Журнал «Если» - «Если», 2004 № 02 Страница 10

Она вылетела из каюты и развернулась вдоль центральной оси хабитата, превратившись в ракету, отыскивающую мишень, на которой она смогла бы сорвать ярость.

Но тело уже велело ей остыть, досчитать до десяти, куда-то в затылок уже вливались тонкой струйкой заказанные знания, и теперь она, все еще испытывая отчаяние и ярость, уже постепенно брала себя в руки. Ситуация очень напоминала случившееся три года назад, когда мамочка заметила, что Эмбер слишком много общается с Дженни Морган, и перевела ее в другой школьный округ, сказав, будто получила на работе новое назначение. Но Эмбер-то знала, что мать сама о нем попросила — лишь бы и дальше держать дочь в зависимости. Мать — помешанная на контроле психопатка, еще с тех самых пор, когда была вынуждена примириться с уходом отца; именно тогда она начала запускать коготочки в Эмбер — но это нелегко, потому что Эмбер неподходящий материал для жертвы, она умна и буквально до мозга костей напичкана электроникой. Но теперь мамуля отыскала способ овладеть Эмбер полностью, даже на орбите Юпитера… и Эмбер просто рехнулась бы от ярости, если бы начинка ее черепа не удерживала крышку над бурлящим котлом ее эмоций.

Вместо того чтобы наорать на кота или попытаться послать сообщение Боргу, Эмбер отправилась на их поиски. Прямиком в «берлогу».

Всего на борту «Сенджера» шестнадцать Боргов взрослых членов коллектива Франклина, скваттеров, обитающих в руинах посмертного образа Боба Франклина. Они одолжили кусочки своих мозгов, в которых обитает то, что наука смогла воскресить из разума покойного интернет-миллиардера, сделав его первым бодхисатвой «эры загрузок сознания» — разумеется, если не считать таковой колонию омаров. Их прародительницей была женщина по имени Моника: гибкая кареглазая «пчеломатка» с растровыми имплантами в роговице и холодной сардонической манерой разговора, способной язвить чужие «эго» не хуже ветра в пустыне. Управлять Бобом у нее получалось лучше, чем у остальных, поэтому Борги избрали ее лидером экспедиции.

Эмбер нашла Монику в огороде номер четыре, где та проводила хирургическую операцию над фильтром, в котором угнездились головастики. Моника забралась под большую трубу, а ее прихваченный к комбинезону ремонтный комплект колыхался в воздухе под ветерком вентилятора, напоминая странную синюю плеть водорослей.

— Моника! У тебя найдется минутка?

— Конечно, у меня много минуток… Ты мне не поможешь? Подай-ка противоинерционный гаечный ключ и шестигранную головку номер шесть.

— Угу. — Эмбер поймала синий флаг и принялась копаться в его содержимом. Некая конструкция из батарей, моторов, маховикового противовеса и лазерного гироскопа собралась сама собой, и Эмбер сунула ее под трубу. — Держи.

— Ты пришла поговорить о своем обращении в другую беру, не так ли?

— Да!

Под отстойником фильтра что-то звякнуло.

— Возьми-ка это. — Из-под трубы всплыл пластиковый мешок, ощетинившийся отстегнутыми крепежными лентами. — Мне тут нужно немного пропылесосить. Надень маску.

Минуту спустя Эмбер уже лежала позади Моники, натянув на лицо фильтр-маску.

— Я не хочу, чтобы у нее это получилось, — сказала она. — И плевать мне, что там заявляет мать — я не мусульманка! И этот судья не посмеет меня тронуть. Потому что не имеет права, — добавила она. Страсть в ее голосе боролась с неуверенностью.

— А может, и не захочет? — Еще один мешок. — Лови.

Эмбер схватила мешок, но слишком поздно обнаружила, что тот полон воды и головастиков. Упругие слизистые ленты, напичканные крошечными, похожими на запятые существами, разлетелись по всему помещению и срикошетили от стен дождем лягушачьего конфетти.

— Ой!

Моника выбралась из-под трубы.

— О, только не это!

Оттолкнувшись от пола, она вытянула из фильеры полосу впитывающей бумаги, смяла ее в комок и заткнула им сетку вентилятора над отстойником. Потом они вооружились мешками для мусора и занялись головастиками. К тому времени когда они справились с липкой упругой массой, фильера стала пощелкивать и жужжать, вырабатывая целлюлозу из баков с водорослями и превращая ее в полосы бумаги.

— Это был действительно умный ход, — решительно проговорила Моника, когда утилизатор всосал последний мешок. — Ты случайно не знаешь, как на корабль попала жаба?

— Нет, но я наткнулась на одну в общем отсеке за смену до конца последнего цикла. Она там носилась как угорелая, и я ее подбросила обратно Оскару.

— Значит, придется с ним потолковать. — Моника мрачно взглянула на трубу. — Я собираюсь залезть обратно и поставить фильтр на место. Хочешь, чтобы я стала Бобом?

— Гм-м… — Эмбер задумалась. — Не уверена. Решай сама.

— Ладно, Боб выходит на линию. — Лицо Моники слегка расслабилось, потом приобрело решительность. — Насколько я понимаю, у тебя есть выбор. Хотя мать обложила тебя со всех сторон, верно?

— Да. — Эмбер нахмурилась.

— Ясно. Считай, что я идиот. Расскажи мне все подробно и сначала.

Эмбер ухватилась за трубу, проползла немного и опустила голову, чтобы та оказалась поближе к Монике/Бобу, парившей в воздухе.

— Я сбежала из дома. Мать мной владела — то есть у нее были родительские права, а у отца — нет. Поэтому папа помог мне продать себя в рабство компании. Компанией владеет трастовый фонд, а я стану его владельцем, когда достигну совершеннолетия. Поскольку сейчас я движимое имущество компании, то она указывает мне, что юридически следует делать. Однако одновременно была основана и холдинговая компания, приказы которой отдаю я. Поэтому я в определенной степени самостоятельна. Правильно?

— Примерно так, — нейтрально отозвалась Моника.

— Проблема в том, что большая часть стран не признает рабства. А в других, которые его признают, нет эквивалента компаний с ограниченной ответственностью, не говоря уже о таких, которые могут управляться другой фирмой из-за границы. Папа выбрал Йемен — там действует дурацкая разновидность шариатских законов, у страны дерьмовая репутация по части прав человека, но они соответствуют уровню юридических стандартов, принятых в ESA, и ведут дела через турецкий законодательный брандмауэр.

Так вот, формально я, пожалуй, янычарка[9], у которой христианка-мать. Это делает меня неверной христианкой-рабыней исламской компании. Но теперь эта тупая сволочь перешла в шиизм. Обычно мусульмане считают, что если отец был мусульманином, то и его дети тоже мусульмане — то есть религия «наследуется» по отцовской линии. Но она подбирала секту очень тщательно и выбрала такую, которая исповедует прогрессивный взгляд на права женщин — они нечто вроде исламских либеральных конструктивистов! Ведь для своего времени пророк на голову опережал современников, и они полагают, что им нужно следовать его примеру — хотя бы в отношении равенства полов. Как бы то ни было, теперь мать может утверждать, что я мусульманка, и по йеменским законам со мной следует обращаться как с мусульманской собственностью компании. А их законы весьма неохотно допускают рабство мусульман. Суть не в том, что у меня есть права как таковые, а в том, что мое пасторальное благополучие становится предметом ответственности местного имама, и… — она беспомощно пожала плечами.