Александр Громов - Завтра наступит вечность Страница 13

На бетонную площадку, почему-то снабженную небольшой круглой дырой посередине, мягко опускалось нечто громоздкое, в первом приближении цилиндрическое, но вообще-то на нем хватало всяких выростов. Коснулось бетона и замерло. Если это была кабина пресловутого космического лифта, то в нее при желании можно было впихнуть слона-акселерата.

Хотя нет, слон пролез бы в дверцу только по частям. Или это овальное отверстие следовало именовать не дверцей, а люком?..

– Тебе в туалет не надо? – спросил Стерляжий, направляясь мимо меня к люку с коробкой на плече.

– Пока не очень.

– Лучше сходи авансом – в лифтовой кабине удобств нет. Сортир вон там.

Я последовал его совету. Никто и не подумал сопровождать меня. А если?..

Шахта не годилась для побега, но где-нибудь неподалеку наверняка был другой выход на поверхность. Еще в изоляторе я тщательнейшим образом ощупал швы своего комбинезона – нет, кажется, туда не вшили никакого «жучка»-маячка… Помимо туннеля в зал вело несколько тесных коридоров. Юркнуть наугад и поискать выход… Есть шанс.

Пусть территория мусоросжигающего завода мне незнакома, размышлял я, пялясь на кафель над писсуаром. Ну и что? Мне всего-то надо добежать до ограды и перемахнуть через нее, а там – ищи меня с собаками. В крайнем случае, если не удастся уйти сразу, можно затаиться на территории, на худой конец зарыться в гору мусора или шлака – да мало ли что можно придумать! Удрать можно. А на тот случай, если Стерляжий не соврал и у них действительно есть прикрытие, первым делом надо кинуться не в объятия родной милиции и не в ФСБ, а в редакцию любой массовой газеты. Убьют меня после этого или нет – не знаю, но хоть насолю им от души…

Убежден: если бы я тогда не врезал Стерляжему по физиономии и если бы он не признал мое законное право врезать – я бы так и сделал.

Собственно говоря, я и сейчас испытывал жгучее искушение удрать, останавливало меня только соображение: а не пожалею ли я впоследствии? Космический лифт, оборудованный на окраине Москвы, орбитальная станция… Мое желание стать космонавтом иссякло без остатка, когда мне было лет девять, – но только потому, что я уже в том возрасте понимал, насколько малы мои шансы. Пройти все отборы (допустим, я прошел бы их), провести бо€льшую и лучшую часть жизни в бесконечных тренировках – и в конце концов никуда не полететь, подобно большинству кандидатов? Увольте, я пас.

Человек отказался играть в лотерею, а к нему на улице пристают с криком: «Возьмите свой счастливый билет! Да берите же, он ваш, он выиграл, не будьте идиотом!». Почему же я не рад? Только потому, что счастливый билет мне всучили принудительно? Глупо же…

А главное – мне верили. Мне уже доверяли. Пусть чуть-чуть. Скажите по совести – вы бы удрали на моем месте?

Я остался.

В кабине не оказалось иллюминаторов. Я не видел, какой высоты (или глубины, если смотреть сверху) была шахта, не видел и того, под что она была замаскирована. Наверняка под что-нибудь технологическое, скажем, под башню-градирню. Почему бы нет? Городской мусор, конечно, не антрацит, но и он при сгорании должен выделять немало тепла – почему бы не пристроить к заводу маленькую теплостанцию? Вполне рациональный, хозяйский подход.

Не видел я и панорамы ночного города, раскинувшегося под нами, и жалел об этом. Если бы не ускорение, такое, какое бывает в скоростных лифтах, можно было подумать, что кабина никуда не движется. Разница заключалась в том, что ускорение не собиралось пропадать и, кажется, понемногу росло. Очень хорошо, что для пассажиров конструкторы кабины предусмотрели сиденья – стоять было бы тяжеловато.

И еще я никогда не ездил в лифтах, кабины которых гудят и вибрируют от напора воздуха.

Потом у меня заложило уши.

– Сбрасываем излишек давления, – обернулся ко мне Стерляжий. – На «Грифе» оно меньше земного. Глотай почаще.

Расположенных кольцом сидений – надо сказать, очень невзыскательных – я насчитал десять штук, но летели мы втроем, если не считать коробок, уложенных в центре кабины чуть ли не до потолка и крепко стянутых ремнями. Третьим пассажиром был незнакомый типчик лет тридцати пяти, он зевал и явно намеревался вздремнуть, как только давление воздуха придет в норму. Больше никого.

– Лифтера здесь нет, как я понимаю? – полуспросил я Стерляжего.

Тот отрицательно мотнул головой.

– А где трос? – Насколько я помнил, космический лифт должен был карабкаться по тросу, сработанному из чего-то сверхпрочного и, главное, сверхлегкого. И уж само собой разумеется, трос этот должен, во-первых, начинаться на экваторе, а во-вторых, находиться в районе, запретном для полетов летательных аппаратов всех типов – разрезанный пополам самолет не срастется вновь и не регенерирует, как дождевой червяк. Пусть над Москвой летают редко, но все же летают. А спутникам и вовсе закон не писан, шляются где хотят.

– Кларка начитался? – ухмыльнулся Стерляжий. – Мономолекулярные нити из углерода и все такое? Ну-ну. Да еще астероид в качестве противовеса.

– А что вместо нитей? – сейчас же спросил я.

– А тебе не все равно? Ну хорошо, вместо нитей энергошнур. Устраивает это тебя? Понятнее стало? Главное, не боись, он не оборвется. – Тут Стерляжий почему-то поморщился. – Подвеска надежная, а с кабиной все может быть. И бывало…

Наверное, с этим у него были связаны не очень приятные воспоминания. Поэтому я на время заткнулся и молчал минут пять.

Потом не выдержал и спросил:

– Как действует этот энергошнур?

– Тащит нас куда надо, вот и все.

– Я не то хотел сказать… На каком принципе он работает?

– А я знаю? – пожал плечами Стерляжий. – Если бы мы его сами придумали и воплотили, я бы, конечно, знал хотя бы основы. Но видишь ли в чем дело: его разработали не мы. – Он вздохнул и добавил: – Не люди, я хочу сказать.

Я успел оценить совет посетить туалет – подъем продолжался три часа с хвостиком. За первый час я измучил Стерляжего вопросами, после чего он раздраженно заметил, что у него в отличие от некоторых во рту обыкновенный язык, а не помело, и предложил мне заткнуться. Мне пришлось смириться, хотя вопросов осталось еще предостаточно. Если космический лифт, подвешенный к непонятному энергошнуру, изобрели не люди, – то кто? Зеленые человечки? По словам Стерляжего выходило, что на лифт наткнулись случайно. Когда, где? Кто это засекретил, если не спецслужбы, и почему тогда Корпорация в достаточной степени самостоятельна, если верить Стерляжему? Кстати, надо ли ему верить?

Ой, не знаю.

Но подземный завод – реален, а меня тащит в космос кабина лифта. Это факт. Я не страдаю галлюцинациями, не поддаюсь гипнозу, не принимал наркотиков и вообще психически здоров, а значит, должен считать свои ощущения плодом реальности, а не воображения.

Легко ли это?

Крота выкопали из норы, раскрутили в праще и отправили немного полетать. Вероятно, он выживет, если не шмякнется о камень, но сумеет ли он понять, что с ним происходит? А если бы крот обладал человеческим сознанием – смог бы он, попав в чуждую среду, избавиться от ощущения нереальности или пришел бы к выводу, что переел пестицидов? Пожалуй, второе предположение показалось бы ему более логичным…

Стерляжий дремал, посвистывая носом, а я пытался разложить услышанное по полочкам. Вероятно, с тем же успехом, что и упомянутый крот.

Энергошнур не ионизирует молекулы воздуха, его нельзя обнаружить ни глазом, ни радаром – это раз. Кабина лифта покрыта чем-то таким, из-за чего на экранах локаторов тоже невидима, – это два. Сквозь атмосферу она проходит с относительно малой скоростью, благодаря чему поглощающее покрытие не сгорает, – это три. Энергошнуром можно управлять как с орбиты, так и с Земли, а когда он не тянет кабину, его вообще выключают, – это четыре. Кабина имеет энергоприемники в носовой и хвостовой частях – или, если угодно, над потолком и под полом. Это пять. С Земли осуществляется лишь грубая наводка на орбитальную станцию, затем управление перехватывает «Гриффин», или «Гриф», а земной луч выключается. Благодаря этому снижается риск уничтожить случайный летательный аппарат или шальную птицу – энергопоток шнура просто бешеный. «Это горят птицы», – вспомнил я фразу из «Гиперболоида», сказанную не то Вольфом, не то Хлыновым, и поежился.

Вот и ответ. Над Москвой мало летают. В городе нет ночных птиц – ни совы, ни козодои в Москве не водятся, а вороны и голуби в ночное время предпочитают дрыхнуть по веткам и чердакам. На окраинах ночная подсветка не такая яркая, как в центре, – лишняя гарантия от случайной демаскировки. Отсюда необходимость туннеля. Военных можно не ставить в известность – все равно никто ничего не заметит. В худшем случае локатор зафиксирует неясный сигнал вроде пресловутых «ангелов», что имеют обыкновение возникать на границе потоков воздуха. Обычное дело, дежурный и не почешется. И кому придет в голову искать сверхсекретный подземный завод не в глубине сибирских руд, не в толще горных хребтов внутри обширной охраняемой зоны, а в центре мегаполиса?