Владимир Савченко - За перевалом Страница 15

Она нашла незаметное отверстие у верхней кромки крыла, вставила и выжала ампулу. По крылу прошел трепет, оно напряглось, развернулось во всю ширину, опало. Другой ампулой Ли заправила левое крыло.

– Заряда хватает на три часа полета. Если АТМа иссякла, а приземляться нельзя или не хочется, то этими тяжами надо закрепить предплечья, бедра и голени… вот так… так… и вот так – и можно лететь еще час. Хотя скорость будет не та. Очень просто, правда?

– М-м… а управлять как?

– Нет ничего проще. Эти бугорки на тяжах – искусственные нейрорецепторы.

Когда надеваешь крылья, они примыкают к твоим плечевым, спинным и тазобедренным мышцам, воспринимают их сокращения и биотоки. Тебе остается делать легкие летательные движения, и все.

– Ага!.. – Берну очень не хотелось показаться непонятливым этой огненноволосой и во всех движениях похожей на колышущееся пламя девушке.

А Ли все больше увлекалась. Она живо надела крылья, закрепила тяжи, развернула-свернула – Берн только успел отметить, что крылья были совсем как живые: сизые переплетения мышц, белые тяжи-сухожилия, ветвления желтых сосудов, каркас тонких костей.

– Пойдем, я тебе покажу! – И она балетным шагом, будто на пуантах, выпорхнула из домика.

Лиха беда начало. Полчаса спустя Берн стоял на крыше, на краю нижнего уступа лабораторного корпуса Ило, на высоте восьми этажей, одетый в крылья своего размера; их Ли взяла в соседнем домике. И домики эти, и кроны деревьев были глубоко внизу. Профессор не видел себя со стороны, но не без основания подозревал, что выражение лица у него самое дурацкое.

Ли на своих оранжево-перламутровых крыльях, гармонирующих с цветом волос и кожи, то снималась с крыши, плавно набирала высоту, то стремительно – так, что свистел воздух, – снижалась, опускалась на крышу, ждала.

Отсюда открывался красивый вид: в трех местах из волнистого темно-зеленого моря поднимались такими же, как у корпуса Ило, уступами другие корпуса Биоцентра; крыши у них, как и эта, были матово-серые. Лес наискось рассекала просека; далеко-далеко можно было заметить ее щель в подернувшейся дымкой у горизонта зелени. По просеке шла темная лента дороги; ответвления ее вели к домам. Небо было безоблачное, солнце набирало высоту и накал. Стартовая вышка, обслужив всех желающих улететь, застыла между корпусами стометровой белой иглой в синеве.

На крыше было не жарко. Темно-серые квадраты с алюминиевой окантовкой, выстилавшие ее, не нагревались от солнца. И Берн знал, почему: это была не черепица, а фототермоэлементы с высоким кпд; они обеспечивали током лаборатории и поселок. Такими были крыши всех зданий – и вообще эти серые слоистые пластины были основой энергетики.

Берн узнал, что автотранспорт – белые вагончики, вереницами или по одному несшиеся по шоссе, между зданиями и деревьями, – это не издревле знакомый ему автомобильный транспорт, а автоматический, без водителей. Электромоторы вагончиков питаются прямо от дорог, которые представляют собой сплошной фотоэлемент. Об автомобилях же, двигателях внутреннего сгорания Ли ничего не знала.

Профессор узнал, почему в коттеджах исследователей так мало вещей, – после того как растолковал Ли суть своего недоумения. Не существовало вещей для обладания – со всем комплексом производных понятий: возвышения посредством обладания их, привлекательности… Были только вещи для пользования. Датчики ИРЦ могли продемонстрировать наборы одежд, обстановки, утвари, мелочей туалета, равно как и прибора, машин, материалов, тканей, полуфабрикатов.

Достаточно назвать нужное или просто ткнуть пальцем: «Это!» – и это доставлялось. Параметры изделий ИРЦ подбирало по индексам заказчика. Когда миновала надобность, все возвращали в циркуляционную систему ИРЦ; там имущество сортировалось, чинилось, пополнялось новым. Благодаря циркуляции и насыщенному использованию для 23 миллиардов землян изделий производилось едва ли не меньше, чем во времена Берна для трех миллиардов.

Ли не так давно сама отработала обязательный год контролером на станции бытовых автоматов. Чувствовалось, что она вспоминает об этом без удовольствия – да и весь разговор о вещах ей скучен.

Словом, Берн изрядно обогатился здесь, на краю крыши, – оттягивая момент и заговаривая Ли зубы.

…Сначала он пытался взлететь с земли. Но – и тут Берн понял, почему Ли не разделила его восхищения стартовавшими с вышки, – это-то как раз и был высший класс: не то положение тела, нет скорости, не размахнешь крыльями в полный взмах. У Ли это выходило после большого разбега, а у него никак: разгонялся, подпрыгивал, по-лягушечьи дергая конечностями (движения в полете напоминали плавание брассом, это он усвоил), – и чуть ли не бровями входил в траву. Собрались глазеющие, посыпались советы – он окончательно потерялся.

– Так, может, с вышки? – предложила Ли. – Тебе главное несколько секунд побыть в воздухе – ты все поймешь и усвоишь. Телом поймешь.

Она целиком пленилась идеей научить Аля летать, была почти уверена в успехе.

Ведь у него моторика Дана! И что здесь мудреного, все летают, это так хорошо. Аль будет благодарен Даже маленькая тщеславная мысдь мелькала в ее уме: что она первая сообразила о моторике Дана. Вот вечером вернутся Ило и Эоли, а Аль уже летает. Они удивятся и будут хвалить. А то у всех есть творческие дела, а у нее нет. Теперь будет.

Берн покосился на вышку – У него все сжалось внутри. «Нет, недостаточно высоко, чтобы я успел научиться, раньше чем долечу до земли, но достаточно высоко, чтобы потом уже не вернуться к занятиям». Но и отказаться у всех на виду он не мог: раз осрамился – хватит!

– М-м… лучше поближе где-нибудь, – сказал он: – С этого здания, пожалуй.

В глубине души он рассчитывал на балкон второго, самое большее третьего этажа. Но Ли, видимо, не хотела обидеть его такими «детскими» высотами.

Девушка, красиво спланировав, стала на край крыши.

– Да ты не бойся, Аль! – Она поглядела на профессора с улыбкой и полным пониманием. – Тебе главное – несколько секунд продержаться в воздухе. Это ведь как плавание: надо хотеть летать и убедиться, что воздух держит.

После таких слов из уст красивой девушки мужчине полагается сигать с крыши даже без крыльев.

– Ну, давай вместе. Делай, как я: слегка присесть, крылья в стороны и назад – и! – И'Ли, оттолкнувшись от кромки, взмыла бумажным голубем.

Берн, помолясь в душе, кинулся за ней, как в бассейн с тумбы. «Брасс, лягушечьи движенья!» – лихорадочно вспомнил он и принялся исполнять их с той энергией, с какой это стоило бы делать только в воде. Крыльям от его мышц требовались управляющие сигналы, а не судороги; на них они ответили тем же, судорожными автоколебаниями – Задергались, захлопали с небывалой энергией и размахом, будто у петуха перед «кукареку». Он болтался между ними, как дергунчик, утратив представление, где верх, где низ. Ли кружила вокруг, что-то крича; деревья приближались с пугающей быстротой. Берн, чтобы усмирить крылья, стал сосредоточиваться поочередно то на правом то на левом – на оба вместе его не хватало; они завертелись мельницей. Профессор вошел в штопор. Зеленая крона летела навстречу. Берн закрыл лицо руками. Ли ласточкой спикировала к нему, намереваясь подхватить, хоть как-то смягчить падение. Но промахнулась – Берн в последний момент вильнул. Его понесло вбок, и он шумно вошел в верхушку старой лиственницы. Ветки сорвали крылья, одежду, прядь волос на макушке, исцарапали тело. Он с размаху обнял шершавый, пахнущий смолой ствол, приник к нему грудью и лбом. В глазах брызнул радужный фонтан. «Жив!» Не сработала моторика Дана.