Пол Андерсон - Настанет время Страница 16

Средневековый уклад жизни повторился и в городе. Семьи не жили в отдельных домах, а селились вместе вблизи крепостей, под их защитой, и вместе работали. Но, в отличие от средневековых городов, здесь было довольно чисто, хотя и недоставало того шарма, которым отличались города древности. Тут преобладали однообразные кирпичные дома, стоящие вдоль асфальтовой полосы дороги, — все было размеренно и скучно, как в любом городке Викторианской эпохи. Хэйвиг решил, что это связано с необходимостью быстро построить жилища, а в этих условиях приоритет приобретают не красота, а быстрота и прочность. Да и экономические соображения здесь играли не последнюю роль. Они ехали дальше, и Хэйвиг заметил деревянное здание причудливой архитектуры, в каком-то азиатском стиле. Красицкий сказал ему, что это замок, где люди молятся Ясу и приносят жертвы Октаю, божеству монголов.

— Дайте людям религию, сделайте жрецов своими союзниками — и люди будут подчиняться вам, — сказал Красицкий.

Хэйвиг поморщился:

— А где же виселицы?

Красицкий удивленно посмотрел на него:

— Мы не практикуем публичных повешении. За кого ты нас принимаешь?! — После паузы он добавил: — Неужели ты думаешь, что мы могли бы сохранить человечество в течение этих жестоких десятилетий только с помощью сладкой водички проповедей?

Впереди показалась крепость. Высокие кирпичные стены с бойницами, ров с водой из реки, окружающий стены. Архитектура замка тоже носила печать функциональной направленности, которая лежала на всем городе. По обеим сторонам ворот и вдоль всех стен были установлены тяжелые пулеметы, несомненно, собранные из частей, оставшихся от прошлого. По мерному шуму Хэйвиг догадался, что в крепости работают несколько генераторов, приводимых во вращение моторами.

Часовые приветствовали подъезжавших. Запели трубы. Опустился подъемный мост, и копыта лошадей зацокали по каменным плитам небольшой площади.

Группа Красицкого прибыла в замок. Со всех сторон к ним сбегались люди, возбужденно крича. Судя по ливреям, это были в основном слуги. Но Хэйвиг почти не обратил на них внимания, все оно было поглощено женщиной, уверенно прокладывавшей путь через толпу и наконец вставшей прямо перед ними. Она заговорила громко, возбужденно. Хэйвиг едва понимал ее хриплую речь.

Она была почти такого же роста, как и он. Крепко сбитая, с широкими плечами и бедрами, сравнительно маленькой грудью. У нее были высокие скулы, широкий нос, большой рот, прекрасные зубы, правда, двух передних не хватало. Потом он узнал, что ей выбили их в драке. Волосы ее, густые и тяжелые, спускались до пояса, в ушах болтались варварские серьги — большие медные кольца. Глаза у нее были карие наемного раскосые, под тяжелыми густыми ресницами, загорелая кожа в нескольких местах была обезображена шрамами. Вообще в ней чувствовалась примесь азиатской или индейской крови. Одета она была в просторную красную тунику, кожаные сапоги. У нее был нож, револьвер, лента с патронами, на цепочке болтался вырезанный из кости череп ласки.

— Откуда ты? — Ее палец ткнулся в грудь Хэйвига.

Последовал взрыв хохота. — Ты должен все рассказать мне, приятель.

— Сахэм ждет нас, — напомнил ей Красицкий.

— 0'кэй. Я тоже буду ждать, но не очень долго, слышишь?

Когда Хэйвиг спрыгнул с лошади, девушка обхватила его руками за шею и крепко поцеловала в губы. От нее пахло солнечным светом, кожей, потом, дымом… и женщиной. Так он встретился с Леонсой Народа Ледников, Скуллой Вахорна.

Его провели в кабинет, размеры которого и роскошь убранства поражали. Пол был покрыт темно-серым густоворсным ковром, стены отделаны панелями темного дуба. Тяжелые шторы на окнах отливала мягким блеском. Хэйвиг присмотрелся и понял, что это шторы из меха — натуральная норка. Благодаря своей массивности и тщательности отделки стол, стулья и диван были неотъемлемой частицей этой эпохи, этого замка, но, насколько мог видеть Хэйвиг через открытые двери, они контрастировали с аскетизмом обстановки в других помещениях. На стенах в серебряных рамках висели фотографии. На одной из них — старинном дагерротипе — была изображена печальная женщина в одежде девятнадцатого века. Остальные фотографии были сделаны современными камерами с телеобъективом. Хэйвиг узнал Сесила Родса, Бисмарка, молодого Наполеона, однако не смог узнать желтобородого человека в восточном халате.

Из окон кабинета, находившегося на пятом этаже замка, открывался вид на город и его окрестности. Полуденный свет лился через стекла. Приглушенно стучали двигатели генераторов.

— Не хочешь послушать музыку? — Калеб Уоллис включил миниатюрный магнитофон, сделанный во время непосредственно предшествующее Судному Дню. Зазвучала музыка. Уоллис уменьшил громкость и сказал:

— Это произведение очень подходит к данному моменту. Я ужасно рад, что ты с нами, Хэйвиг! — Хэйвиг узнал Шествие Богов из «Золота Рейна».

Все остальные, что пришли с ним, включая и проводников, уже исчезли. Уоллис имел с ними лишь короткую беседу, не скрывая своего пренебрежения.

— Но ты совсем другое дело, — сказал Сахэм Хэйвигу. — Ты именно такой, какие нам очень нужны. Хочешь сигару?

— Я не курю.

Уоллис долго молчал, а затем произнес как бы про себя, но достаточно громко:

— Я основатель и господин этого государства. Мы здесь поддерживаем дисциплину и субординацию. Меня называют «сир».

Хэйвиг взглянул на него. Человек средней роста, среднего телосложения, с грубо вылепленным плосконосым лицом, густыми бровями, серо-рыжими усами, которые переходили в бакенбарды. Он весь был в черном, с серебряными пуговицами и эмблемами. Воротник, эполеты и обшлага были обшиты золотом. За поясом кинжал в богатой оправе и автоматический пистолет. Однако в нем не было ничего смешного. Напротив, он внушал почтение. Голос его звучал уверенно и мог бы производить гипнотическое действие, если бы Уоллис захотел этого. Его маленькие светлые глаза смотрели уверенно, с превосходством.

— Ты понимаешь, что все это ново для меня, — наконец сказал Хэйвиг. — Мне нужно время, чтобы привыкнуть… сир.

— Конечно, конечно, — просиял Уоллис. Он хлопнул Хэйвига по спине. — Все будет в порядке. Ты далеко пойдешь, мой мальчик. Здесь нет границ для человека, который знает, чего хочет, и имеет все, чтобы добиться своей цеди. Ты ведь тоже американец. Честный добрый американец! Из той Америки, которая была сама собой. К сожалению, среди нас мало таких, как ты. Он опустился в кресло.

— Садись. Нет, подожди. Видишь мой бар? Я выпью «бурбона» на два пальца. А себе налей, что хочешь.