Сергей Болотников - Стуки-ДАО Страница 13

Я был недостаточно груб, чтобы меня признали своим, недостаточно остроумен, слишком слаб и не мог ударить в ответ, когда били меня. Меня было очень легко презирать, и даже мои тогдашние приятели вполне признавали это. Пока мы были детьми, это еще было не слишком ярко выражено - настоящие проблемы начались немного позже.

Хор Моржоевых прихлебателей рос неторопливо, но неуклонно. К третьему классу у меня был уже целый список мест, в которые лучше не заходить. Ну, это из той серии, как вопрос "где искать волка?" Естественно, в лесу. Одновременно это были самые темные и труднодоступные для учительского состава места - в первую очередь, это были, конечно, туалеты классические школьные туалеты, в которых круглый день стоял густой смог от дешевых сигарет трудновоспитуемых отбросов общества. Они бывали там постоянно, меняясь в составе, становясь, в зависимости он присутствующих личностей опаснее или чуть менее опаснее, чем обычно. Какое то время спустя я подметил, что в разных комбинациях мои недруги представляют для меня различную угрозу - так, встретив одного Моржоя, можно было вполне надеяться на средней болезненности тычок в плечо, а повстречав его в компании, уже вполне можно было нарваться на "мельницу" или "парашютиста" - когда тебе заламывают руки за спиной и бегут вдоль коридора, держа тебя впереди наподобие экзотического тарана. Повстречав же обретающего в одиночестве Корня, можно даже было надеяться на пощаду. Тут в игру вступал случай и мое колесо удачи, где почти все слоты были черными, все же иногда даровало мне прощение.

Учителя меня любили - нет, правда, я был хорошим учеником. Не отличником - атрофировавшийся инстинкт лидера не давал мне так сильно вырываться вперед. Но хорошистом, а самое главное, у меня всегда были хорошие отметки по поведению. Я, наверное, вызывал умиление - вы только посмотрите, какой прилежный мальчик!

Тихий, спокойный, по коридорам не носится, сидит себе в классе. Не то, что эти - после чего шли, как правило, имена Моржоя и Корня, или кого нить из их медленно, но верно растущей свиты. Я отвечал взаимностью - то есть был вежлив и старался держаться рядом с ними - умудренными педагогами, которые вальяжно курсировали в школьном коридоре. Вокруг них был островок безопасности, позволявший, подобно зеленому газону поседение напряженной автострады, неопределенное время даровать возможность остаться целым и невредимым. В зависимости от удачи и в некоторой степени от собственной интуиции.

Там было спокойно. Рядом с учителями было безопасно, в отличие от нахождения в кругу своих друзей. Увы, они - эти мои ныне сгинувшие неизвестно где друзья детства, все реже подвергались нападкам со стороны школьных хищников, и то, по большей части, из-за меня. Хищники меня чуяли - высматривали в любой компании, словно в их примитивных головах с квадратным профилем стоял мощный локатор. Или это были развитые обонятельные клетки? Рядом со сверстниками я чувствовал себя неуютно так, словно с меня снимали маскирующую сетку и я оставался беззащитен и открыт всем ветрам. Со мной вполне можно было сделать все что угодно...

Мой следующий шаг случился сам собой и был весьма растянут во времени. Сейчас, анализируя те давно ушедшие годы, я могу заключить, что катализатором к этому послужило несколько неприятных случаев, которое последовали один за другим.

Кажется, именно после них я впервые логически поразмыслил над тем, как я живу, и впервые что-то изменил.

Помимо туалетов, список опасных мест включал в себя спортзал, столовую и кабинет труда. Первая и последняя локации были опасны, в основном, тем, что в них сливались мальчуковые половины обоих параллельных классов, а значит, образовывалась самые пренеприятные сочетания Моржой-Корень-прихлебатели. Плюс, отсутствие женской половины будило самые худшие казарменные комплексы в находящихся в тотальной скученности представителях мужеского полу. Физкультура была наихудшим вариантом. Бег и разминка начальных классов, довольно быстро сменилась командными играми волейболом, который по неясной идеологической прихоти назывался у нас "пионерболом". Вот тут то моя развивающая бурными темпами социопатия и дала о себе знать по полной программе. Я не умел играть в команде. Я был слишком слаб, чтобы стоять на подаче, и слишком плохо ориентировался в игре, чтобы стоять еще где ни будь. Если меня ставили под сеткой и мяч пролетал надо мной, я прыгал и кончиками пальцев изменял траекторию, так что ball пионера шлепался чуть в стороне, вместо того, что бы беспрепятственно достичь игрока на задней линии.

Много лет спустя, я понял, что же особенно тяжко было в этих радостных и веселых для других играх. Чувство ответственности. На меня надеялись, я должен был хорошо играть, чтобы оправдать доверие. А я не мог его оправдать, потому что боялся мяча и шарахался от него, когда снаряд подлетал. Это было слишком грубо - о мяч сбивались костяшки руки и отбивались ладони. У меня не хватало дыхания. Я раз за разом не оправдывал надежд своих сотоварищей. Недруги и прихлебатели этим пользовались. Так что, каждый раз стоя у сетки в ожидании болезненного вытертого мяча я ощущал себя приговоренным и крашенные доски спортзала казались мне скрипучими половицами эшафота.

Да, я плохо играл. На меня орали, вопили, обещали разобраться. Дошло до того, что группа инициативных одноклассников обратилась к тренеру с просьбой не включать меня в игру.

Увы, наш тренер был истинным тренером, то есть обладал всеми задатками армейского сержанта. Он считал, что играть должны все, и вот я играл, чувствуя спиной ненавидящие взгляды, каждый раз когда, кто ни будь из команды противника мощным ударом посылал мяч в мою сторону, чувствую слабость в обороне. Мне было невыносимо стыдно, я и с радостью бы сбежал, чтобы избавить свою команду от позорного игрока, но тренер всегда следил за игрой.

Вы можете представить, какое облегчение я испытывал, когда по болезни получал возможность пропустить игру и просто сидел на скамеечке и стены зала. Тут было хорошо. Я слушал звонкие удары по мячу, выкрики тренера, смотрел на играющих, и чувствовал мир и покой. Именно тогда, глядя на ловкие и по своему элегантные движения одноклассников, я сделал один из первых свои логических выводов.

Вывод первый: смотреть со стороны гораздо лучше, чем участвовать.

Ни мук совести, ни ударов зловредным мячом по голове, ни ненависти со стороны игроков. Можно даже было поймать мяч, когда он подлетает к тебе и с чувством выполненного долга закинуть обратно.

Оставалось еще презрение. Но лучше презрение, чем ненависть.

Впрочем, игра и все что с ней связанно было только одной стороной светлой - урока физкультуры. Настоящие страсти разыгрывались в мужской раздевалке.