Владимир Аренев - Вся наша жизнь Страница 14

— Не нужно начинать все сызнова, — в голосе принца зазвенела сталь… или лед. — Я думал, мы вчера обо всем договорились. Мне-не-снится-ничеготакого .

— Да, — медленно кивнул управитель. — Прости. Как же я запамятовал?

Пресветлому постелить прямо на веранде?

— Не стоит, — ответил Талигхилл. — Я предпочитаю ночевать в собственной спальне.

Домаб снова кивнул и ушел.

Принц проводил его взглядом, в котором посторонний наблюдатель не заметил бы и капли какого-либо чувства. Бесстрастность статуи — вот, что было в его глазах.

Вот и хорошо. В конце концов, я ведь не маленький мальчик. И у меня есть своя собственная голова на плечах.

/только достаточно ли ее тебе?/

Последняя мысль была чужой, словно кто-то невидимый сидел внутри и ехидно нашептывал Талигхиллу всякие гадости. Он криво усмехнулся. Пускай. Пускай шепчет, что ему угодно. А я все равно не позволю чему бы то ни было вмешиваться в свою жизнь!

Эта мысль тоже не совсем понравилась ему. Было в ней что-то отступническое, словно он ею признавал существование своих пророческих снов или даже Богов.

Но, разумеется, все это чепуха.

/Лепестки. Тебе ведь сегодня ночью опять снились черные лепестки под ногами. Именно поэтому ты так увлечен махтасом. Игра позволяет тебе забыть об окружающем. И именно поэтому ты сидишь здесь и не решаешься подняться в спальню. Потому что знаешь: там тебя ждут сны с черными лепестками/.

Что за бред?!

Талигхилл встал и сделал шаг к двери. Он ничего не боится и докажет это.

Самому себе докажет. А завтра выиграет у проклятого старика, обязательно выиграет!

Принц вошел в дом, но прежде, чем идти спать, заглянул в столовую и взял со стола несколько печеньев. Он проголодался за день — в этом можно было признаться, хотя бы самому себе.

Перекусив, Талигхилл вышел в гостиную и стал подниматься по лестнице на второй этаж. Уже почти без раздражения взглянул на фигурку Оаль-Зиира и подумал, что в конце концов пусть Домаб ставит ее, куда угодно — это его дело. Но вывести Талигхилла из себя отныне будет не так просто. Еще подумал, что нужно обязательно приказать, чтобы привели наложницу — попышнее да поопытней. Но это завтра, потому что сегодня он чересчур устал и больше всего на свете хочет

/спать без снов/

просто поспать.

Проходя мимо комнаты матери, остановился. Как могут люди быть настолько глупыми, чтобы верить в Богов? Вспомнился Раф-аль-Мон за завтраком, его молитва. Есть все-таки что-то неприятное в этом старике. Но он учит меня игре — и до тех пор полезен. По крайней мере, больше, чем постоянно пытающийся мною управлять Домаб.

Зашел к себе, закрыл дверь и плотно задернул шторы, наученный горьким опытом. Потом опустился на кровать и взглядом скользнул по туфлям.

Снова!

Принц со смешанным чувством гадливости и ужаса отлепил от матерчатой туфли черный листок и отшвырнул прочь, как ядовитую гадину.

Потушил свечи и лег в постель, но никак не мог заснуть. Мысль о том, что где-то рядом, на ковре, лежит эта черная пластинка, не давала покоя.

Пришлось вставать, наощупь зажигать свет и искать черный листок. Когда принц нашел его, он раздвинул шторы и вышвырнул в приоткрытое окно проклятый

/знак/

листок.

Лишь после этого вторично лег в кровать и смог наконец уснуть.

ДЕНЬ ВТОРОЙ

В комнатке снова было шумно, как на рынке древнего Гардгэна. Правда, сегодня никто не просил воды и не кричал так громко, как в прошлый раз. Да и толстуха не задыхалась.

Кроме того, молчал Данкэн. Эта перемена в нем была настолько необычной, что я даже не знал, радоваться мне или огорчаться. Когда подобные люди молчат, жди чего-то на самом деле необычного. А мне сейчас только на самом деле необычного не хватало, — словно все, что случилось до того, было не на самом деле необычным.

Журналист сидел слева от меня и непрерывно смотрел в мою сторону. Я мысленно попытался разобраться: что же может быть не так? Одел что-нибудь броское? Да вроде, нет. И не тот это человек, чтобы смотреть во все глаза на соседа лишь из-за того, что тот необычно оделся. Тут бы в ход прежде всего пошел язычок, но — в этом-то вся странность! — писака молчал, как камни этих стен.

Я повернулся, изрядно раздраженный его взглядом, и намеревался выдать что-нибудь резкое и колючее, когда журналист испуганно вскинул перед собой руки и прошептал:

— Молчите!

— Что?

— Умоляю вас, молчите! — повторил он, пристально глядя мне прямо в глаза.

Если Данкэн хотел, чтобы я по его взгляду почувствовал всю серьезность сказанного, то он своего добился. Я заткнулся и только слушал. — Молчите, я все вам объясню. Как только выйдем отсюда, я вам все объясню. Объясню, только молчите, умоляю вас!

Кажется, он зациклился, — подумалось мне, но я все-таки промолчал.

— Сейчас полдень, господа, — сообщил нам, поднимаясь с каменного трона, Мугид. — Поэтому у вас есть время, чтобы немного отдохнуть и познакомиться с башней поближе — конечно, кто желает этого.

— Можно вопрос? — это был сухонький низенький человечек, сильно смахивающий на какого-нибудь академика. Да, наверное, он таковым и являлся.

— Слушаю вас, господин Чрагэн, — учтиво кивнул повествователь.

— Скажите, почему вчера мы внимали до позднего вечера, а сегодня сеанс закончился раньше? — человечек погладил свою маленькую бородку, потом извлек из заднего кармана брюк носовой платок и промокнул блестящую от пота лысину. Что ни говори, в комнатке все равно было жарко.

— Ответ прост. Видите ли, господин Чрагэн, дело в том, что каждое повествование похоже на отдельную историю. Ее нельзя разрывать и подавать конец день спустя после того, как вы воспримите начало. Это только повредит, — интересно, что он имел в виду, и кому может повредить это ? — Посему иногда наши сеансы могут длиться полдня, а иногда растягиваться на сутки. Все зависит от того конкретного эпизода, который я должен буду повествовать вам, чтобы во всей полноте описать историю ущелья.

Слишком громко сказано. Не историю ущелья, а всего лишь ее малую часть.

Правда, единственную, более-менее заслуживающую внимания.

— Еще вопросы, господа? — повествователь оглядел каждого из нас, убеждаясь, все ли в порядке.

— Вы говорили о знакомстве с башней, — это поднялась со своего места Карна. — А что именно здесь есть? На что вы посоветуете обратить наше внимание? — она снова очаровательно улыбнулась и села.

— Разумный вопрос, — довольно кивнул Мугид. — Но, господа, я не стану рекомендовать вам что-либо конкретное. Ходите везде, где вам заблагорассудится, и смотрите. Конечно, за исключением тех комнат, куда вход посетителям запрещен.