Сергей Герасимов - Разные рассказы Страница 12

- Пахнет духами, - сказала Полина.

Ульшин осмотрелся и увидел предмет из своих снов; тонкий стебелек с двумя большими зелеными пластинками и одной поменьше, сверху стебелька голубая, небывало прекрасная чаша. Чаша пахнет духами, особенными, никогда не знал, что такие бывают. Стебелек опущен в обыкновенную воду, в пластилиновую вазу.

- Что это? - спросил он.

- Это цветок! - сказал Рудой. - я его сделал из пластилина. Отдай мне женщину, мне нужна кровь.

- Ты сумасшедший, - сказал Ульшин, - цветок не из пластилина.

Он подошел и отобрал нож. Рудой встал на ноги, чуть пошатываясь. Полина закричала так, как будто её уже резали, а не только собирались.

- Я даю тебе кровь, - сказал Ульшин, - за цветок можно отдать все.

Полина перестала кричать и стояла с большими глазами: плавающие темные кружки были окружены белками со всех сторон. Она побледнела и веснушки казались яркими и ржавыми. Ульшин уколол себя в руку и подождал пока выступит капля. Подошел к пластилиновому дереву и капнул на него кровью:

- Теперь твой шедевр будет жить.

- Зачем ты это сделал? Он ведь сумасшедший, - мгновенно прийдя в себя, сказала Полина.(Ржавые веснушки с шорохом осыпались на пол.)

- Он только чуть-чуть больше сумасшедший чем я, - ответил Ульшин.

К концу для, когда лампочки уже начинали меркнуть, они вошли в большую пустую камеру и решили провести в ней ночь. Камера была особенной, в ней двигался воздух, хотя не было слышно гула вентиляторов; в ней пахло тем, чего ты никогда не видел, но к чему смутно тянулся всегда - бесконечностью, которой нельзя представить, не увидев. Ульшин видел, что Полина испугана.

- Кажется, здесь неплохо, - сказал он, - но у меня такое чувство, что я забыл свой настоящий мир. Я едва вспомнил цветок. Полина, я боюсь.

- А мне кажется, что мы не одни.

- Эти звуки?

- Да, эти звуки.

Камера была полна звуков, негромких, но отчетливых. И ни один звук нельзя было втиснуть в известные слова. Ульшин прошел вдоль стен и ничего необычного не увидел, разве что груду камней - остаток древней переборки, когда-то делившей камеру непополам - для начальства и для черни.

- Будем спать.

Они легли рядом, подальше от входа и от каменной груды (если была опасность, она исходила из этих мест) и Полина уснула на его руке. Ровно в полночь лампочки выключились и камера стала ещё более необычной. В ней хотелось дышать, воздух был вкусным. Он лежал и смотрел в потолок - самое удобное место для глаз, потолок никогда не меняется и поэтому не мешает размышлять. Но потолок сошел с ума: в нем появился квадратик иного, живого, цвета черноты. В квадратике горела яркая зеленая точка о восьми лучах. Ульшин прищуривал глаза и лучи удлинялись. Таких маленьких и ярких лампочек не бывает. Он поднес к глазу незажженную спичку, чтобы определить размер лампочки, но спичка неожиданно стала прозрачной и зеленный огонек, мигая, просвечивал сквозь спичку. Ульшин подумал, что спит. Было так приятно видеть небывалые сны, что он заснул по-настоящему. Ему приснился осиротелый диванчик, пластилин, банка пива, Полина с динозавром на стене. Проснувшись, он забыл свои сны.

Утром чудеса не исчезли. Квадратик в потолке горел синевой, более яркой чем любая лампочка. Лампочки по стенам совсем стушевались, чувствуя свою незначительность.

- Как ты думаешь, что это? - спросил он Полину.

- Какой-то особенный светильник. Я бы не стала вешать такой у себя в камере. Слишком яркий.

Что-то маленькое появилось в синем прямоугольнике и протяжно свиснуло, с радостью в голосе.

- Это не светильник, - сказал он. Я должен проверить.

- Я хочу есть, - сказала Полина, - мы пропустили две раздачи супа. Если не поторопиться, то пропустим и обед. Я умру с голоду.

- Ты обещала носить мне есть.

- Я схожу, но отдай мне нож и цветок.

- Зачем цветок?

- Я приколю его к платью. Закрою дырку, которую прокусил тот сумасшедший. Вот теперь начнет платье распускаться. Что я буду делать без платья? Или ты мне новое свяжешь?

Она приколола цветок на рукав и ушла.

Ульшин стал носить камни. Сейчас, когда он увидел нечто настоящее и приблизился к настоящему и даже держал это настоящее в руках, он ощущал яркую ценность своей жизни. До сих пор ценность жизни была тусклой: родился, жил, родил, работал, иногда веселился и умер, был счастлив потому что успел попробовать всех радостей. Сейчас он по-настоящему, до боли, боялся умереть. Еще вчера он поставил бы камни один на другой и взобрался бы по ним, не испугавшись возможного обвала. Сегодня он стал строить устойчивую пирамиду. Каждый камень весил килограмм пятьдесят, поэтому дело было нелегким и медленным. Голубой светильник стал ярче, потом превратился в ослепительно-белый, потом стал желтеть и голубеть снова. Когда синева начала темнеть, Ульшин положил последний камень, встал на него и просунул голову в отверстие. Он был в большом каменном дворе совсем рядом с высокой стеной. В дальнем конце двлра маршировали солдаты в форме Гамби. Над двором был высокий синий купол, неровно покрашенный - с белыми полосками здесь и там. Полоски перемещались, казалось, что купол медленно поворачивается. С темной стороны купола белых полос становилось совсем много (наверное, нехватило голубой краски), некоторые из них рельефно выпирали, группировались и быстро темнели. Невдалеке от солдат стояло зеленое дерево, даже более настоящее, чем у Шао Цы.

5.

Полина проскользнула по залам музея, никого не встретив по дороге. Была только экскурсия для совсем маленьких; две девочки, лет трех, отстали от группы (Одна почти налысо повыхваченная клочьями, другая с длинными светлыми волосами) чтобы поговорить. Они говорили громко и с недетскими интонациями, правильно выговаривая слова, но растягивая их посредине недавно научились говорить:

- Пиво было? - спросила одна.

- Не было, - ответила другая и сделала широкий жест, обозначавший эмоцию.

Полина пошла дальше.

Она думала о том, куда девался сумасшедший с клыками и о том, помогла ли капля крови ему, и о том, как её встретит вчерашний наблюдатель. А ещё хотелось есть. Женщины неприспособлены к таким мучениям, подумала она напоследок, и на этой думе увидела наблюдателя и дружески улыбнулась ему.

- Привет, - сказала она.

- Привет, сегодня в четыре, да?

- Да, ничего не изменилось. Когда ты сменяешься?

- Через сорок минут. Хочешь, подождем вместе. Потом погуляем.

Полина победила искушение:

- Не стоит. Но в другой раз обязательно.

И на душе стало очень тепло. Кажется, ничего и не было сказано, а вот тепло. Умеют же говорить некоторые. Ульшин, тот никогда не скажет ничего доброго. Что только я в нем нашла?