Владимир Савченко - Черные звезды (сборник) Страница 14

— Провозгласите тост, Иван Гаврилович!..

Голуб поправил очки, торжественно поднял свою мензурку.

— Вот… — Он в раздумье наморщил лоб. — Мне что-то в голову ничего этакого, подобающего случаю, не приходит. Поздравить вас? Слишком… банально, что ли? Это огромно — то, что сделано. Мы и представить сейчас не можем, что означает эта ничтожная пленочка нейтрида. Будут машины, ракеты и двигатели, станки из нового, невиданного еще на земле материала сказочных, удивительных свойств… Но ведь машины — для людей! Да, для счастья людей! Для человека, дерзкого и нетерпеливого мечтателя и творца!

Он помолчал.

— Думали ли вы, каким будет человек через тысячу лет? — вдруг спросил он. — Я думал. Многие считают, что тогда люди станут настолько специализированы, что, скажем, музыкант будет иметь другое анатомическое строение, чем летчик, что физик-ядерщик не сможет понять идеи физика-металлурга, и так далее. По-моему, это чушь! — Иван Гаврилович поставил мешавшую ему мензурку с вином на стол, поднял ладонь. — Чушь! Могучие в своих знаниях, накопленных тысячелетиями, повелители послушной им огромной энергии, люди будут прекрасны в своей многогранности. В каждом естественно сольется все то, что у нас теперь носит характер узкой одаренности. Каждый человек будет писателем, чтобы выразительно излагать свои чувства и мысли; художником, чтобы зримо, объемно и ярко выражать свое понимание и красоту мира; ученым, чтобы творчески двигать науку; философом, чтобы мыслить самостоятельно; музыкантом, чтобы понимать и высказывать в звуках тончайшие движения души; инженером, потому что он будет жить в мире техники. Каждый обязательно будет красивым. И то, что мы называем счастьем — редкие мгновения, вроде этого, — для них будет обычным душевным состоянием. Они будут счастливы!

Да, все было необычно: Иван Гаврилович, хмурый, сердитый, а порой и несправедливо резкий, оказался великолепным и страстным мечтателем. Ему не шло мечтать: маленький, толстый, лысый, со смешным лицом и перекосившимися на коротком носу очками, он стоял, нелепо размахивая правой рукой, но голос его звучал звонко и страстно:

— Вот такими станут люди! И все это для них будет так же естественно, как для нас с вами естественно прямохождение… И эти красивые и совершенные люди, может быть, читая о том, как мы — на ощупь, в темноте незнания, с ошибками и отчаянием — искали новое, будут снисходительно улыбаться. Ведь и мы подчас так улыбаемся, читая об алхимиках, которые открыли винный спирт и решили, что это “живая вода”, или вспоминая, что в начале девятнадцатого века физики измеряли электрический ток языком или локтем… Понимаете, для наших внуков этот нейтрид будет так же обычен, как для нас сталь. Для них все будет просто… — Голуб помолчал. — Но все-таки это сделали мы, инженеры двадцатого века! Мы, а не они! И пусть они вспоминают об этом с почтением — без нас не будет будущего!.. — И Иван Гаврилович почему-то погрозил кулаком вверх.

НЕЙТРИД

18 июля. Сегодня снова включили мезонатор и облучали ртуть. Всем было тревожно: а вдруг больше не получится?

Но снова, как тогда, под пучком мезонов в ванночке оседало блестящее зеркальце ртути, исчезали зеленые пары и на дне осталось черное пятнышко нуль-вещества… Нет, это открытие не имеет никакого отношения к его величеству Случаю: оно было трудным, было выстрадано, и оно будет надежным.

Сегодня же измерили, более или менее точно, плотность первого листика нейтрида. Это было сложно, потому что толщина его оказалась неизмеримо малой, за пределами измерений обычного микроскопа. С трудом определили толщину на электронном микроскопе: она оказалась равной примерно ЗА — трем ангстремам. Толщина атома! Стало быть, объем пленки № 1 — около шести стомиллионных долей кубического сантиметра, а плотность—около ста тонн в кубическом сантиметре. Весомое “ничто”!

20 июля. Сегодня в лаборатории сопротивления материалов произошел конфуз. Пробовали определить механическую прочность пленки нейтрида на разрыв. 450-тонный гидравлический пресс развил предельное усилие… и лопнула штанга разрывного устройства! Пленка нейтрида — в десятки тысяч раз более тонкая, чем папиросная бумага! — выдержала усилие в 450 тонн — то, чего не выдерживают стальные рельсы! Стало быть, нейтрид в полтора миллиарда раз (а может быть, и больше!) прочнее стали.

Когда обсуждали будущее нейтрида, скептики говорили: “Ну хорошо, вы получите материал, в миллионы раз прочнее всех обычных, но ведь он будет точно во столько же раз и тяжелее?” Давайте прикинем, граждане скептики: да, нейтрид тяжелее стали в 150 миллионов раз, но он прочнее ее не менее чем в полтора миллиарда раз. Значит, десятикратный выигрыш в весе! То есть выходит, что нейтрид как материал отнюдь не самый тяжелый, а весьма легкий.

Тогда нам нечего было возразить, мы не могли теоретически вычислить это. Ведь всегда, пока многое еще неизвестно, скептики очень уверенны. Они всегда готовы доказать: чего нет, того и не может быть… Но покажите мне хоть одного скептика, который бы получил новое, добился нового! Не стоит и искать… Потому что правда скептиков — это правда трусости.

А Яшка? Сегодня в обеденный перерыв мы столкнулись во дворе. Он сделал маневр, чтобы незамеченным обойти меня, но я его окликнул. Он без обычных выкрутасов подошел, протянул руку:

— Поздравляю тебя! Здорово вы дали!..

— Да и тебя тоже следует поздравить, — не очень искренне ответил я. — Ведь ты тоже работал…

— Ну, незачем мне приклеиваться к чужой славе! — резко ответил он. — Обойдусь! — и пошел.

Неловкий вышел разговор. Да… Были мы с ним какие ни есть, а приятели: вместе учились, вместе приехали сюда, вместе работали. А теперь… Поздновато сработало твое самолюбие, Яшка!

28 июля. В химическом отношении нейтрид мертв, совершенно бесчувствен: он не реагирует ни с какими веществами. Этого и следовало ожидать — ведь в нем просто нет атомов, нет электронов, чтобы вступать в химическую реакцию.

И еще: эти пленки нейтрида не пропускают радиацию частиц: протонов, нейтронов, быстрых электронов, альфа-частиц и так далее. Только в ничтожном количестве они пропускают гамма-лучи: пленка нейтрида толщиной в несколько ангстремов ослабляет гамма-излучение примерно так же, как свинцовая стена толщиной в метр. То есть непроницаемость для радиоактивных излучений почти абсолютная.

Вот он — идеальный материал для атомного века! Найденная человечеством гигантская сила — ядерная энергия — получила равный ей по силе материал. Два богатыря!