Татьяна Тарасова - Седьмая невеста Страница 16

*

На половине невест было сумрачно. Даже благозвучная, чуть печальная музыка Диниса не обращала девушек к светлым думам. Привычное течение их жизни нарушилось; дни, полные приятных забот и пустых разговоров, остались в прошлом, и сейчас им казалось - навсегда. Страх, особенно жуткий душными, черными Агранскими ночами, сковывал их кроткие души; маленькие сердечки бились с непривычной силою, и каждый шорох, каждый случайный посторонний звук отзывался в них сначала сосущей пустотой, а потом барабанной дробью.

Древний Мальхоз - евнух, приставленный к императорским невестам вместо Бандурина, был совершенно глух, мал ростом и немощен, так что на его помощь рассчитывать не приходилось. И ни на чью помощь рассчитывать не приходилось, ибо после страшного убийства Алмы вся стража переместилась поближе к покоям Хафиза, что находились на другой половине дворца. С невестами же, кроме Мальхоза, был только юный Динис - днем, а ночью возле дверей густо храпел толстый старый стражник, коего никакими силами нельзя было разбудить. Однажды Ийна вышла к нему перед самым рассветом, напуганная стрекотаньем цикад и павлиньими воплями, но как ни трясла его, как ни щипала, он даже не пошевелился.

Забытые всеми, девушки целые дни проводили в тягостном молчании. Только самая младшая и смешливая - Хализа - как-то скрашивала эту странную жизнь. Легкий нрав её не выдерживал ни долгого страха, ни долгой тоски. Стараясь хранить на тонком свежем личике своем такое же скорбное выражение, как у остальных, она молча вышивала или смотрела в окно, и все же порой не выдерживала: то, что-то вспомнив, тихонько прыскала в кулачок, а то и вовсе разражалась звонким заливистым смехом. Товарки отвечали ей укоризненными взглядами, шикали, покачивали головами, и Хализа в смущении замолкала - с тем, чтобы через пару-другую вздохов снова пискнуть и захихикать. Так и теперь. Вдруг замерев с иглою в нежных пальчиках, она ахнула, повалилась на тахту и затряслась от беззвучного смеха. На этот раз не выдержала и Мина. Возмущенно поглядев на Хализу, она, неожиданно для самой себя, всплеснула руками и тоже захохотала, с каждым мгновением чувствуя, как уходит несвойственная и ей тоска и облегчается душа.

- Глупые курицы! - вскричала Баксуд-Малана, раскрасневшись от негодования. - Замолчите!

Но было уже поздно. Словно освобождаясь от чуждого их возрасту тяжелого молчания, все девушки с великой радостью подхватили этот бессмысленный, но весьма и весьма приятный смех. В конце концов даже Баксуд-Малана, самая старшая и самая рассудительная, не смогла удержаться от тихого - в платочек - хихиканья. Щеки красавиц заалели, глаза заискрились; в добром порыве кинувшись друг к другу, они завалились в кучу-малу и началась прежняя, такая милая детская возня.

С улыбкой смотрел на девушек старый мудрый Мальхоз. Он знал: ничто так не спасает душу, как освобожденный смех, а потому не стал призывать к порядку расшалившихся императорских невест. Закрыв глаза, он погрузился в привычную дрему - без мыслей и сновидений, и только где-то глубоко, у самого сердца, скреблась мягкими коготками старинная, так хорошо знакомая боль. Мальхоз давно уже не придавал ей никакого значения, ибо всякий одинокий старец испытывал то же самое, и поправить сие не представлялось уже возможным - следовало смириться и продолжать жить, иначе маленькая боль могла перерасти в огромную, а с той справиться было бы гораздо труднее. Легко вздохнув, Мальхоз снова улыбнулся и уснул.

*

- Не путай меня, Дигон, - сердито сказал Кумбар, отодвигая пустую бутыль. - Если не он, то кто?

- Надо поискать, - пожал плечами аккериец. - Я и сам не пойму, в чем дело, но... Прах и пепел! А что как этот жирный кастрат не убивал Алму?

- Он же сам признался! Ты слышал: "И тогда я взял шелковый шнурок..."

- Вот! Клянусь Тором, тут что-то не так. Зачем он его взял?

- Ты удивляешь меня, аккериец... Как "зачем"? Чтобы удавить...

- Кого?

... Кумбар едва сдерживал раздражение. Не понимая мотивов, коими руководствовался сейчас Дигон в странном стремлении начать заново всю историю, он желал поскорее напиться и покинуть "Маленькую плутовку". И даже Диния, которая молча потягивала пиво, не принимая участия в беседе, не могла сейчас его удержать. Прошло всего несколько дней с тех пор, как он предоставил Хафизу убийцу, и его порядком подмоченная репутация чуть "подсохла" - владыка благосклонно выслушал верного слугу своего и допустил к колену с лобзаниями. А теперь аккериец хочет запустить колесо в обратную сторону! И если окажется, что преступник и в самом деле не евнух, Кумбар наверняка навсегда потеряет расположение Великого и Несравненного, тем более, что другого преступника у него нет... Потому-то, несмотря даже на присутствие Динии, которая нравилась сайгаду все больше, он хотел улизнуть отсюда: пусть аккериец сам решает, что делать. Он, Кумбар, в этом ему не помощник.

Тем не менее он спросил:

- Ты хочешь опять прикинуться Озаренным?

- Тор! Конечно, нет. Игра кончилась, сайгад.

Дигон был на удивление терпелив. Но, пытаясь объяснить Кумбару свои сомнения, он и сам толком не знал, что же все-таки не устраивает его в этой разгадке тайны преступления. Тучный, вечно потный евнух, казалось, как нельзя более подходил на роль убийцы, если учесть, к тому же, что вряд ли о нем кто-нибудь пожалел бы после казни. И если б с Алмой в действительности расправился он, Дигон готов был сам воткнуть меч в его жирное брюхо, но только сам, и только свой меч.

Это соображение он незамедлительно решил повторить сайгаду в надежде на то, что тот наконец его поймет.

- Ты же не можешь сам казнить каждого преступника, - так ничего и не понял Кумбар. - Оставь, Дигон. Тариком клянусь, я устал от этой истории!

- Оставлю. Но только после того, как жирный боров выйдет из темницы... Хей, сайгад, не скрипи зубами. А вдруг не он удавил Алму?

Тогда сие будет ещё одно убийство, но только теперь на нашей с тобой совести.

Никогда прежде аккериец не считал ублюдков, отправленных им в Ущелья, но тут явно что-то было не так. Собственное упрямство и ему казалось глупым, что уж говорить о сайгаде. Дигон отлично понимал состояние старого солдата - ведь из-за казни невиновного он мог лишиться всех благ, к коим привык уже во дворце; и все же, отводя глаза - первый раз в жизни! - от маленьких свинячьих глазок Кумбара, аккериец настаивал на освобождении евнуха или, хотя бы, на новом его допросе.

- Будь по-твоему! - выдохнул сайгад, и на этот раз уже он отвел глаза от синих Дигоновых льдинок. - Я проведу тебя к нему. Но подумай: кому он нужен? Кто прольет о нем хоть одну слезу?

- А это уже не наше с тобой дело, - отрезал Дигон, поднимаясь. Идем!