Михаил Кривич - Сладкие песни сирен Страница 17

Вчера очередной наш герой закончил финансовую ревизию на молокозаводе. Тот руководитель, который без греха, пусть первым бросит камень в бухгалтера-ревизора Вилниса или в скромных авторов этих строк. Вот и в данном случае руководство молокозавода камней не бросало, а, напротив, предприняло попытки сунуть нечто на ощупь совсем не твердое в карман его пиджака. Вилнис проявил твердость духа, даваемого не принял, руководству указал на преступное неприличие поступка, но вот за ужином, увы, не устоял - за день не выдалось времени перекусить, а на голодный желудок, сами знаете...

Постанывая от боли в висках и отвратительной тошноты, Вилнис опустил ноги с кровати и, пошатываясь, встал. Какая гадость эта местная водка! Из чего они ее гонят, злодеи, из нафталина, что ли? Встряхнуться, принять таблетку, взбодрить себя громкой музыкой, принять душ. Вилнис доковылял до письменного стола, на котором стоял гостиничный репродуктор, включил его, но ничего не услышал. С перепоя (он был безжалостен к себе и называл вещи своими именами) Вилнис совсем забыл, что с вечера по обыкновению сунул в уши особые тампоны - изобретение большого московского ученого, - дающие возможность отключиться от внешнего мира, забыться и заснуть.

Бухгалтер-ревизор Вилнис извлек затычки из своих крупных, заросших волосом ушей и услышал... Вы уже знаете, что услышал бухгалтер-ревизор Вилнис. И потому не удивитесь, что через несколько минут он уже стоял в безмолвной толпе и жадно впитывал в себя сладкую песнь. Вы спросите, где он очутился - на главной площади, у желдорвокзала, на колхозном рынке? Да какая разница!

Для нашего повествования это не имеет ровно никакого значения. Важно, что Вилнис прибежал сюда в чем спал, то есть в сатиновой пижаме темно-коричневой в зеленую полоску; если бы она не была так измята беспокойной минувшей ночью, ее, пожалуй, издалека можно было принять за пиджачную пару. Вы по-прежнему настаиваете? Хорошо. Бухгалтер-ревизор Вилнис находился на площади перед трибуной, с которой пела Елена. Сами бы могли догадаться: гостиница в городе Н. построена в самом центре, между каланчой и горсоветом.

9

Подровняв наших героев во времени, вернем стрелки часов на прежнее место. Но, прежде чем двинуться дальше, в который уже раз подивимся вместе поразительной прозорливости товарища Н., его умению концентрировать силы и средства на решении главной задачи. Однако не перегибаем ли мы палку, всякий раз превознося достоинства нашего главного героя? Увы, вопрос в духе времени, времени переменчивого и смутного, характернейшая особенность которого - во всем сомневаться, очернять наше прошлое и настоящее, расшатывать устои, мазать дегтем и вываливать в перьях достойнейших людей, единственная вина которых заключается в том, что они занимают руководящие кресла. Ну да ладно, не об этом здесь речь, просто вырвалось, что в душе наболело.

Если помните, в истории, которую поведал человечеству наш древнегреческий коллега-литератор (а не помните - перечитайте, а не читали - прочтите, любопытная вещица - на уровне своей эпохи, разумеется), сирены завлекали несчастных моряков на свой уютный островок и там делали с ними что хотели. Если говорить откровенно, такое удается и самым что ни на есть обыкновенным женщинам, не то что без голоса и слуха, а и без многого чего еще.

Задача же, поставленная товарищем Н. перед сиренами и всем городским активом, была качественно иной. Требовалось не просто завлечь, морально заинтересовать усталых путников, но и превратить их в трудовые ресурсы. То есть направить проснувшуюся мужскую энергию в производительное русло.

Больше часа уже пели сирены. Вокруг Елены, Дориды и Гегемоны собрались многотысячные толпы - там, будто притянутые магнитом, находились все путники, попавшие в зону звуковой досягаемости, независимо от избранного ими способа путешествия. Если бы переброска рек была к тому времени уже завершена, то нет сомнения, что и речные путешественники примкнули бы к трудовому воинству, собранному под энскими знаменами.

Говоря деловым языком, кадры были собраны. Оставалось их закрепить.

Кто бывал в Н., тот не мог хоть раз не пройтись по проспекту, гордости и славе города. Он берет начало от главной площади и, оставляя слева краеведческий музей, а справа кинотеатр имени Ворошилова (трудно избавиться от старых привычек, "Иллюзиона", конечно же, "Иллюзиона"), прошивает насквозь всю городскую застройку, строго держа курс на восток. Это очень широкий, не побоимся сказать, столичный проспект, засаженный молодыми, но уже далеко окрест разбрасывающими свой белоснежный пух тополями (и на это успел нажаловаться сующий во все свой нос пенсионер Говбиндер), застроенный современными зданиями - те, что постарше, с колоннами и богатой лепниной, со статуями трудящихся на крышах, а те, которые поновее,- без излишеств, бетонные блоки и окна без форточек; все как у людей. Когда-то, говорят, здесь была паутина старых улочек, торчали маковки церквей, уходили в землю замшелые стены лабазов и мещанских домов. Много потрудились местные зодчие и строители, чтобы снести весь этот хлам до основания, а затем - построить новую городскую артерию.

Вот только с названием проспекту не везло: устали вывески менять. То назовут в честь лица, чье имя год-другой спустя и упоминать становится неприлично, то в честь события, о котором стараются забыть поскорее. Последний раз нарекли его проспектом Энтузиастов Переброски. Казалось бы, надолго, но уже к тому моменту, на котором мы задержали ваше внимание, пошли зловредные разговоры о том, что, дескать, Москва не согласна ни на Амур, ни на Миссисипи, так что, возможно, придется еще раз свинчивать с домов вывески. Надо ли говорить, что у истоков этих ненужных разговоров был все тот же Говбиндер?

В проспект Энтузиастов Переброски впадали в тот день три потока - с площади, вокзала и рынка. Слившись воедино, полноводная людская река катила свои волны под тополями. Впереди на автомобильной платформе, как на ладье, плыли Елена, Дорида и Гегемона. Их голоса соединились в безукоризненное трио:

Вспомни метанья свои, путь свой тернистый и тяжкий.

О, как ты был одинок, боги забыли тебя.

Ныне же ты в коллективе; каждый, кто рядом с тобою,

Это опора твоя, друг, товарищ и брат.

Товарищ Н. в своем кабинете прислушивался к льющейся из репродукторов песне. Он согласно кивал головой и лишь слегка поморщился и раздраженно потеребил депутатский значок на груди (простите, опять это слово, но никуда не денешься - депутатские значки только на груди и носят) при очередном упоминании о богах: не надо бы этого. А тысячам людей, которые неотступно следовали за платформой, было не до Бога и не до черта. Отталкивая друг друга, они стремились пробиться поближе к платформе; молодые и ловкие висли на бортах, протягивали руки к сиренам, но тщетно, тщетно...