Александр Вяземка - «Конрад Томилин и титаны Земли» «Плато» Страница 17

– А-а… А я нет – не слышал.

– Хотел я быть астролябом… да не сложилось.

Конрад тайком от Антариха справился в своей бортовой энциклопедии. Такой науки как астролябия в ней не значилось.

– Да-а… – Конрад озадаченно поджал губы: ему было неловко за скупость содержания столь почитаемой им до сего дня энциклопедии; настаивать же на дальнейших подробностях он посчитал неудобным.

– Так-то, милок, – задумчиво добавил Антарих, вернувшийся на несколько мгновений в свою юность. – У каждого человека должна быть цель. Но при этом сам человек должен быть достоин цели… Вот если б все вернуть назад… Но знаешь… нет, мудрость возраста не в том, чтобы говорить: «Да если бы я знал, как знаю сейчас, я бы…» Это все теория, а вернись все в действительности назад, как знать, не подчинишься ли опять обманчивым порывам? Нет, мудрость возраста в другом. В чем? Этого-то я, к сожалению, и не знаю. Вот приходит на днях ко мне Эника, племянница моя внучатая. «Вы, старики, дураки, – говорит. – Времена другие, а вы все прошлым живете». «А ты умная? – говорю ей. – Если бы ты родилась на сорок лет раньше, то разделяла бы наши взгляды. И что бы ты говорила тогда? „Вы, молодежь, дураки“? То, что ты из другого поколения, не значит, что ты умна или права».

– А кто прав?

– Все!.. И никто…

– Да… Этак проблему не решить никогда.

– Никогда, – согласился староста. – Так ее и нет. Она у нас в головах. Мы – проблема. Люди. Что, верится с трудом? Ну, вот тогда тебе пример: самым развитым по сравнению с другими животными органом у человека является – что? – мозг, а фетиши человека по-прежнему – сила и размер. И это, заметь, фетиши мозга! А свобода?

– Что свобода? – переспросил Конрад.

– Самая главная для человека свобода, свобода от себя, дается лишь с возрастом. Нет… жизнь должна быть конечной, и в ней должны быть юность, зрелость и свобода. Только тогда она будет полной. Только тогда ты почувствуешь, что это жизнь и есть.

К столику незаметно приблизилась официантка:

– Ну, как вам наше пиво? – игриво поинтересовалась она у Конрада.

– Очень хорошее. В смысле – очень хорошо разбавлено. Пива почти не чувствуется.

– Спасибо, что по достоинству оценили нашу работу.

– Иди, иди… – Антарих рукой отогнал официантку и, с улыбкой глядя ей вслед, не без гордости добавил: – Тоже моя внучатая племянница. Лучше всех в селе пиво разбавляет…

Надувшись в пивной холодной воды, повеселевшие, но не захмелевшие Конрад и Антарих вновь вышли на улицу, чтобы продолжить свой поход по улицам Нью-Босяков. Внезапно лицо Конрада скривилось: кто-то словно принялся царапать гвоздем по стеклу, которым была его голова.

– Антарих… ух-х… Антарих, у вас тут зубной врач есть?

– Зубного нет. Зубной в городе. Есть фельдшер.

– Давайте фельдшера: сил уже нет терпеть!..

Местного фельдшера – самоучку, увлекшегося еще в детстве препарированием рыбок и лягушек, – они застали выкапывающим червей в своей навозной куче.

– На рыбалочку собираемся? – осведомился Антарих.

– На нее, – подтвердил фельдшер, подслеповато щурясь на гостей.

– Больного вот тебе привел. Надо сделать зуб, но чтоб в лучшем виде!

– Сделаем, – не стал перечить фельдшер.

Он усадил Конрада на стоявший поблизости чурбан и несколько секунд рассматривал больной зуб сквозь линзу карманной лупы. Затем, поплевав на пальцы и обтерев их об рубаху, фельдшер начал расшатывать зуб и одновременно наблюдать за реакцией пациента.

– Так, зубик будем удалять, – огласил он вердикт.

– Как удалять?! – просипел Конрад, у которого от волнения перехватило горло.

– Да ладно, что так шумишь? Паршивый зуб-то.

Антарих, со своей стороны, только пожал плечами и изобразил мимикой обреченность перед лицом столь безапелляционного врачебного заключения: мол, надо, так надо.

Он и фельдшер, а также случайно проходивший мимо Гномлих отвели Конрада в медизбу, где безотлагательно принялись готовить пациента к операции. Фельдшер достал бутыль первача и четыре стакана.

– Тоста не будет, – объявил он, придвигая стаканы гостям. – Это лишнее.

– Я не могу. Я… я трезвенник, – пояснил Конрад, затравленно пряча взгляд, и, подумав, добавил: – И язвенник.

– И, наверное, ко всему прочему еще печеночник и почечник?

На это ему возразить было нечего. Конрад взял стакан нетвердыми пальцами, как принимают к рукопожатию ладонь вызывающего неприязнь человека, и снова заколебался:

– А почему стаканы надкусаны?

– Так мы ж ими и закусываем, когда больше нечем.

– А нечем?

– Не-а.

Закусывать стаканами Конрад отказался. Вместо этого он предложил расцеловаться за дружбу и знакомство. Все выпили и смачно друг с другом расцеловались.

– Хороша бормотуха! – крякнул Конрад.

Та, словно отзываясь на комплимент, радостно загундосила и забормотала у него в животе.

– Ну, еще! Сейчас останавливаться – себе во вред, – пояснил фельдшер, наполняя стаканы.

– Я больше не буду! – поморщился Конрад.

– Без тоста не хочет, – жалобно обратился к Антариху фельдшер. – Что делать?

– А с тостом будешь? – староста тотчас бросился на помощь фельдшеру, нуждавшемуся в его помощи столь же сильно, как часовой механизм нуждается в заводе.

– Буду, – кивнул Конрад. – Что за тост?

– А-а… – Антарих завертел головой в поисках темы тоста. – А давайте выпьем за Гномлиха. Он ведь, Конрад, великий охотник. Да-а… Сколько ты поймал оленей, Гномлих?

– Тысячу! – отозвался Гномлих, польщенный словами старосты, но, немного поразмыслив, признался: – Ни одного…

– Да, ни одного. Нет здесь больше оленей, – объяснил староста Конраду. – Так почему он великий охотник, если не поймал ни одного крупного зверя? А-а… Потому что он верит, что однажды олени сюда вернутся. Он и сказки какие рассказывает! На ходу переделывает, и так, знаешь, складно выходит! Сказок теперь, как оленей, – не сыскать. Это раньше их детям рассказывали, а теперь забросили. Частушку спел чаду – и весь разговор.

– А сказка… это что за штука? Притча какая?

– Фантастику знаешь?

– Конечно! «Чужие». «Чужие против святых». «Чужие против собак». «Свои – за, а чужие – против». Фантастика – сила!

– Так вот, это та же фантастика, только ненаучная. Так чтó, за это следует выпить, как считаешь?

– Следует! – беспрекословно согласился Конрад, у которого первач бормотал уже не только в желудке, но и в голове.

Все четверо осушили стаканы, но в этот раз, пересилив себя, целоваться не стали, ограничившись тем, что долго ловили ртом ускользающий воздух и занюхивали рукава.

Словно благодаря присутствующих за оказанную честь, Гномлих поднялся, вышел в центр комнаты и, сделав несколько неуклюжих танцевальных па, зачитал:

Я в подвигах искал утехи,Носил успехи, как доспехи.Сиял и плакал этот мир:Пришел еще один кумир.

Фельдшер ободряюще засвистел и зааплодировал. Конрад перегнулся к Антариху:

– У вас тут все стихи сочиняют? Это у вас такой народный промысел?

– Вроде того, – кивнул Антарих.

– Ну, как тебе у Штирлиха? – полюбопытствовал Гномлих ровным, отстраненным голосом, которым еще верящие в чудо мужья пытаются выпытать обнадеживающие новости у ушедших к другому жен.

– А? Ничего, – отозвался Конрад. – Мается вот он только.

– Штирлиху, конечно, тяжело, – заметил Антарих. – У него все-таки на попечении шесть ртов и один пивной живот. Но ничего, справится: он колобок старой закваски.

– Ну?.. – фельдшер, пошатываясь, приподнялся и, выловив из ящика какой-то отливающий отражениями инструмент, схватил Конрада за плечо: – Пациент готов к операции?

– Готов! – отчаянно махнул рукой Конрад и распахнул рот.

Фельдшер несколько минут боролся с зубом, сжимающими его горло пальцами Конрада и периодически накатывающим оцепенением.

– Вот… – наконец, весь сияя, он протянул вырванный зуб старосте.

– Ага!.. – Антарих с готовностью принял зуб в ладонь и, обтерев его пальцами, сунул в карман, объявив присутствующим: – Первый экспонат в музей Конрада Томилина!

– А не рано ли? – поморщился Конрад. – Музеи и памятники обычно после смерти присуждают.

– Ты же намереваешься жить вечно.

– Ой, правда… – Конраду за свои намерения стало очень неловко.

– Вот. Мы же не можем столько ждать? Итак, объявляю музей Конрада Томилина открытым!

Присутствующие приняли данное заявление на ура, после чего самогон полился рекой, а на закуску пошли запервачёванные в склянках земноводные и пресмыкающиеся из научной коллекции фельдшера.

7

Конрад очнулся от того, что кто-то прошептал ему в ухо:

– Жду тебя на нашем перекрестке. Надо с тобой поговорить.

Конрад вздрогнул и открыл глаза. В комнате никого не было, но в том, что голос ему не приснился, он был уверен: дверь в комнату приотворилась от прикосновения невидимой руки и мягко закрылась.