Алексей Самойлов - Журнал «Приключения, Фантастика» 5 95 Страница 15

Служитель оправился, пересилил страх.

А из студня за стеклом вдруг выплыл будто из глубин трясущейся жижи, прорвался сквозь тонкую прозрачно-влажную кожицу рыбий бессмысленный глаз. И уставился на Ивана изучающе и холодно.

— Пойдем отсюда! — снова потянула за рукав Светлана.

— Пойдем, — согласился Иван.

Оставалась последняя ячейка в замыкающем сегменте. Там, как говорил служитель, должна сидеть более совершенная модель зверочеловека. Надо взглянуть. Потом побеседовать с бывшим Правителем, тот уже в «шарике» дожидается. И наверх! Хватит нервы терзать и душу рвать!

Ячейка была обычная, лишь свет озарявший ее изнутри, был приглушенней, тусклее. Зверочеловек сидел на пластиконовом буром валике без ножек и спинки, сидел спиной, сгорбившись и повесив голову. После всех мыслимых и немыслимых гибридов, чудищ и человекообразных звероящеров да пульсирующих голов он смотрелся бледненько, подстать своей тусклой и невзрачной камере. Одно лишь неприятно задело Ивана — существо было одето в десантный комбинезон, старый, потертый, какой носил и сам Иван, комбинезон очень удобный, но нелепый здесь, в жутком подземелье.

— Больной? — спросил он у старичка.

— Не-ет, — протянул тот, — больных не держим. Тоскует, небось, или задремал просто. Сейчас мы его взбодрим!

Он навел свой пультик прямо на спину. И зверочеловек в комбинезоне вдруг напрягся, одеревенел. А потом резко обернулся. Лицо его, поросшее густой и короткой рыжей щетиной почти до самых глаз, было искажено злобой, светлосерые глаза излучали ненависть.

— Что это?! — прохрипела Светлана. И уткнулась Ивану в плечо.

Тот и сам оторопел. Вот так встреча! За бронестеклом, в полутемной ячейке, выряженный в десантный комбинезон и щерящийся от злобы, налитой ощутимой, зримой звериной силой и мощью, раздавшийся в плечах и кости, заматеревший и страшный, сидел он сам — Иван! Служитель переводил испуганный взгляд с морды зверочеловека на Иваново лицо, И наоборот, бледнел все больше, но ничего не понимал. Сходство было разительным, страшным и, явно, не случайным.

— Гады-ы!!! — еле слышно просипел Иван.

И теперь он все вспомнил. Теперь он все понял. Головоногий. Центрифуга, плаха-распятие. Так было в Системе. Так было на Земле, после Осевого. И янтарно-рыжий болигонский кентавр, похитивший прекрасную землянку с седыми тугими косами — это на фреске. Старик у столика из черного иргизейского гранита. Старик еще тогда жаловался на жизнь, тосковал по России, из которой его предки выехали двести лет назад, а ему, якобы, снились березки да древние избушки… Старик, открывший ему глаза, поведавший часть правды о выродках и всем прочем, старик, думавший… нет, точно знавший, что Иван не жилец, и потому разоткровенничавшийся с ним. А сам он был весь опутан шлангами и проводами, и плаха уже начинала нагреваться, раскручивалась, и он уже знал, что с ним будет. Он был перед дверью в небытие. Дверь открывалась, его толкали туда. Да, именно во второй раз. Потому что в первый раз, еще в Системе, на плахе-центрифуге с него сдирали шкуру негуманоида, возвращали человеческий вид. А во второй, после Осевого, после черных экранов и черной дыры он попал на Землю, на такую же плаху, они начали его воплощать, начали «перестраивать» — в зверочеловека! Он все помнил. Такое невозможно забыть. Ивана будто молнией прошибло. Пристанище! Здесь повсюду отблески, отсветы Пристанища! Везде идет воплощение. Это непостижимо, но это так. Страшный, гнетущий мир воплощений и перевоплощений, мир прозрачных червей с просвечивающими мозгами, червей в телах ящеров и леших, оборотней и птиц, мир вурдалаков, воплощенных из небытия в бытие злым гением выродков… Пристанище везде! И Земля лишь часть Пристанища! Нет! В это нельзя верить. Но вот же — сидит перед ним доказательство. Он сам, ставший зверочеловеком. Нет! Не он, Первозург тогда спас его, в последние секунды вытащил с плахи, вырвал из провала в небытие, захлопнул дверь без выхода. Но он клонировал его, без этого нельзя было уйти из подземных дворцов подземной Антарктики. Нельзя! Его клон перестроили в зверочеловека, лишили воли, памяти, лишили своего «я». Нет, он никогда не должен был встретиться с ним. Но почему никогда?

Иван сдавил пальцами переносицу. Ему было больно. Он не ждал такой встречи.

Светлана не знала подробностей. Но она все поняла. И она молчала. Сейчас не было нужды в лишних словах. И лучше всего уйти, уйти как можно быстрее отсюда, немедленно! Но она уже не решалась тянуть его наверх.

А зверочеловек стоял, прижавшись лбом к бронестеклу, сжав до посинения кулаки. Крутые желваки перекатывались по его скулам, ноздри были широко раскрыты, верхняя губа, щетинистая и бесцветная, подрагивала, обнажая ряд ровных желтых зубов и два мощных клыка. Да, это был не человек, это был зверь. Но с человеческим мозгом, с остатками неутраченной памяти, со смутными картинами канувшего в лету прошлого. И он тоже узнал Ивана. Узнал, и сразу возненавидел.

Служитель стоял ни жив, ни мертв. Теперь и до него начинал доходить весь ужас встречи. Старичок, немощный и дряхлый, терял последние надежды. И зачем только он привел их сюда, зачем?! Но откуда он мог знать… Нет, ему уже не дадут дожить, дотянуть эти пять лет, хотя бы три, два года, пусть один, пусть месяц, неделю, пусть… нет, не дадут!

— Я могу убить его, — пролепетал он в отчаянии, — хотите?! Я могу убить его! — Тоненькая бледная ручонка с пультиком начала подниматься.

— Вон! — закричал Иван. — Убирайся прочь с глаз моих!

Служителя будто ветром сдуло.

А они остались. Оба. Смотрящие друг другу в глаза. Человек и его зверообразная копия, страшный и могучий двойник. Сатанинское отражение, обезьяна дьявола. И в мозгу мерно гудело: «Человек хуже бабуинов и слизней. Люди — это худшее, из того, что породила Вселенная. Это раковая опухоль Космоса! Но придут врачи, врачи извне, и немного подлечат нашу Вселенную. Они вырежут эту опухоль. А мы… мы лишь ассистенты, мы их земной медперсонал, мы подготавливаем все для операции, для настоящих хирургов. Они придут. Они уже идут. Слышишь их шаги?!»

Иван резко обернулся. Всего на миг.

Но он узрел след проплывшей в хрустально чистом воздухе гиргейской гадины. Они здесь! Они повсюду! Кровавокрасные глаза ретрансляторов. Огромные клыки. Плотоядно облизывающиеся языки. Это не врачи, не хирурги. Но это их глаза. Они все видят. Они уже идут сюда. А он расслабился, он бросил все на Глеба, на Гуга, на карлика Цая, измученного, несчастного, полуживого карлика Цая…

Наследный император и беглый каторжник сидел в мыслекресле и корчился от боли. Его хилое, больное, исстрадавшееся тело прожигало, пробивало, пронизывало какими-то непрекращающимися и очень болезненными разрядами. Это была пытка! А ведь всего несколько минут назад половину мира он держал в своих цепких трехпалых руках.