять свою магическую силу? А ты ее потеряешь, если выйдешь замуж за простого смертного. Берегись. Ведь ты этого не хочешь?"

"Да, хочу, – подумала Сеси. – Я даже этим готова поступиться хоть сейчас, если только я ему нужна. И не надо больше метаться по свету весенними вечерами, не надо вселяться в птиц, собак, кошек, лис – мне нужно одно: быть с ним. Только с ним. Только с ним".

Дорога под ними шуршала, бежала назад.

– Том, – заговорила наконец Энн.

– Да? – Он угрюмо смотрел на дорогу, на лошадь, на деревья, небо и звезды.

– Если ты когда-нибудь, в будущем, попадешь в Грин-Таун в Иллинойсе – это несколько миль отсюда, – можешь ты сделать мне одолжение?

– Возможно.

– Можешь ты там зайти к моей подруге? – Энн Лири сказала это запинаясь, неуверенно.

– Зачем?

– Это моя хорошая подруга… Я рассказывала ей про тебя. Я тебе дам адрес. Минутку.

Повозка остановилась возле дома Энн, она достала из сумочки карандаш и бумагу и, положив листок на колено, стала писать при свете луны.

– Вот. Разберешь?

Он поглядел на листок и озадаченно кивнул.

– "Сеси Элиот. Тополевая улица, 12, Грин-Таун, Иллинойс", – прочел он.

– Зайдешь к ней как-нибудь? – спросила Энн.

– Как-нибудь, – ответил он.

– Обещаешь?

– Какое отношение это имеет к нам? – сердито крикнул он. – На что мне бумажки, имена?

Он скомкал листок и сунул бумажный шарик в карман.

– Пожалуйста, обещай! – сказала Сеси.

– …обещай… – сказала Энн.

– Ладно, ладно, только не приставай! – крикнул он.

"Я устала, – подумала Сеси. – Не могу больше. Пора домой. Силы кончаются. У меня всего на несколько часов сил хватает, когда я ночью вот так странствую… Но на прощание…"

– …на прощание, – сказала Энн.

Она поцеловала Тома в губы.

– Это я тебя целую, – сказала Сеси.

Том отодвинул от себя Энн Лири и поглядел на нее, заглянул ей в самую душу. Он ничего не сказал, но лицо его медленно, очень медленно разгладилось, морщины исчезли, каменные губы смягчились, и он еще раз пристально всмотрелся в озаренное луной лицо, белеющее перед ним.

Потом помог ей сойти с повозки и быстро, даже не сказав "спокойной ночи", покатил прочь.

Сеси отпустила Энн.

Энн Лири вскрикнула, точно вырвалась из плена, побежала по светлой дорожке к дому и захлопнула за собой дверь.

Сеси чуть помешкала. Глазами сверчка она посмотрела на ночной весенний мир. Одну минутку, не больше, глядя глазами лягушки, посидела в одиночестве возле пруда. Глазами ночной птицы глянула вниз с высокого, купающегося в лунном свете вяза и увидела, как гаснет свет в двух домиках – ближнем и другом, в миле отсюда. Она думала о себе, о всех своих, о своем редком даре, о том, что ни одна девушка в их роду не может выйти замуж за человека, живущего в этом большом мире за холмами.

"Том. – Ее душа, теряя силы, летела в ночной птице под деревьями, над темными полями дикой горчицы. – Том, ты сохранил листок? Зайдешь когда-нибудь, как- нибудь, при случае навестить меня? Узнаешь меня? Вглядишься в мое лицо и вспомнишь, где меня видел, почувствуешь, что любишь меня, как я люблю тебя – всем сердцем и навсегда?"