Михаил Водопьянов - Мечта пилота Страница 17

– Обнаружено первое последствие нашей непредусмотрительности, – добавил он. – Здесь снег настолько ярок, что работать в прошлогодних светофильтрах невозможно. Напялили по две пары очков. Предупредите Бесфамильного и Блинова, чтобы взяли с собой самые тёмные светофильтры жёлто-зелёного тона. Пусть каждый проверит, хорошо ли очки прижимаются к надбровным дугам. Свет проникает в отверстия и может ослепить в полчаса.

– Хорошо, спасибо, – ответил начальник экспедиции. – Сегодня же дайте мне на пробу свой радиомаяк. Завтра ждите Бесфамильного.

– Так скоро?

– Бесфамильный привезёт вам бензин…

Вечером были взаимно проверены оба радиомаяка: и базы, и бухты Тихой. Запеленгированная база Иванова точкой с красным флажком прочно обосновалась на оперативной карте начальника экспедиции.

В бухте работа не прекращалась ни на минуту. Трактор с прицепленными к нему неуклюжими санями сделал два рейса от склада до аэродрома. Он доставил целую гору запаянных бидонов с горючим. Скоро все бидоны исчезли в чреве гиганта "Г-2", превращённого в "летающую цистерну". Кроме горючего, туда погрузили две "аварийных" собачьих упряжки. Двадцать два четвероногих пассажира с громким лаем заняли свои места.

Утром все четыре мотора "Г-2" мерно тарахтели на малом газу. Егоров ещё раз обошёл кругом своё детище, залез на своё место и, в знак готовности, поднял руку. Бесфамильный уже сидел за штурвалом, недоумевая, почему медлит и не даёт старта Беляйкин.

Начальник экспедиции стоял немного поодаль от готовой к полёту машины. Около него, отчаянно жестикулируя, вертелся Уткин. Он в чём-то горячо убеждал Беляйкина. Наконец тот, по-видимому, не выдержав напора энергичного журналиста, безнадёжно махнул рукой, и Уткин со всех ног помчался к самолёту. Он был немного смешон в своей широченной дохе и огромных пимах.

Уткину разрешено лететь на базу. Гордость и радость распирают его. Он вбегает в кабину и радостно сообщает Слабогрудову:

– Ну, Чахоткин, полетим вместе. Материал мировой! Не будешь мариновать – тысячу слов дадим Москве!

Последних слов Слабогрудов не мог разобрать, так как Уткин принялся ворочать бидоны, устраиваясь поудобнее.

Беляйкин взмахнул флажком. Егоров привычным движением одновременно передвинул все четыре сектора газа, и моторы оглушительно взревели. Мягко оторвавшись, "Г-2" пошёл в воздух.

До базы около шестисот километров. Это полтора-два часа нормального полёта. Но сегодня, как назло, дует ровный встречный ветер. Бесфамильному это не улыбалось, и он полез вверх. На высоте тысяча пятьсот метров, где ветер изменился и стал попутно-боковым, самолёт лёг на курс.

Чётко управлял своей любимой машиной Бесфамильный. Даже в этом маленьком перелёте он старался погасить волнение, невольно возникающее при мысли, что он впервые летит в Арктике. Словно осторожный бегун, сдерживающий в себе желание преждевременно обойти противника (и при этом потратить силы для финиша), Бесфамильный сознательно выключил из сферы своих переживаний всяческие волнения.

В ушах привычно звучали однообразные сигналы радиомаяка базы. Опасаясь за целость своих барабанных перепонок, примерно с половины пути Бесфамильный приказал приглушить его приём.

В пассажирской кабине, пристроившись среди бидонов, работал Уткин. Блокнот кончался, но он готов был писать без конца. По-видимому, разговор с Ивановым на встрече нового года не оказал на него никакого влияния, и его "телеграммочка" вырастала до катастрофических размеров. Взволнованный полётом, он писал:

"Необозримые нагромождения торосов, айсбергов и других льдин раскинулись внизу в тысяче пятистах метрах под нами. Нарушено вечное молчание ледовой пустыни, в которой погибли тысячи славных завоевателей Арктики. Ваш корреспондент, приглашённый начальником экспедиции в первый перелёт, сидит в пассажирской кабине самолёта отважного лётчика Бесфамильного. С чувством безграничного восторга и гордости за нашу страну он несётся на могучих крыльях мощнейшей птицы. Гордо распахнутые крылья, построенные великим коллективом советских рабочих и инженеров, совершают свой гордый полёт над торосами, айсбергами и другими льдами. Мороз достигает по меньшей мере градусов пятидесяти, но отработанное тепло четырёх сердец нашей стальной птицы (это место не понравилось Уткину, но править было некогда – он торопился) обогревает нашу кабину. В иллюминаторе двери, ведущей в пассажирскую кабину, я вижу две внушительные спины и головы – нашего отважного пилота, известного далеко за пределами Советского союза лётчика Бесфамильного и талантливого механика Егорова. Охватывает невольный восторг при сознании, что впервые в мире советский самолёт так уверенно и гордо летит на север, к полюсу. Можно без преувеличений заявить, что это небывалый исторический момент. Невольно хочется воскликнуть вместе со всем многомиллионным населением Союза:

– Да, ты, сказочная таинственная Арктика, полностью освоена!.."

Тут Уткин вспомнил слова Иванова: "Раз Арктика освоена, чего же вокруг неё наворачивать столько?", с досадой поморщился и продолжал:

"Лишь высокий героизм наших мужественных пилотов, спокойно ведущих наш самолёт в этом рискованном перелёте над ледовым погребом высоких широт, словно над трассой Москва – Харьков, лишь этот подлинный будничный героизм позволяет нам произнести это восклицание…"

Здесь Уткин взглянул на часы, и помимо воли у него вырвался тяжёлый вздох. Часы, бесстрастные часы, показывали, что самолёт находится недалеко от цели, и надо спешить. Он знал "тяжёлый характер" Иванова и был уверен, что тот не разрешит передавать эту радиограмму через свою рацию. Пробравшись к Слабогрудову, он передал ему кипу листков с надписью на первом крупно: "Валяй передавай. Пока передашь это – я кончу".

Пробежав глазами записку, не снимая наушников, радист отрицательно покачал головой и, взяв из рук Уткина вечное перо, начертил на уголке:

– Спроси разрешения у командира.

Бесфамильный разрешил передать слов тридцать-сорок. Это расстроило Уткина, но здесь спорить не станешь. Он уныло поплёлся к своим бидонам и принялся за самую неприятную для каждого журналиста работу – сокращать самому. Обычно сокращает секретарь редакции – это всё-таки не так неприятно. Вздыхая, он перечитывал свою радиограмму…

Через два часа с минутами после вылета Бесфамильный заметил вдали, прямо по курсу, столб чёрного дыма. Почти одновременно Слабогрудов услышал знакомый голос Фунтова:

– Мы вас видим. Для посадки всё готово.

Егоров сбавил обороты моторов.

Впервые в истории освоения Арктики на льдине, дрейфующей где-то около 85-го градуса северной широты, собралось столько людей. Участники прошлогоднего перелёта "З-1" здесь чувствовали себя как дома. Они уже "обжили" льдину и как дорогих гостей принимали Бесфамильного и его экипаж.