Александр Тебеньков - Сны во сне и наяву. Научно-фантастический роман Страница 18

Тем более, что за двадцать лет они, по большому счету, не причинили ей ни физического, ни морального вреда, и психику, похоже, оставили в неприкосновенности. Значит, стоит окончательно перестать их бояться, и слабость и разбитость после них исчезнут сами собой…

Но если так, стало быть, она вылечивается, вернее, она сейчас, в эту вот минуту сделала первый шаг к излечению!..

И это здорово, просто отлично! Сны не кончились, кончился страх перед ними. Все правильно и логично: сначала ситуация владеет тобой, потом ты владеешь ситуацией… Но надо отдать должное: если бы не Баринов, не исследования в лаборатории, ей самой и в голову не пришло записывать и систематизировать сны, тем более, отнестись к ним не как к патологии, не как к несчастью, а как к редкому дару. Да-да, именно дару! Ведь это дар – прожить, пусть во сне, десятки и сотни жизней за одну, тебе отпущенную!

…Нина сидела за столом в комнате дежурных электронщиков, часы показывали половину первого ночи, кругом стояла тишина, а в ее душу – избитую, израненную, многолетне истерзанную собственными мыслями – возвращалось спокойствие, тихая радость и что-то, похожее на умиротворение.

Она словно раздвоилась в ощущениях вековой усталости и, одновременно, необыкновенного прилива сил.

«Наверное, именно так выглядят покой и благодать», – спокойно и чуть отрешенно подумала Нина.

Больше не надо строить бетонных и каменных стен между собой и окружающими, больше не надо замыкаться в себе, не надо стремиться к тому, чтобы сознание «схлопнулось» в ней…

4

Коробок с лентами самописцев прибавилось, это Нина заметила, когда Баринов доставал из шкафа знакомую красную папку.

Достал – и положил перед ней. Нина улыбнулась и покачала головой.

– Своими словами, Павел Филиппович. Своими словами!

– Понял, – не смутился он. – Итак, восемьдесят ночей – девять снов. Ваших снов. Статистика – не ахти, ни один серьезный экспериментатор не стал бы даже думать над обобщением, тем более, делать выводы, даже предварительные. Но мы – люди несерьезные, – Баринов прищурил правый глаз, – поэтому… Одним словом, мы убедились, что ваши сны имеют место быть. Они – объективная реальность, данная нам, вернее, вам в ощущениях. А нам, естественно, в показаниях приборов.

– А вы сомневались? – не выдержала Нина.

– Лично я – нет. Но ряду моих коллег присущ здоровый скептицизм, что нормально и правильно, и показаниям приборов они верят больше, чем себе. Ваши же энцефалограммы, Нина Васильевна, могут убедить любого. Они четко и однозначно указывают на шестую фазу сна – при абсолютном совпадении во всех девяти случаях. Поверьте специалисту: такого еще не наблюдал никто. Или скажу осторожнее: никто и никогда не публиковал подобных биоритмов человека – ни в спящем, ни в бодрствующем состоянии. Причем, флуктуации фиксируются буквально во всех ритмах, которые мы умеем уловить, начиная от альфа- и кончая каппа-ритмом. Мои гвардейцы уже успели окрестить это явление «эффектом Афанасьевой». Будьте уверены, оно так и закрепится официально в научном мире.

– А почему не «эффект Баринова»?

Баринов демонстративно преувеличенно развел руками:

– Мы не физики-химики: закон Ньютона, число Авогадро, теорема Ферма – это не про нас. Нам подобные вольности не положены.

– Ну, понятно: «больной икс», «больной игрек»…

– Нина Васильевна! – Баринов так укоризненно посмотрел на нее, что она невольно рассмеялась.

– Все, все, Павел Филиппович! Больше не буду, извините!

– Смотрите, ваш первый сон – протокол №12 – длился двадцать две минуты, второй – протокол №13 – четырнадцать минут. Третий – восемнадцать, четвертый – одиннадцать и так далее… Вы смогли бы реально, наяву «проиграть» их в уме? А я прохронометрирую. У меня такое чувство, что сны вам снятся в реальном ритме и уже тем отличаются от остальных. В тех, обычных, сплошь и рядом перепутаны не только причинно-следственные связи, но и в протяженности отмечается такая же чехарда. Бывает, за две-три минуты человек насмотрится такого, на что в реальности нужны десятки минут. А бывает, получасовой сон уложился бы, утрирую, в полминуты.

– А ведь я, Павел Филиппович, уже думала над этим! – почти обрадовано воскликнула Нина. – Как интересно получается… Я пыталась вспомнить кое-какие сны, как вы говорите, «проигрывать» про себя. Я почти уверена, что они снятся мне именно в режиме реального времени, «он-лайн».

– Как-как? – не понял Баринов.

– On line. Это термин программистов и электронщиков.

– Отлично, мы друг друга поняли. Значит, на следующей неделе назначаем «вечер воспоминаний» вкупе с хронометражем… Теперь далее. Полагаю, что у вас индивидуальная непереносимость галлюциногенов, ЛСД в частности, и на сегодня мы их выводим за скобки. Снотворные трех групп – названия вам ни к чему – равно как алкоголь угнетают вашу способность к сновидениям. Не скрою, именно в этой области может лежать метод лечения, но кто знает, какая реакция последует в будущем на применение снотворных препаратов? Не исключено, что они не купируют сами сны или способность их видеть, а просто временно подавляют, загоняя внутрь, и спустя какой-то промежуток времени мозг отреагирует совершенно адекватно, словно сжатая пружина: кончится действие препарата – и пружина развернется с тем большей силой, чем сильнее мозг угнетался.

– Хорошенькая перспектива, – Нина представила, как в течение одной ночи ей приснится три-четыре-пять ее снов, и невольно поежилась.

– Не то слово!.. Мы это учитываем и пока – пока! – химическое воздействие на ваш мозг прекращаем. И вот вам второе задание: попробуйте скоррелировать свое состояние с появлением снов. То есть, попробуйте соотнести их появление с физическим, психологическим своим состоянием, со временем года, с атмосферным давлением, с температурой окружающего воздуха, с солнечными и лунными затмениями, наконец!.. Грубо говоря: после чего или же перед чем? Чувствуете ли вы их приближение, можете ли предугадать – по каким-либо косвенным признакам. И не отвечайте сходу, подумайте, проанализируйте.

Нина очень серьезно посмотрела на Баринова и отрицательно покачала головой.

– Я дорого бы дала за то, чтобы заранее знать или предугадать. Слишком многих неприятностей мне бы тогда удалось избежать.

Баринов поднялся из-за стола, походил по кабинету, достал из холодильника бутылку сока, из серванта пару высоких стаканов.

– По причине позднего времени кофе не предлагаю. Курить хотите? А то мне одному как-то неудобно, а жутко хочется. И вообще, давайте-ка переместимся вон туда.

Они перешли в «гостевой угол», в удобные, хоть и современные кресла у журнального столика. Закурили.

– Когда-то давным-давно, в период щенячьего восторга от причастности к большой науке, работал я в некоей «хитрой» лаборатории. Много интересного там происходило, потому как занимались в ней человеческим мозгом. – Баринов говорил негромко, пристально следя, как растет сероватый столбик пепла на его сигарете. – Выискивали по градам и весям массу занимательной публики: ясновидцев и гадалок, лозоходцев и телепатов, людей-счетчиков и людей-магнитов, прорицателей, колдунов, целителей, гипнотизеров, гениальных дурачков и сумасшедших гениев… Пытались исследовать физиологию сна и природу сновидений, доискивались причин феноменальной памяти, таланта и способностей в самых разных областях науки и искусства… много чего значилось в ее тематике. Был я там нулем без палочки, лаборантом: «кушать подано», «подай – принеси», и меня нередко одалживали другим группам – помочь в подготовке эксперимента, помочь прибрать после него. Так что, пришлось повидать…

Баринов аккуратно затушил догоревшую до фильтра сигарету, сделав, в общей сложности, не более трех-четырех затяжек, тут же достал новую, прикурил, положил на край пепельницы и словно забыл про нее.

Пауза затягивалась, но Нина не смела пошевелиться, чтобы не нарушать его мыслей. Она чувствовала, что перед ней открывается нечто такое, что недоступно не только широкой общественности, но и официальной науке, что ее краешком, по касательной подвели к знаниям посвященных, и эти знания могут быть опасными для его обладателя – всерьез и на самом деле.

– У человека под местным наркозом удалили часть височной кости и обнажили мозг, – снова заговорил Баринов и остро глянул на Нину. – Человек в полном сознании, боли практически не ощущает. Прикосновение электрода со слабым током к одной из точек правой височной доли, вот сюда, – он показал на себе пальцем, – и человек вдруг слышит давно забытый блюз. Он видит давно забытую маленькую, тесно заставленную громоздкой мебелью комнату, яркую бахрому тяжелой плюшевой скатерти на круглом столе посредине. На диване сидит мама – молодая и красивая, в вечернем нарядном платье, а рядом с ней на столике с гнутыми ножками стоит патефон и бесконечно играет одно и то же. Мама снова крутит ручку, снова ставит иглу на начало пластинки. Молча сидит – и слушает… Электрод перемещается в другую точку, и из глубины детства всплывает запах ландыша, любимых духов тети Риммы – она снова приехала в гости, привезла в подарок модель яхты и толстую книжку сказок Андерсена… Все отчетливо и ясно, может даже, отчетливей и яснее, чем наяву… Человек дает себе отчет, что идет операция, что он сидит в кресле и ему трепанирован череп… но сквозь призрачную обстановку операционной властно пробивается залитая весенним солнцем карусель, зелень парка, медная бравурность духового оркестра, а его кулачок крепко обхватывает большой палец отцовой руки…