Урсула Ле Гуин - Город иллюзий Страница 16

Следующим своим движением Фальк заставил аппарат заскользить по двору к берегу реки, пока он не стал парить над ледяной пеной заводи, у которой стояла хижина. Он оглянулся, чтобы попрощаться, но старик уже исчез с порога, закрыв за собой дверь. Фальк направил свой бесшумный челн по широкому темному проспекту реки, над ним сомкнулась величественная тишина.

Ледяной туман собирался густыми клубами впереди и позади него, висел среди деревьев по берегам. И земля, и деревья, и небо — все было серым ото льда и тумана. Только воды, над которыми он скользил, были темными. Когда на следующий день начал идти снег, снежинки казались черными точками на фоне неба и превращались в белые над водой, прежде чем исчезнуть в бесконечном потоке.

Такой способ передвижения был вдвое быстрее, чем ходьба, и намного безопаснее и легче — он был таким легким, что однообразие действовало как гипноз.

Фальк был рад выйти на берег, когда возникала необходимость поохотиться или встать на ночевку. Водяные птицы сами попадались ему в руки, и животные, спускавшиеся к воде на водопой, смотрели на него, как будто он на слайдере был чем-то вроде журавля или цапли, скользящих мимо них, и подставляли свои беззащитные бока и груди под дуло его охотничьего пистолета. Ему оставалось только освежить добычу, разделать на куски, приготовить, поесть и соорудить небольшой шалаш из сучьев и коры на случай снега или дождя, закрыв его сверху вместо крыши слайдером… В нем он спал, на заре съедал оставшееся с вечера мясо, напивался воды из реки и отправлялся дальше в путь.

Он забавлялся слайдером, чтобы скоротать бесконечные часы: поднимал его метров на пять вверх, где ветер и толща воздуха делали ненадежной воздушную подушку, и наклонял почти до точки опрокидывания, а затем компенсировал своим собственным весом и органами управления, или глубоко зарывал аппарат в воду, поднимая за собой дикие буруны, так что слайдер с плеском несся вперед, непрерывно шлепаясь о поверхность воды и, встречая сопротивление, становился на дыбы, как самец оленя во время гона. Несколько падений не отвратили Фалька от таких развлечений, так как он отлично знал, что автоматика машины была настроена таким образом, что в том случае, когда она становилась неуправляемой, всякое движение прекращалось, и машина зависала на высоте в четверть метра, так что Фальку оставалось только взобраться в нее, добраться до берега и развести костер, если сильно продрог, или же просто продолжить свой путь, не обращая внимания на такую пустяковую вещь. Его одежда была водонепроницаемой, и от купания в реке он промокал не больше, чем от дождя. Одежда сохраняла его тепло, но все же по-настоящему тепло ему никогда не было. Маленькие костры служили только для приготовления пищи.

После бесконечных длинных дней с дождем и туманом, едва ли во всем Восточном Лесу хватило сухих дров, чтобы развести настоящий костер.

И вот однажды, совершив очередной крутой поворот в воздухе и с плеском плюхнувшись в воду, он заметил далеко впереди шедшую ему навстречу лодку.

С этого судна другое было видно, как на ладони, и проскользнуть незамеченным в тени прибрежных деревьев уже не было ни малейшей возможности. Держа пистолет в руке, Фальк распростерся на дне слайдера и повернул его к правому берегу, идя на высоте трех метров, чтобы иметь более выгодное положение, по сравнению с людьми в лодке.

Они спокойно плыли против течения, поставив один небольшой треугольный парус. Когда расстояние между лодками сократилось, несмотря на то, что ветер дул вниз по течению, Фальк смог отчетливо различить звуки их пения.

Они подошли еще ближе, продолжая петь, не обращая на него никакого внимания.

На протяжении всей его короткой памяти музыка всегда и привлекала его, и вызывала страх, наполняя его чувством какого-то мучительного восторга, доставляя наслаждение, близкое к пытке. При звуке поющего человеческого голоса он особенно сильно чувствовал, что он не человек, что эта игра ритма, высоты звука и такта абсолютно чужда ему, что это не что-то забытое им, а совершенно новое для него, что это лежит вне шкалы его представления.

Но именно необычность музыки привлекала его, и теперь он бессознательно замедлил слайдер, чтобы послушать.

Пели четыре или пять голосов, то все вместе, то по отдельности, то в различных сочетаниях, создавая удивительно гармоническое целое, чего ему никогда не доводилось слышать. Слов он не понимал. Казалось, что весь лес, мили серой воды и серого неба слушают вместе с ним это звенящее, берущее за душу чудо человеческого величия.

Песня утихла, сменилась тихим смехом и разговором. Теперь лодка и слайдер были почти на одной линии, разделяемые сотней метров реки. Высокий, очень стройный человек, стоя во весь рост у руля, окликнул Фалька — его чистый голос разнесся звонким эхом над поверхностью вод. Фальк ничего не понял.

В серо-стальном свете зимнего дня волосы рулевого и волосы остальных четырех или пяти человек в лодке отливали красным золотом.

Наклоняя вперед сильные тела, они смеялись и манили его к себе. Он не мог точно разобрать, сколько людей находилось в лодке, на какой-то миг одно лицо стало видно совершенно отчетливо — лицо женщины, пристально следившей за ним.

Как завороженный, Фальк совсем остановил свой слайдер и завис над поверхностью воды. Лодка же, казалось, перестала двигаться.

— Следуй за нами, — снова позвал мужчина.

На этот раз, узнав язык, Фальк понял его.

Это был старый язык Лиги — Галакт.

Как и все обитатели Леса, Фальк научился ему с магнитных лент и книг, потому что все документы, сохранившиеся со времен Великой Эры, были написаны на нем, он служил средством общения людей, говоривших на разных языках. Диалекты, на которых говорили обитатели Леса, также происходили из Галакта, но за тысячи лет очень далеко ушли от него, и теперь языки отдельных Домов могли сильно отличаться друг от друга. Как-то раз к Дому Зоува пришли путешественники с берегов Восточного Леса, говорившие на столь отличном языке, что легче оказалось объясниться с ними при помощи Галакта, и только Фальк услышал его как живой, произносимый человеком. Во всех остальных случаях это был голос звуковых книг или шепот гипнотических лент, раздававшийся в его ушах в темноте долгой зимней ночи или длинного серого вечера. Архаичный, похожий на сон язык звучал сейчас совсем по-другому в звонком голосе рулевого.

— Следуй за нами, мы идем в город.

— В какой город?

— В наш собственный, — отозвался рулевой.

Он рассмеялся.

— В город, который радушно встречает путешественников, — подхватил другой со смехом.