Йен Уотсон - Книга Звезд Страница 10

Не хочу ли я пойти вместе с его отрядом? А Хассо?

Конечно хочу, мы оба пойдем.

— Если мы пойдем в направлении Тичини, — предложил Хэссо, — мы сможем провести ночь в винограднике.

— Почему бы и нет? — легко согласился Мартан. — Если какой-нибудь Сын прячется в винной бочке, мы его оттуда выльем.

Итак, на следующее утро мы с Хассо в сопровождении Мартана и шести джеков-соддат отправились в путь. Чем дальше мы уходили от города, тем легче становилось у нас на душе. Стоял жаркий летний день, но небо было покрыто дымкой, поэтому солнце не припекало, а пыль под ногами смягчала шаги. Все камни и валуны на этой дороге в течение многих лет тщательно собирались и складывались на обочине, в результате чего образовали низкую ограду, двойную стену. Этим занимался специально нанятый в Тичини работник. Все это делалось для того, чтобы пустые бутылки, изготовленные в стекольных мастерских Веррино, не болтались и не разбивались при перевозке на виноградники и обратно. Так нам объяснил Хассо, пока мы шли по дороге.

Но не прошли мы и пол-лиги, как увидели нечто иное — ограда вдоль дороги была разрушена, камни вывернуты и разбросаны по сторонам. Среди кустиков утесника, покрытого золотисто-желтыми цветами, я увидела чью-то ногу, обутую в сапог.

Я позвала своих спутников.

Мартан сжал губы:

— Здесь, как я помню, была заваруха.

На трупе была обыкновенная обувь, а не сапоги с раздвоенным носком, значит, это не джек.

— Может быть, это Эдрик, — мрачно сказала я.

— Это может быть кто угодно. Не думаю, что это он, раз ему удалось улизнуть под самый конец.

— Может, ты посмотришь?

— Я же не знаю, как он выглядит, Йалин, — только по твоему описанию. Только ты можешь его опознать.

— О! — Я проглотила слюну.

— Я пойду с тобой, — предложил Хассо, и, продираясь через кусты утесника, мы пошли смотреть мертвеца.

Окоченевший труп лежал на спине, распространяя тяжелый запах. На нем были драные брюки и рубашка. Лицо было разрублено пополам, в ране копошились насекомые. Опознать эти останки было невозможно. При взгляде на них даже не тошнило. Глубокая рваная рана выглядит ужасно, но кости и кожа — это уже не так страшно. Мы вернулись на дорогу. Я пожала плечами, и мы отправились дальше.

Скоро вокруг нас поднялись холмы, поросшие кустарником, а примерно через час показалась деревушка Тичини, забравшаяся на вершину холма. Его южный склон, как и склоны соседних холмов, был покрыт террасами и аккуратными виноградниками. Дорога слегка поднималась в гору, ведя нас через виноградники, где с привязанных к новеньким опорам узловатых кривых стволов свешивались наливающиеся соком розовато-лиловые грозди. Почва на разных холмах выглядела по-разному. Когда я обратила внимание Хассо на это интересное явление, он объяснил, что состав почвы — глина, известняк и пористый мел, впитывающий минералы, — был везде одинаков, но на разных холмах в почву добавляли разные примеси. Когда виноградники только закладывались, много лет назад, в почву террас по мере необходимости люди вносили разные добавки, и каждую зиму, в зависимости от сорта винограда, в почву на склонах подсылали то немного мела, то извести или глины. Это плюс вода из разных источников и разнообразные виды опор и позволяло создавать столько знаменитых сортов вина на сравнительно небольшой территории. На склонах холмов работало несколько человек.

— Ну разве здесь не прекрасно? — сказала я. — Никто бы и не подумал, что в этих местах шли бои.

— Здесь не было боев, — сказал Мартан. Обогнув холм, мы увидели седого старика, который стоял на дороге опершись о грабли.

— Хо, — сказал капитан Мартан, — там на дороге разрушено ограждение. Ты не знал?

Старик сплюнул в дорожную пыль.

— А вы станете меня охранять, пока я буду его чинить?

— Зачем? Здесь что, прячутся беглые Сыновья, раз тебе нужна охрана?

— Откуда мне знать? Если в мире много бед, лучше дома места нет.

— Думай, что говоришь, — сердито сказал Хассо. — Капитан Мартан бросил свой дом, чтобы приехать сюда. Если бы он тоже считал, что лучше дома места нет, вы бы до сих пор сидели под Сыновьями.

— А мы и сидели. Еще как сидели. Уж мне-то не нужно о них рассказывать. Работаешь годами, стараешься изо всех сил, но тут какому-то ненормальному приходит в голову начать войну. И все идет прахом. Кому теперь нужны хорошие вина? С таким же успехом люди могут пить уксус. Как там Веррино? Там начали делать новые бутылки?

— Начнут, как только отремонтируют мастерские, — сказал Хассо.

— Значит, в этом году придется оставить вино в бочках? Или разлить в старые бутылки, или вообще вылить, а?

— Здесь есть беглые Сыновья или нет? — повторил свой вопрос Мартан.

— А если и есть, и одного из них схватят у нас, или на холмах в Литл-Римо, или в Брузе, то что с ним делать — закопать в землю, как мы закапываем мертвых, чтобы дожди смыли его останки и напитали ими корни нашего винограда?

Мартан вздохнул:

— Немного от тебя помощи, старик.

— Помощь пришла к нам слишком поздно, солдат. Эти Сыновья убили моего мальчика и мальчика моего мальчика, когда пришли к нам и начали грабить. Зачем нужно было их убивать?

— Мне жаль слышать эта

— Не жалей. Мне уже полегчало. К тому же я у себя дома, а ты нет. И мне никто не приказывает топать с граблями в Веррино.

Мы оставили желчного старикана и пошли вверх по дороге, ведущей в деревню, посреди которой заметно выделялось просторное здание винокурни. Несколько жителей, стоя в дверях своих Домов, молча глазели на нас. Возле маленького декоративного озерка, образовавшегося от воды, с тихим бульканьем вытекающей из трубы, стояла коза и, обмакивая в озерке бороду, срывала папоротник. Козу сторожил мальчишка с хворостиной; при нашем появлении он удрал по извилистой улочке. Мы вышли на маленькую базарную площадь. Торговля, по-видимому, шла бойко — на прилавках лежали оливки и хлеб, связанные куры, масло и сыр; но как только нас увидели, все товары мгновенно исчезли в сумках и коробках. Возле уличного кафе сидели три толстые тетки, прочесывая шерсть и напевая; при нашем появлении они сразу замолчали.

Я не заметила явных признаков войны, у людей не было ран, даже признаков голодания, однако атмосфера в этой деревне приобрела какой-то горький привкус; а для Тичини почва, вода, минералы и воздух имели огромное значение: пролей кровь на склоне холма, и запах страха отравит атмосферу любви и заботы, старательно оберегаемую на протяжении сотни лет.

Одним явным признаком разрухи стали огромные деревянные двери винокурни, выходящие во двор, — они были сорваны с одной петли и косо висели в проеме.