Жюль Верн - Клодиус Бомбарнак (перевод Е. Брандиса, Н. Брандис) Страница 17

Осторожно подкравшись к ящику, стараюсь не коснуться его, глядя в одно из отверстий…

Да, там действительно сидит человек, и вовсе не австрийский портной Цейтунг… Небо сжалилось надо мной!.. Мысленно пополняю свой реестр одиннадцатым номером.

На вид ему можно дать не больше двадцати пяти — двадцати шести лет. Это типичный румын. Значит, подтверждаются и мои предположения относительно национальной принадлежности получательницы багажа. У него черная борода, лицо энергичное, но глаза добрые. Да и может ли не быть энергичным человек, отважившийся на такое длительное путешествие в ящике! Но если он нисколько не похож на злодея, выжидающего удобной минуты, чтобы совершить преступление, то, должен вам признаться, еще меньше узник походил на героя, которого я хотел бы сделать главным действующим лицом своего повествования.

Между прочим, и австриец, и испанцы, путешествовавшие в ящиках, тоже не были героями, но однако же они дали возможность репортерам заполнить немало газетных полос. То же будет и с номером 11. С помощью красноречивого вступления, эффектной завязки, преувеличений, метафор и других риторических хитростей я его приукрашу, возвеличу, проявлю… как проявляют фотографическую пластинку.

К тому же совершить путешествие в ящике из Тифлиса в Пекин совсем не то, что съездить в Париж из Вены или Барселоны, как это сделали Цейтунг, Эррес и Флора Англора.

Я умею держать язык за зубами и не выдам румына. Но если его вдруг обнаружат, он может рассчитывать на мои добрые услуги. Но этого не должно случиться!

Интересно, что этот человек сейчас делает? Подумать только, сидя на дне ящика, славный малый преспокойно ужинает при свете маленькой лампочки! На коленях у него коробка с консервами и сухарь, а из маленького шкафчика выглядывает несколько полных бутылок, кроме того, на стенке висят одеяло и плащ.

В общем, он не так уж плохо устроился. Сидит в своем убежище, как улитка в раковине. Его «дом» едет вместе с ним, и румын сэкономит на этом по меньшей мере тысячу франков, которые стоил бы проезд из Тифлиса в Пекин даже во втором классе. Конечно, это мошенничество, и оно преследуется законом. Пока же он может выходить из ящика, когда заблагорассудится, прогуливаться по вагону, а ночью даже выбираться на площадку. Нет, мне его совсем не жалко! Напротив, охотно бы занял его место, место этого живого груза, адресованного на имя хорошенькой румынки.

Приходит в голову мысль — может быть, удачная, а может быть, и нет: слегка постучать в стенку ящика, завести разговор с новым попутчиком и узнать, кто он и откуда едет. А куда направляется — и без него известно! Любопытство так и гложет меня…

Бедный малый, а как он к этому отнесется? Не сомневаюсь, что очень хорошо. Нужно ему отрекомендоваться, а ведь всякий румын прекрасно знает, что на француза можно положиться. Предложу узнику скрасить тюремную скуку моим интервью и постараюсь пополнить его припасы какими-нибудь лакомствами.

Решаюсь — и стучу в стенку.

Свет моментально гаснет.

— Откройте, — шепчу я по-русски, — откройте!..

Но не успеваю закончить фразы — поезд резко содрогается и замедляет ход.

В эту минуту слышу крики. Поспешно покидаю вагон и закрываю за собой дверь. Надо сказать, что как раз вовремя.

Только я успеваю добежать до площадки, как открывается дверь служебного отделения и оттуда вылетает начальник поезда. Не заметив меня, он входит в багажный вагон и направляется к локомотиву.

Почти тотчас же поезд снова набирает скорость, а минутой позже является Попов.

— Что случилось?

— То, что случается довольно часто, господин Бомбарнак. Мы переехали верблюда.

— Бедное животное!

— Да, но из-за него поезд чуть не сошел с рельсов.

— В таком случае отвратительное животное!

ГЛАВА VIII

Я вернулся в вагон раньше, чем поезд прибыл на станцию Геок-Тепе. Проклятый верблюд! Не попадись он так некстати на дороге, мы бы уже дружески побеседовали с румыном… Представляю. как он теперь встревожен — обман раскрылся и ему ничего не известно о намерениях человека, знающего тайну ящика. Ведь ничего не стоит выдать этот секрет… А тогда его извлекут из ящика, на следующей же станции отдадут под стражу, и напрасно мадемуазель Зинка Клорк будет ждать в столице Поднебесной империи!

Да, следовало бы успокоить узника теперь же, этой же ночью… Но как это сделать? Скоро поезд остановится в Геок-Тепе, потом в Ашхабаде и выйдет оттуда уже на рассвете. На сон Попова рассчитывать больше не приходится.

Пока я предавался размышлениям, поезд прибыл в Геок-Тепе. Был час пополуночи. Никто из моих спутников не захотел покинуть своего ложа.

Спустившись на платформу, начинаю прохаживаться возле багажного вагона. Пытаться проникнуть в него было бы чересчур рискованно. Конечно, я бы с удовольствием побродил по городу, но в темноте ничего не увидишь. Судя по тому, что рассказывал майор Нольтиц, там еще оставались следы от военных действий: солдаты генерала Скобелева, штурмовавшие Геок-Тепе 1 января 1881 года, снесли укрепления и разрушили бастионы… Но ничего не поделаешь. Остается только поверить майору на слово.

Поезд отправляется в два часа ночи, приняв несколько новых пассажиров.

С площадки вагона угадываются неясные громады гор, окаймляющие горизонт где-то у персидской границы. На переднем плане зеленеют сады оазиса, орошаемого многочисленными каналами — «арыками». Затем поезд пересекает обширную, хорошо возделанную равнину. Дорога делает частые повороты, или, как говорят здесь, «петляет». Убедившись в том, что Попов и не собирается засыпать, я возвращаюсь в свое купе.

В три часа опять остановка. С платформы кричат: «Ашхабад! Ашхабад!» Не в силах усидеть на месте, выхожу на вокзальную площадь и отправляюсь бродить по городу. Все мои спутники продолжают спать крепким сном.

Ашхабад — самая большая станция на Закаспийской железной дороге. Весьма кстати вспоминаю, что писал о нем инженер Буланжье, совершивший интересное путешествие до Мерва. Мне же, за густой завесой зелени, удалось только разглядеть по левую сторону от вокзала темный силуэт туркменского форта, возвышающегося над новым городом, население которого почти удвоилось с 1887 года.

В половине четвертого возвращаюсь на платформу. Как раз в эту минуту Попов зачем-то проходит в багажный вагон. Представляю, как тревожат молодого румына эти бесконечные хождения мимо его ящика.

Но вот начальник поезда опять на платформе.

— Нет ли чего-нибудь новенького? — спрашиваю его.

— Нет, господин Бомбарнак, если не считать того, что подул свежий утренний ветерок.