Дмитрий Медведев - Мезозой (СИ) Страница 15

— В курсе, но, в общем-то, можешь засунуть компьютер с вирусом вместе себе прямо в жопу, — Кирилл не выдержал и расплылся в довольной ухмылке — одна мечта нежданно-негаданно сбылась. — Хотя, пожалуй, никакой вирус не возьмет такую скотину, как ты. Увольняй по статье и перечисляй заработанное на карту. Счастливо! Ах, да, и мамаше своей привет передай — я у нее на тумбочке часы оставил, занесешь завтра на работу и передашь ребятам.

Кирилл не успел договорить, огорошенный такой отповедью начальник бросил трубку после упоминания матери. Арсентий изумленно вылупился на друга, всегда сдержанного и вежливого. Кирилл и сейчас-то говорил спокойно и взвешенно, что сбивало с толку.

— Сеня, выключи-ка трубку свою. Еще не хватало, чтоб нас по ней вести начали. Выключи, выключи. Маме из таксофона позвонишь. А я свою вообще, чтоб ее, выкину.

С помощью еще одного сенсорного датчика Кирилл немного опустил стекло, вышвырнул телефон и вновь закрыл, чтобы не мешать работать климат-контролю. Сеня, поколебавшись, отключил телефон, а затем, под испытующим взглядом друга, вздохнул и тоже выбросил дорогущий девайс в окно.

— Открываются! — воскликнул Кирилл и зашелся полным облегчения смехом.

Сеня неуверенно загоготал за компанию, но быстро иссяк. В его взгляде читалась печаль — он столько копил на этот новомодный смартфон с фруктовой эмблемкой, сшибая деньги со случайных заработков… Кириллу же, наоборот, стало легко и хорошо, как границу провел между гадким старым и неизвестным новым, подвел некую черту. Он с радостным предвкушением понял, что они ступили на долгую и интересную дорогу, и пока совершенно неизвестно, куда она выведет.

17

Обед принесли на удивление вкусным — суп-солянка, какой часто готовила мама, небольшая порция картофельного пюре с котлетой и салатом, а потом еще и чай с печеньем, сухим, рассыпчатым, имеющим яркий молочный вкус. Проторчав на станции почти сорок минут, Кирилл и Сеня, два горемыки, и не подумали о том, что в дороге вообще-то надо как-то питаться. На двоих у них осталось около ста двадцати евро, почти все у Кирилла, так что с голоду не помрут, но и жировать никак нельзя.

— И чего эта Эва нас так рано на поезд выгнала? — все вопрошал Сеня, с нетерпением глядя на жующего пюре Кирилла. Сам он ел всегда быстро, а Кирилл, наоборот, неторопливо, что Арсентия раздражало еще со школы.

— С запасом, — прожевав, ответил Кирилл. — Вдруг бы в пробку какую встряли, опоздали… На что им такие проблемы? Думаю, за подписку рабсилы для Гроско им сулят неплохие барыши, грех упускать.

— Ага, — как-то рассеянно протянул Сеня. — Пойду-ка посплю, что ли. А то ночью глаз не сомкнул, считай.

— Ну, валяй. А я, пожалуй, останусь бдеть.

— Только не перебди.

Сеня расстелил на полке одноразовый комплект белья, не раздеваясь, улегся на него, прикрыл себя покрывалом и почти сразу задремал. И это при том, что он едва умещался на спальное место со своим ростом под метр девяносто пять — пришлось лечь чуть по диагонали. А еще из-под одеяла торчали рваные носки.

Разделавшись с чаем, Кирилл решил выйти в коридор, посмотреть в окно. С их стороны бесконечно тянулся бесконечный лес, плотно подступающий к полотну дорогу, и Кирилл понадеялся, что на стороне противоположной пейзажи могут быть разнообразнее.

Он открыл дверь купе и в последнюю секунду успел замереть с занесенной ногой — мимо прошмыгнул веселый светлый мальчуган лет пяти-шести. Он бежал к выходу, голосил какую-то несуразицу и размахивал руками. Пронесся мимо другого мальчика, выглядевшего немного хмурым и слегка обиженным, и оказался в тамбуре. Следом, улыбаясь и шутливо поругивая мальца, шла мама с легким чемоданом в руке. Говорила она по-литовски. Или по-латышски. Кирилл разницы в этих двух братских языках не улавливал, как не улавливал никто на целой планете, кроме, собственно, жителей Литвы и Латвии.

Поезд подъезжал к Каунасу. Кирилл думал, что он будет долго и заблаговременно снижать скорость, но все вышло иначе — поезд затормозил достаточно быстро, хоть и не резко. Упруго остановился, выпустил нескольких пассажиров, впустил одного нового и спустя две-три минуты продолжил путь.

Мальчик, мимо которого пробежал литовец, тоже вышел в коридор. Он встал возле окна, находившегося на уровне его глаз, и посмотрел на Кирилла. Тот улыбнулся ребенку, и в этот момент из открытого купе гаркнули:

— Артем, ну-ка иди сюда! Бессовестный, я же велела не выходить! Температура у тебя! Разобьешь голову, что я с тобой тут делать буду?!

Бледные щеки вспыхнули пунцом, взгляд уперся в пол, и мальчик зашагал в купе. Кирилл же в очередной раз со скуки ударился в философские размышления. Так, глядишь, и книжку скоро напишет, разбогатеет…

А ведь эта мама не хамила малому, не обзывала, не била, не грозила. Наоборот, такое поведение продиктовано самой что ни на есть искренней заботой. Просто сам ее тон… Она ведь его любит, но хочет подчинения, хочет контроля. Так же было в семье Кирилла, который отца потерял рано и воспитывался мамой. Так же было в семье Арсентия. Так же было почти в каждой русской семье.

Из лучших побуждений на ребенка с детства надевают кандалы и бронежилет, а ему нужны крылья или хотя бы плавники. А потом вот вырастают хмурые, придавленные люди. Русские, украинцы, белорусы. Даже поляки уже немного другие, да что там — даже прибалты.

Вон, этот литовский (или латвийский?) хлопец как беззаботно прошлепал, оглашая все своим звонким криком да ведя зажатой в руке игрушкой по дверцам купе, создавая, между прочим, немало шума. А мать только улыбается. Что бы сделала русская женщина? Правильно, отчихвостила бы несмышленыша. А почему? Да потому, что чувствует себя виноватой перед другими, боится их порицания, мнения. А эти, выходит, не боятся?

Выходит, не боятся. И то ли никогда не боялись, то ли научились этот естественный, в общем-то, страх, преодолевать. Так или иначе, их дети вырастали более свободными и общительными, чаще любили себя такими, какие есть, а русские, даже становясь юными светилами наука или надеждами спорта, так и проживали всю жизнь в привычных с детства шорах. Это как в той притче о медведе, чью клетку давно снесли, а он все ходит — два шага вправо, два влево, два шага вперед, два назад. И невдомек ему, что прежние границы давно исчезли.

Поезд встал в Вильнюсе. Вокзал здесь был большой и красивый, но состав остановился, по сути, напрасно. Никто не вышел и не вошел в вагоны.

В коридоре показался коренастый литовский пограничник с эмблемой Европейского Союза на плече. Кирилл вдруг понял, что они крепко попали впросак. Черт возьми, при выезде из ЕС ведь всегда проверяют документы! Он-то никогда не выезжал, а вот Сеня, козлина, мог бы вспомнить!