Мэрион Брэдли - Спасатели планеты Страница 16

Он прикрыл глаза рукой, стараясь спрятаться от взгляда дарковерца. Регис нагнулся и сочувственно положил руку на его плечо, но Джей сбросил ее, и его голос, когда он заговорил был резок и холоден:

— Хорошо. Работа есть работа. Мне не сделать того, что может Джейсон. Вы — парапсих, и если вы можете переключить меня, то валяйте, вперед!

Я посмотрел на Региса, водившего рукой перед моим лицом.

— Что случилось? — спросил я, снедаемый тревогой. — Где Кила? Она была ранена…

— С Килой все в порядке, — ответил Регис, но я быстро поднялся, чтобы убедиться самому.

Килу устроили на свернутом шерстяном одеяле. Она пила что-то горячее, опираясь на локоть. В воздухе чувствовался приятный запах горячей пищи.

Взглянув на Региса я поинтересовался:

— Надеюсь я не загнусь от такой царапины? — я осторожно осмотрел глубокий порез.

— Погодите, — удержал меня Регис, — кое-что еще перед тем, как вы выйдете. Доктор Элисон, вы помните, что случилось?

Я взглянул на него с усиливающимся ужасом. Подтверждались мои наихудшие опасения.

— Вы изменились. Вероятно, шок от зрелища… — он остановился на середины фразы, и я сказал: — Последнее, что я помню — кровь на теле Килы, когда мы снимали с нее рубашку. Но, видит Бог, кровь не могла испугать меня, а Джей Элисон — хирург и наверняка всякого навидался.

— На это я вам ничего сказать не могу, — у Региса был такой вид, словно он знал больше, чем сказал. — Я не думаю, чтобы доктор Элисон… он не слишком похож на вас… был слишком озабочен Килой. А как вы?

— Какого черта? Я хочу убедиться, что с ней все в порядке, — я внезапно замер. — Регис, они все видели это?

— Только Хендрикс и я, — сказал Регис, — но мы будем молчать.

— Спасибо, — задумчиво проговорил я и ощутил его молчаливую успокаивающую поддержку. — Черт, кем-бы он ни был — полубогом или князем, он мне нравится.

Я вышел, зачерпнул немного из котелка и сел между Килой и Хендрисом. Несмотря ни на что, я отдавал себе отчет в том, что мы не можем здесь задерживаться. Здесь мы были все так же уязвимы. Итак, в каком положении мы оказались?

Если мы сможем двигаться достаточно быстро, то уже сегодня вечером будем рядом с Даммерунгом, и тогда завтра сможем перейти его еще до восхода солнца. Днем снег нагревался, и всегда был шанс попасть под лавину. Да и топать по талому снегу удовольствие небольшое. Выше Даммерунга были соплеменники и я смог бы объясниться на их языке.

Пока я все это прокатывал в голове, Хендрикс с сомнением посмотрел на Килу.

— Сможет ли она подниматься?

— А остаться? — возразил я, но все же подошел к ней и присел рядом. как ваша рана? Продолжать подъем сможете?

Она свирепо сверкнула глазами.

— Естественно смогу! Я уже сказала вам, я не слабосильная девчонка, я Свободная Амазонка.

Она отшвырнула одеяло, которое кто-то накинул ей на ноги. Ее губы слегка сжались, но широкий шаг был устойчив, когда она подошла к огню и налила еще супа.

Мы свернули лагерь в считанные минуты. Самки Следопытов подхватили почти все, что можно было легко унести, и не было смысла разбирать палатку — они вернутся и отыщут ее. Если мы вернемся в сопровождении Следопытов, у нас эти проблемы отпадут.

Я приказал своим людям оставить все, кроме самого легкого, и проверил каждый, из оставшихся рюкзаков. Запас провизии на ночь — мы израсходуем его уже в ущелье, несколько оставшихся грубых одеял, мотки веревки, солнцезащитные очки. Все остальное я приказал оставить.

На этот раз было похуже, чем все, что было до этого.

Прежде всего, солнце уже заходило, и ветер был холодный, как лед. Почти у каждого из нас было по несколько ран (пусть не тяжелых), которые здорово мешали на подъеме.

Кила была бледна как мел, но не щадила сил. Хендрикса мучила горная болезнь, и мне приходилось помогать ему.

Правда, онемевшая от удара раненая рука не позволяла себя натруждать.

Это была широкая отвесная скала, в сравнении с которой мы походили на крохотных насекомых, цепляющихся конечностями за неровности камня. Я гордился, что первый веду здесь людей.

К тому времени, как мы поднялись на тридцатифутовую стену и карабкались вдоль уступа, где мы могли вновь напасть на след, я почувствовал, что мне пора смениться. Когда все подтянулись, я поменялся местами с Леррисом, державшимся лучше, чем самый профессиональный альпинист. Он тихонько произнес:

— Мне показалось, вы сказали, что был след?

Я растянул рот в том, что, как я полагал, можно было назвать усмешкой, но не вполне справился с этим.

— Для Следопытов это слишком высоко. И ни один из них еще не ходил этим путем.

Сейчас мы медленно перебирались через снега. Раз или два мы пробарахтывались сквозь сугробы, а затем короткая сильная вьюга минут на двенадцать лишила нас зрения. И мы, схватившись друг за друга, пережидали ее, борясь с ветром и ледяным дождем со снегом.

Этой ночью мы остановились в расселине, почти не занесенной снегом, высоко над линией деревьев, где были только низкорослые шипастые кустарники. Мы срубили часть из них и свалили в кучу, чтобы как-то защититься от ветра, и улеглись под ними. Все мы с сожалением вспоминали уют прежнего лагеря, покинутого нами.

Эта ночь осталась в моей памяти, как одна из самых жутких. Если не считать звона в ушах, высота совершенно не волновала меня, но другие переносили ее не так хорошо. У нескольких человек была сумасшедшая головная боль, рана Килы, должно быть, доставляла ей страшные неудобства, а Хендрикса одолела горная болезнь в самой страшной и мучительной форме сильные судороги и тошнота. Я был доведен до отчаяния всем этим, но ничего не мог поделать.

Единственным средством был кислород или более высокое давление, но это было не в моих силах…

Под пронизывающим ветром, тесно прижавшись друг к другу, мы согревались теплом тел, укрывшись одеялами.

Перед тем, как пристроиться сбоку от Хендрикса, я огляделся и увидел девушку, улегшуюся чуть в стороне от остальных. Я собрался позвать ее, но Хендрикс меня опередил.

— Ползи сюда, девочка. — И добавил холодно, но не безразлично, — и пусть тебя не беспокоит всякая чепуха.

Кила коротко усмехнулась, и я понял, что она решила, что безнадежно объяснить что-либо этому здоровяку, который так безнадежно туп во всем, касающемся дарковерского этикета. Но голос ее был холоден и отрывист.

— Она меня не беспокоит, — и распутала тяжелую накидку перед тем, как вползти в наше гнездо из одеял.

Ее мышцы были сведены судорогой, она была холодная, как ледышка, несмотря на одеяло, которое укутывало ее.