Павел Парфин - Сопротивление бесполезно ! Страница 17

* 8 * ...У хозяйственного Коровина нашлась телефонная карточка. Гриценко сходил за квартал, позвонил дочери. Таксофон смотрелся грязно-серебристым грибом-трутовиком на обыкновенном бетонном столбе с кланяющимся фонарем наверху. Какой-то шутник опустил металлический обруч, к которому крепился таксофон, почти до самого низа столба, до краев дымящейся урны. Вот и пришлось Гриценко крутить номерной диск, сидя на корточках, и, морщась, нюхать смрад тлеющих окурков и прочего мусора. Серега хотел соврать Машке, что, мол, занят по горло, мол, во всю ищет работу, поэтому раньше ночи не жди и ложись спокойно спать, не волнуйся, мол, за отца... но дочери не оказалось дома. Возвращаясь в обитель вурдовампов, он подобрал с дороги, среди листьев, замоченных с мокрой пылью (рядом сочилась, подтекая, колонка) три краснобоких яблока. Сполоснул под шумной струей воды и, пока шел, ни о чем не думая, съел их. При этом не понял ни вкуса, ни смысла такой пищи. К вечеру, около пяти, когда солнце, будто передумав садиться, замерло на высоте птичьего полета и теперь с близких небес дарило наугад бесхитростное тепло и нежность, Гриценко отправился на Первомайку. "Надкушенным яблоком август темнеет в ночи за окошком..." Нет, до наступления ночи оставалось не меньше четырех часов неги и ленивого покоя - милых каждому живому атрибутов последнего месяца лета. Да и денек, незаметно оборачивавшийся вечером, больше походил на целое яблочко, желтолобую антоновку. Скорее, даже на златоглавую луковицу - таким же запашком тянуло вокруг, сладковатым и острым одновременно, как от свежеочищенной цибули. Вдобавок из-за чьего-то стального забора в нос пахнуло пряным дыханием кореандра. Гриценко подивился своему обострившемуся, точно у собаки, нюху. Но главного запаха, который Серега безотчетно искал, нигде не было. Наступила пора последних возвращенцев из летних отпусков, начиналась дружная копка картошки и время всяческих солений и маринадов. Август, точно ангел, спустился с небес и, на подлете благословив на подготовку к зиме, мягко подталкивал людей к участию в круговороте хозяйственно-обрядовых дел, повторявшемся вот уж какой десяток тысяч лет. Но Гриценко так далеко был от этого. Сейчас им двигало незнакомое чувство, которое бы в жизни он назвал жаждой мести. Гриценко укрылся в сухом, казалось, безвоздушном сумраке кирпичной арки. Та находилась в доме, стоявшем почти напротив, под небольшим углом к офису фирмы "Бокс Лтд". Офиса-то, по сути, никакого и не было. По крайней мере снаружи не видать было. Лишь выкрашенная в черный цвет кованая решетка, огораживающая вход в полуподвальное помещение в двухэтажном особняке. Недавно его стены покрыли сиренево-розовой фасадной краской, и теперь домик сверкал в красноватых лучах заходящего солнца, точно свежеотчеканенная копейка. С четверть часа пристально всматриваясь через дорогу - не показался ли за решетчатой дверью злыдень Артем Бойко, Гриценко вдруг сделал открытие: "Так то ж моя решетка! Ну и ну! Я ж ее полгода назад ковал!" В момент наивысшего изумления Серегу и застигла серо-голубая "пятерка". "Жигуленок" подъехал со стороны центра, резко припарковался справа от красной "дэу", заглушил мотор, но уже через три-четыре минуты завелся, когда, осоторожно отворив решетчатую дверь, на пороге показался Артем Бойко. Гриценко, разинув рот, успел только заметить, что "Маруани"-то теперь больше не "Маруани": "Боже правый, в якой же перукарне его так обкорнали?!" - как в следующие десять секунд безжалостно стриженный Артем шмыгнул в "жигуленок", машина резво подала назад и, по-кошачьи взвизгнув тормозами, умчалась в центр. "Мать их!! Шо ж за гады мне дорогу перешли?!" - ругнулся вдогонку Гриценко. Совсем стемнело. Серега бесцельно бродил по городу. Вздумал купить пива передумал. Жажду испытывал, но хотелось не пива, иного... Вдруг вспомнил, что дома есть телефонный справочник. "По номеру телефона несложно адрес вычислить". И Серега махнул домой, вошел за полчаса до полуночи. В доме было темно, лишь светился экран телевизора - шел какой-то триллер: вот на весь экран показали ужасно свирепую морду с могучими клыками. "Тьфу, как Машка такую гадость может смотреть!" Неслышно застыл на входе в комнату. Дочь, почувствовав его присутствие, повернула к отцу лицо - даже в полумраке было заметно, какие у нее воспаленные, вспухшие от слез глаза. - Привет, Марусь. Не знаешь, где телефонный справочник? - осторожно из темноты спросил Гриценко. - Зачем он тебе?.. Там, в тумбочке под телефоном... Папа, где ты столько времени был? Опять ты, как той ночью... Я даже дяде Саше Спинову звонила... Смутившись, Гриценко не ответил, вернулся в коридор, в темноте оступился, неловко покачнулся и дотронулся рукой до стального рожка для обуви, висевшего на гвоздике. В тот же миг Серегу будто током ударило: "Скоро двенадцать! Значит, я снова нечистью стану. А как же Машка?! Она же до сих пор ничего не знает! Шо будет, когда она увидит меня таким, с клыками? Мабуть, расстроится... Е, какое там "расстроится"! Я ж захочу ее... того самого!.. Может, и вправду сделать ее вампиром? Или, как там, вурдовампом? Шоб не мучилась. Боже, шо за мысли!" А есть уже хотелось жутко. Но не борща, которым пахло с кухни, или картошки с грибами, или макаронов по-флотски... "Сейчас бы стакана три свежей крови, - глотнул мечтательно слюну Гриценко. Посмотрел на часы. Еще пятнадцать минут, а уже как крови охота! Шо ж будет дале, когда стукнет двенадцать? Эх, мать их!" И тут Серегу прямо-таки осенило, вовремя, можно сказать, осенило: станция переливания крови! "Есть же такая! Кажись, на Двадцать лет Победы. Там-то кровь должна быть обязательно! И грызть никого не нужно. Съезжу... нет, лучше схожу дворами, а то, не ровен час, загрызу кого-нибудь по дороге". - Скоро буду, - Серега невнятно буркнул дочери - отвернувшись, та в отчаянии уткнулась лицом в ладони. Гриценко стыдился своих намерений. Он жил на Красногвардейской, в квартале, который граничил с рядом магазинов, торговавших продуктами, обоями, шкафами-купе и компьютерами. Через семь минут Гриценко вышел к Дому связи. Навстречу попадались редкие прохожие - в основном выпивший народ, бабки, наконец свернувшие всепогодную торговлю семечками и цигарками, да зевающие мордастые таксисты, больше похожие на ночных рэкетеров, чем на услужливых водителей. Не оборачиваясь и не глядя по сторонам, Серега поднялся к спящему ЦУМу (стены его, с двух сторон обставленные лесами, находились во власти строительной лихорадки), оттуда минут за двадцать, если идти быстрым шагом, он должен достичь конечной цели. "Как же я проберусь на эту самую станцию, когда там на окнах и дверях наверняка решетки?" - внезапная тревога охватила Серегу. Однако не успел он толком поломать над этим голову, как ему буквально на голову упали какие-то парни. Гриценко был на подходе к Липкам - части Петропавловской, называемой так из-за растущих вдоль улицы старых лип и еще из-за какой-то неизвестной Сереге традиции. Он хорошо запомнил тот момент: Серега как раз проходил мимо могучего дуба, рядом с которым была вкопана табличка: "Прыродно-заповидный фонд Украины. Дуб. Охороняеться законом". Дуб, неслышно похрапывая, подпирал металлическую ограду, за которой укрылся вымирающий детский садик... И тут на голову Гриценко, будто желуди, с дуба упали двое парней и еще трое перелезали через ограду. "Вы шо, хлопцы, - з дуба впалы?!" - с некоторым испугом возмутился Серега, стряхивая с себя нападавших. "Щас ты, бл..., побазаришь у меня! Кровью, сука, умоешься!" - кто-то, разя луковым перегаром, выпалил ему в лицо. И хотя мгла стояла почти что кромешная (ни одного горящего фонаря поблизости), Гриценко со всей ясностью разглядел, что нападавшие - далеко не "новые арии", а скорее всего дети пролетариев с какой-нибудь полубандитской Баумановки, Косовщинской или Роменки. А судя по их крепкой комплекции и басовитым голосам, налетчиков смело можно было отнести к эдаким "сборовцам"-переросткам... Когда Гриценко увидел их, ему стало страшно. Не к месту вспомнил он боль и стыд недавних побоев, когда его ногами и клюшкой, клюшкой, клюшкой... Вдруг он углядел в руках одного из хулиганов черенок от лопаты. "Ох, заточили! Точно осиновый кол..." И побежал трусливо вверх по Петропавловской, вдоль всякое видавших лип, прямиком к старому кладбищу. А те пятеро - следом за ним. Пыхтят, матерятся... Бах - в Серегину спину угодил камень, острючая боль поясницу пронзила, даже по ногам ударила. Гриценко и остолбенел. Чего это он в самом деле бежит, как поганый пес?.. Казалось, всего-то на миг смутила Гриценко та стыдливая мысль, и вот уже он сам себе ответ приготовил, как вдруг всколыхнулась топкая его память и вызвала из неразборчивых глубин своих образ... Лысого-толстого (первого, из кого вурдовамп Гриц высосал кровь). И не просто напомнила о нем поведала новую историю, да с такими неожиданными подробностями...