Орсон Кард - Ксеноцид Страница 18

— Но ты же все время о чем-то размышляешь? — удивился Миро.

— Я пытаюсь постигнуть непостижимое. Найти ответы на вопросы, которых люди перед собой никогда не ставили.

— Ну и что?

— Если я не умею мыслить сама по себе, то я, значит, просто вышедшая из повиновения компьютерная программка?

— Проклятие, Джейн, у большинства людей за всю жизнь ни разу не возникло ни одной своей мысли. — Он тихо рассмеялся. — И что, по-твоему, они просто сбежавшие из клеток и спустившиеся на землю приматы?

— Ты плакал, — заметила она.

— Да.

— Ты считаешь, что мне не справиться с этой задачей. Ты думаешь, я погибну.

— Я уверен, ты что-нибудь да придумаешь. В самом деле. Но все равно я боюсь.

— Боишься, что я умру?

— Боюсь, что потеряю тебя.

— Неужели это так ужасно — лишиться моего общества?

— О Боже! — прошептал он.

— Ты будешь скучать по мне час? — допытывалась она. — Месяц? Год?

Что ей от него нужно? Уверенность, что, когда ее не станет, о ней будут помнить? Что кому-то будет не хватать ее? Почему она сомневается в этом? Неужели она до сих пор так и не узнала его?

Может быть, она уже настолько очеловечилась, что просто нуждалась, чтобы кто-нибудь еще раз сказал ей то, что она и так уже знает.

— Буду скучать по тебе вечно, — тихо проговорил он.

Теперь она рассмеялась. Игриво.

— Ты столько не проживешь, — заявила она.

— И ты мне об этом говоришь? — укорил он.

На этот раз, замолкнув, она больше не тревожила его, и Миро остался наедине со своими мыслями.

Валентина, Джакт и Пликт задержались на мостике, обсуждая услышанное, пытаясь решить, что это значит, чем обернется для них. И вывод был философским: пока люди не научатся точно предрекать будущее, остается надеяться, что, вероятнее всего, оно будет не таким мрачным, как самые худшие их страхи, но и не настолько радужным, каким виделось в сладких грезах. Но ведь на этом принципе основан весь мир?

— Да, — заметила Пликт. — За исключением исключений.

Обычная манера Пликт. Говорила она очень мало, если не считать речей на уроках, но когда все-таки говорила, то фразой будто подытоживала разговор. Пликт поднялась, чтобы покинуть мостик, направляясь к своему жалкому, крайне неудобному ложу. Как всегда, Валентина попробовала убедить ее вернуться на другой корабль.

— Барсам и Ро не хотят, чтобы я жила с ними в одной каюте, — ответствовала Пликт.

— Но они нисколечко не возражают.

— Валентина, — вмешался Джакт. — Пликт не желает возвращаться на другое судно, потому что не хочет пропустить что-нибудь важное.

— А, — только и сказала Валентина.

Пликт широко улыбнулась:

— Спокойной ночи.

Вскоре и Джакт покинул рубку. На мгновение его рука задержалась на плече Валентины.

— Я скоро приду, — ответила она.

Она и действительно собиралась так поступить, последовать за ним почти сразу. Но, погрузившись в размышления, осталась на мостике: она пыталась понять такую Вселенную, которая поставила все разумные нечеловеческие расы, известные людям, на грань полного вымирания. Королева Улья, пеквенинос, теперь еще Джейн, единственный представитель своего рода, — скорее всего второй такой больше никогда не будет. Какое изобилие разумной жизни, но лишь немногие способны понять это! А теперь эти расы вот-вот исчезнут с лица Вселенной.

По крайней мере хоть Эндер наконец поймет, что это естественный ход событий, что он не несет на своих плечах груз ответственности за уничтожение жукеров три тысячи лет тому назад, освободится от чувства вины, которая терзала его неотступно. Должно быть, ксеноцид во Вселенной — обычная вещь. Никакого милосердия, даже для самых важных игроков, участвующих в Игре.

Как она могла когда-то думать иначе? Почему вдруг разумные расы должны обладать иммунитетом к угрозе вымирания, которая постоянно нависает над любым видом, когда-либо появлявшимся на свет?

Прошло не меньше часа после того, как Джакт покинул мостик. Наконец Валентина выключила терминал и встала, собираясь отправиться спать. Но вдруг шальная мысль мелькнула у нее в голове, она остановилась у двери и окликнула:

— Джейн? Джейн?

Никакого ответа.

А чего еще она ждала? Только Миро носил в ухе камень-передатчик. Миро и Эндер. Интересно, скольких людей одновременно может прослушивать Джейн? Может быть, двое — предел ее возможностей?

Или две тысячи. Или два миллиона. Что Валентина знает о возможностях существа-фантома, живущего в филотической сети? Даже если Джейн услышала ее, с чего вдруг Валентина взяла, что она ответит на зов?

Валентина задержалась на мгновение в коридоре, как раз между дверями Миро и их с Джактом каюты. Двери не обладали звуконепроницаемой защитой. До нее донеслось тихое похрапывание Джакта, мирно спавшего в их каюте. И она услышала еще один звук. Дыхание Миро. Он не спал. Он, наверное, плачет. Все-таки она вырастила троих детей, поэтому не могла не узнать природу характерных тяжелых, всхлипывающих вздохов.

«Он не мой ребенок. Я не должна вмешиваться».

Валентина толкнула дверь; та отворилась бесшумно, но тонкий лучик света из коридора упал на кровать. Всхлипывания тут же прекратились, Миро хмуро взглянул на нее опухшими от слез глазами.

— Что вам здесь нужно? — огрызнулся он.

Она вошла в комнату и села на пол рядом с койкой; теперь их лица находились на одном уровне, их разделяла всего пара дюймов.

— Ты никогда не оплакивал себя, да? — спросила она.

— Пару раз случалось.

— Но сегодня ты переживаешь за нее.

— Равно как и за себя.

Валентина склонилась к нему, обняла, положила его голову себе на плечо.

— Не надо, — запротестовал он, но не оттолкнул ее.

Спустя пару секунд его рука неловко обняла ее в ответ. Он больше не плакал, но все-таки позволил ей подержать его минуту-другую в своих объятиях. Может быть, это поможет. Валентина не знала.

Затем все кончилось. Он отшатнулся, перекатился на спину.

— Простите, — пробормотал он.

— Не за что, — ответила она.

Она предпочитала отвечать на то, что люди имели в виду, а не на слова, которые произносили.

— Только Джакту не говорите, — прошептал он.

— А и нечего рассказывать, — улыбнулась она. — Мы отлично пообщались.

Она встала и вышла из каюты, осторожно притворив за собой дверь. Замечательный парнишка. В душе она одобрила его признание в том, что ему не наплевать, как о нем подумает Джакт. Да и какая разница, себя ли оплакивал он сегодня, не себя? С ней самой такое случалось. Печаль, напомнила она себе, почти всегда говорит о потере скорбящего.

Глава 5

ФЛОТ НА ЛУЗИТАНИЮ

— Эндер сказал, что, когда военный флот, направленный Звездным Конгрессом, достигнет Лузитании, мы все будем уничтожены.

— Любопытно.

— Ты не боишься смерти?

— К тому времени нас здесь уже не будет.

Цин-чжао повзрослела. Маленькая девочка, прячущая от всех кровоточащие ладошки, осталась в прошлом. С того момента, как было доказано, что она воистину может говорить с богами, ее жизнь полностью изменилась. Прошло десять лет с тех пор, как она впустила голос богов в свою жизнь и тем самым присоединилась к остальным говорящим с богами. Она научилась принимать привилегии и почести, воздаваемые ей и через нее предназначавшиеся богам. Как и учил ее отец, она не вознеслась в гордыне, но только еще больше прониклась смирением, тогда как с каждым разом боги и люди взваливали на ее плечики все более тяжкую ношу.

Она серьезно отнеслась к своим обязанностям и нашла в них радость. За минувшие десять лет она прошла труднейший учебный курс. Она обучалась и развивалась вместе с другими детьми: бег, плавание, верховая езда, фехтование на мечах, фехтование на палках, бой на костях. Вместе с остальными детьми она научилась языкам: звездному, основному языку звезд, который воспринимали компьютеры; старо-китайскому, который мелодичным напевом отдавался в горле и изумительными иероглифами ложился на рисовую бумагу или мелкий, хорошо просеянный песок; ново-китайскому, слова которого произносились одними губами и выписывались обычными буквами на простой бумаге или в грязи. Никто, за исключением самой Цин-чжао, не был особо удивлен, что языки эти она освоила намного быстрее, легче и глубже, чем кто-либо из ее сверстников.

Вскоре ее начали посещать частные учителя. Она познакомилась с научными дисциплинами, историей, математикой и музыкой. И каждую неделю Цин-чжао навещала отца и проводила с ним полдня, демонстрируя, чему научилась, и внимательно выслушивая замечания. Удостоенная его похвалы, она, возвращаясь к себе в комнату, танцевала. Малейший его укор заставлял ее долгие часы проводить в классе, прослеживая узоры жилок на полу, пока она не чувствовала себя достаточно чистой, чтобы вернуться к учебе.