Сергей Болотников - Стуки-ДАО Страница 14

Ни мук совести, ни ударов зловредным мячом по голове, ни ненависти со стороны игроков. Можно даже было поймать мяч, когда он подлетает к тебе и с чувством выполненного долга закинуть обратно.

Оставалось еще презрение. Но лучше презрение, чем ненависть.

Впрочем, игра и все что с ней связанно было только одной стороной светлой - урока физкультуры. Настоящие страсти разыгрывались в мужской раздевалке.

Крохотная комнатушка за спортзалом и набитые как сельди в бочку ученики пятого класса средней общеобразовательной школы. Почти два десятка подростков - опор и надежд своих матерей. Два отличника, четыре хорошиста, держащиеся плотной кучкой, двенадцать учеников с разной степенью атавизма, от просто неуспевающих до ярких представителей высших приматов, преимущественно бабуинов и шимпанзе, а также Моржой и Корень, возглавляющие стаю.

И еще я - маленький, и старающийся сделаться еще меньше - сижу справа от тесной группы хорошистов, которые не гонят меня, как остальные, но при этом стараются чуть-чуть отодвинуться, чтобы хищники не подмяли их под горячую руку, если вдруг власть держащим потребуется произвести надо мной расправу.

Вот вам сцена один.

Надо учится терпению. По настоящему терпеливый человек может пережить практически все что угодно - для этого ему достаточно лишь знать, что когда ни будь это закончится. Этого немудреного факта достаточно, чтобы ты оставался спокоен как стальной рельс по которому идет длинный-длинный товарный поезд - конца не видно, но никто при этом не утверждает что его нет вовсе.

Обычно самыми тяжелыми моментами на физкультуре были две перемены - до и после урока - короткие десятиминутки, когда обезьянья агрессия достигала своего пика.

В эти десять минут вполне можно было схлопотать по шее или получить поддых, тебя могли ущипнуть, наступить на ногу, плюнуть на твою форму, но для по настоящему тяжких гадостей попросту не хватало времени. Но в тот день - зимний и сонный - когда все твое внимание направленно внутрь, случилось страшное. Я мужественно прождал десять минут перемены, находясь на своем обычном месте, то есть в самой дальней точке от Моржоя и сотоварищи. Время вышло, был звонок, а затем последовало мучительные пять минут, когда агрессия моих мучителей слегка приутихла и они замерли в ожидании физкультурника. Еще через пять минут он так и не пришел и во мне стали зарождаться кошмарные подозрения - физрук мог заболеть, а это значит, что скорее всего нас оставят в раздевалке до следующего урока!

Мороз прошел у меня по коже от этого предположения, а наш зверинец уже оживился, загалдел, начал порыкивать и повизгивать, плотоядно косясь в сторону возможных жертв, в первую очередь естественно - меня. Моржой уже что-то оживленно втолковывал Корню и периодически эта сладкая парочка разражалась грубым раскатистым хохотом. Появившаяся следом завуч уже не могла сообщить ничего нового. Страшное все же случилось - физрук был болен, а значит для меня начинается Веселый Академический Час, в течение которого мне придется приложить все усилия, чтобы пережить его в целости.

Я скорчился на своей скамейке, стараясь стать совсем незаметным слиться с толпой. Как всегда в такие моменты я страстно желал как можно скорее исчезнуть отсюда и очутиться в любом другом месте, все равно каком. Хоть в Антарктиде, хоть в жерле вулкана Этна - поверьте, это было бы куда милосерднее!

Я старательно смотрел в пол - почему-то казалось, что если я буду коситься на Моржоя, он непременно займется мной вплотную.

Увы, слиться с толпой не удалось и громко прозвучавший во вдруг наступившей тишине голос буйной грозы нашего класса не оставлял никаких иллюзий - час будет горячим.

- Слышь, чмо! - крикнул он.

Я промолчал - отзываться на чмо было нельзя, это гарантировало окончательную потерю статуса. Класс замер, наблюдая за сценкой - хорошисты поспешно отодвигались от меня.

- Ты че, не слышишь, чмо? - вопросил Моржой еще раз, потом добавил, как бы смягчаясь, - Поди сюда, Коль, мы те ниче не сделаем. Правда!

Я не верил. Правильно делал, но ослушаться означало вызвать гнев Моржоя.

Оставалось надеяться, что все закончится быстро - моя извечная палочка - выручалочка. Мои приятели смотрели на меня с сочувствием.

Я поднялся и пошел, чувствуя, что сейчас случится что-то непоправимое. Моржой и Корень - два исполина на другом конце раздевалки - ухмылялись и поблескивали прыщами. Меня от них тошнило, мне хотелось упасть на пол и закрыть глаза, зажать уши ладонями, чтобы не видеть и не слышать ничего вокруг.

- Мы те правда ниче не сделаем, - сладким голосом пропел Моржой, - Ты нас не бойся... Ты же нас не боишься, так, Коль?

- Нет... - сказал я и они заржали, а их грубый ржач тут же подхватила стая бабуинов-прихлебателей. Лица - смеющиеся лица вокруг - словно одно лицо.

- Ну, ты храбрый, мля! - с восторгом воскликнул Корень.

-Храбрый... - сказал Моржоя, внезапно становясь серьезным, - Но, грят, что ты чмо... Ты чмо, Коля?

Меня пробрало до костей - я все понял, осознал их замысел, и все-таки с моих губ слетело слово "нет".

- А мне кажется, что ты чмо, - произнес Моржой и ударил меня в живот, пока не сильно, только чтобы предупредить, - скажи, что ты чмо!

- Нет...

Моржоев кулак - здоровый и грубый, как пятерня соцреалистичной статуи обрушился мне на бицепс и я сжал зубы, чтобы не закричать. Он знал куда бить - боль была оглушающей. Завтра будет синяк во все плечо.

- Лучше скажи, - миролюбиво посоветовал Корень, - скажи, что ты чмо и мы тебя отпустим.

- Нет! - крикнул я и тут же получил по зубам. Вот тут то все уже начиналось всерьез.

- Скажи, "Я - чмо"! - медленно и с угрозой произнес Моржой, все веселье с него слетело - он был серьезен и собран, словно выполнял работу требующую высокой концентрации внимания.

Я качнул головой - удар в солнечное сплетение выбил дыхание. Совсем не к месту вспомнилось, что такие удары в школьной среде назывались "удар в душу". Я вновь согнулся, чувствуя, что умираю. Мир потемнел, звуки поплыли - розовый моллюск во мне взывал истерично к спасению. И я знал, к несчастью я знал, что надо сделать, чтобы кошмар прекратился.

Всего-навсего растоптать свою гордость. Ту, что все еще оставалась.

- Скажи! - повторил Моржой, тупо и медленно, как заведенная на пружину средневековая машина для пыток.

Я разогнулся. Я открыл рот, чувствуя себя кидающимся в бездонную пропасть.

Слезы закапали из глаз, но было уже все равно - падение все равно будет долгим.

- Я - чмо! - выдавил я через перехваченное горло.

- Повтори... - потребовал Моржой.

- Я - чмо! - крикнул я, заливаясь слезами, - я - чмо! Я - чмо! Я - чмо!