Феликс Дымов - Благополучная планета (Сборник) Страница 10

Сколько ждать — и то неизвестно.

Везунчик! Вот уж поистине. Кто другой может похвастаться, что его элементарно схарчили? Интересно, этому космическому облу, стоглазну-и стозевну, всегда на завтрак влюбленных подавай или он и прочими разумными не побрезгует? А также псевдоразумными? Приматов среди захваченных хватало и в брачной расцветке, и без оной… Тест гордым чадам человеческим!

Какая-то зараза переваривает тебя изо всех своих желудочных сил, а ты не смей и пальцем пошевелить. Три Ионы во чреве кита! Библейский Иона тоже лишь молитвы господу богу возносил. Вот барон Мюнхаузен в той же ситуации — тот не церемонился, тот отплясывал шотландскую джигу, приводя чудо-юдо в неистовство, отчего там и не засиделся. Может, и нам попробовать?

Грег осторожно притопнул ногой. Оболочка заколебалась, однако ответных катаклизмов не последовало. Повторять опыт Грег не рискнул: все же психология у современного путешественника не баронская. Обойдемся без джиги. А без чего не обойдемся? Что предпринять?

Больше всего Грега тревожило молчание Айта. Это могло означать все что угодно. От переброски их парализованной троицы в иной мир, далекий и чуждый, и вплоть до самого худшего — гибели Ляниного брата. Ляна, девчонка, видевшая его последней, прорвалась внутрь летающей тарелки.

Почему же он, дюжий детина, не прорвался, не применил оружие? Хотя какое оружие на скуде? Пучок едучего газа да простейшие резаки. Мелочь, порядочного пришельца не раздразнишь. Но если все-таки раздразнил? И коллапсирован за это антигравитаторами в микроскопическую черную дыру — чем не версия? Они-то трое все вместе, «на прямом проводе». Но трое — это лишь три четверти команды. Не считая собаки. Любые рассуждения хороши ровно до тех пор, пока ни с кем ничего не случилось. А если именно е Айтом и случилось?

Проклятая неизвестность! Наружу не вылезешь, за оболочку не заглянешь — не пробиваются сквозь неё ни направленная связь, ни рентгеновские лучи.

Общаются между собой — и то спасибо. Общий непроницаемый слой… Выходит, на три Ионы один кит? Вот желудков у скотины не меньше трех. По отдельному пищеварительному тракту на брата. А также на сестру.

Бессилие перед обстоятельствами Грег почти целиком относил на свой счет.

Все-таки половину названия его профессии составляет слово «био». Других биологов в их маленьком экипаже нет. Да вот и он, профессионал, ничего серьезного для спасения предложить не может. Задачка типа «как цыпленку вылупиться из яйца, не разбив скорлупы» решения не имеет. Одно утешение: пленники — не цыплята, а обл — не яйцо. Любой организм рано или поздно исторгает из себя то, что не сумел переварить. Каким бы длительным ни был его жизненный цикл, исторгнет! Постыдно людям сидеть и в ожидании свободы не чирикать. Вдвойне постыдно, пожалуй, получить ее… ммм… таким путем.

Но трижды и четырежды постыднее казниться безнадежной печалью по Айту, которому, может, в эту самую секунду нужна помощь. Знать бы наверняка — Грег бы ни перед чем не остановился. А потом уж, задним числом, придумывал себе оправдание… Так ведь это ж — знать!

— Йеееее! — воскликнул он, делая серию выпадов рукой, ногой и снова рукой и позабыв о неотключающейся связи. — Умбара-цтек!

— С добрым утром, Серебряное Горлышко! — немедленно отозвалась Ляна, без зазрения совести намекая на повышенную эмоциональность его «самовыражения». — Как спалось?

— Тут утр больше, чем вечеров, засыпаешь чаще, чем просыпаешься! — ответил, не смущаясь, Грег. — Полудремы-полугрезы! Полумыслишь — полуспишь.

Эйгисы, видно, старались облегчить подопечным жизнь — пленников действительно все время клонило ко сну, любое пробуждение поневоле приходилось числить утром. Время потеряло смысл. Оно произвольно ускорялось, так же произвольно переставало течь вовсе. Может, непроницаемые оболочки пропускали его внутрь с искажениями? Дремота облегчала унизительное ожидание. Но вот мысли об Айте, само это унижение…

— Что нам обещают биологические науки? — подчеркнуто бодро поинтересовалась девушка. — Долго ещё нам пребывать в заточении?

— Пока не выйдем! — ответил Грег, пожав плечами. — Эй, Илья-пророк, ты согласен?

Связь передавала отчетливое сопение. Наивная маскировка продолжалась: говорили уже в полный голос, а изображений не зажигали. Похоже, Илья разминается. Приседает на одной ноге. Или балансирует на голове.

— Простите, сэр, не разобрал. Это согласие или возражение? — приставал Грег.

— Междометие! — пропыхтел Илья.

— Прекрасно! Раз части речи освоены, начинаем пресс-конференцию для земных и инопланетных журналистов, — затараторил Грег. — Итак: нарушение облом дипломатической неприкосновенности хомо сапиенса в гастрономических целях.

— Кем-кем? — одновременно удивились влюбленные. Ни двусмысленное положение пленных, ни беспокойство не разрознили их дружного дуэта.

— А помните — «чудище обло, озорно, стозевно и лаяй»? Вот я имечко и позаимствовал…

— Быть посему! — Илья, заканчивая разминку, гулко выдохнул. — Вначале всегда было слово. Слов порой бывало так много, что до дела не доходило…

Привет, Ляна!

— Привет, Илько! — откликнулась девушка.

— Привет, Иленуца, — повторил Илья взволнованно и протяжно, наполняя свои слова особенным, понятным только им двоим содержанием.

— Спасибо, Илько, — помолчав, сказала девушка. Тоже словно из сокровищницы зачерпнула, согрела в ладонях и подала…

Грег почувствовал себя лишним. Сколь бы мало ни говорилось, говорилось не для него. Как назло, условились связь ни в коем случае не отключать. Ну и обстановочка, если парочке не пошептаться наедине!

— Пресс-конференция продолжается! — напомнил он о своем присутствии, сжимаясь в ложекресле в комочек. Хорошо, никто не видит. — Прошу задавать вопросы.

— Грег, у тебя связь отключается? — невинно спросила Ляна. — Закройся на минутку, а?

— Да вы что ж, думаете, я подслушиваю? — с нарочитым возмущением вскричал третий лишний. — Да очень надо! Секретничайте сколько вам влезет! — Грегори Сотт заблокировал связь. Глаза его застлало слепой зеленой пеленой. «Обл! Питон недожаренный! Обжорный мешок! — шипел он сквозь зубы, щипля и выкручивая упругие подлокотники ложекресла, яростно пиная ногами круговой выступ, ощеренный, как бульдожья челюсть. — Навязался на наши головы!» Эта ярость, эта реакция на извечную человеческую зависимость не облегчила души. Да и не могла облегчить. Потому что минутой раньше Сотт поймал себя на подлой мыслишке: из-за вас, голубята, вляпались! Не потащи их Айт для объяснений на Ягодку — и не было бы этого кокона, этой обвитой алчными прожилками тюрьмы.