Абдухаким Фазылов - Судьбы вертящееся колесо Страница 18

— Скальпель!

Что было потом?!!

Под тяжкие стоны и скрежет стискиваемых зубов больного хирург начал операцию. Я отвернулся, чтобы не видеть крови.

— Это ваша очередная казнь?

— Это пока операция, казнь впереди.

Вдруг в операционной стало темно.

— Ну вот, опять отключили свет, — раздался голос хирурга. — Дорогой, прошу, потерпи немного… Эй вы, кто-нибудь, сбегайте к дежурному электрику. Звонить бесполезно, он уже, наверное, налакался спирта.

В темноте шла какая-то возня на операционном столе. Тихо звенели зажимы, которыми был усеян разрез на животе больного. Он глухо стонал.

— За что его так? — спросил я шайтана.

— А за то, что эта, мягко говоря, подлость изобретена и внедрена в жизнь им. Мы просто воспользовались его патентом.

— Кто же он, в конце концов?

— Бывший директор этого института. Чтобы скомпрометировать и избавиться от своего главного конкурента, работающего здесь же, он не раз во время его самых сложных операций отключал свет, предварительно напоив электрика.

Я вспомнил эту историю. Она случилась много лет назад… Преступника разоблачили и… всего-навсего сняли с работы. Говорили, у него были хорошие связи.

— Оперирует его как раз тот самый конкурент, который вдоволь хлебнул горя из-за директора.

— Уведи меня отсюда скорее. Конечно, в свое время я был наслышан о злодеяниях этого чудовища. Но стоны его тем не менее не доставляют мне удовольствия…

— Прежде чем пригласить тебя к нам, мне следовало бы проверить состояние твоих нервов, — сказал шайтан, когда мы покинули Институт хирургии со все еще потушенными окнами. — По-моему, ты уже готов бежать к своим.

— Все-таки почему вы создали здесь точную копию нашего мира? — спросил я, когда мы устроились на скамейке в чахлом скверике напротив института.

— Тебя опять разбирает любопытство. Что же, давай поговорим. Ты должен был видеть, что страдания последних двух казнимых более тяжелые, чем у тех, кто у нас из древности, из веков, именуемых вами мусульманским мракобесием. Человеку все-таки легче, когда он точно знает, что его ожидает впереди, пусть даже самая страшная казнь.

— А надежда? Ведь тех, кто точно не знает своей участи, до последней минуты будет поддерживать надежда. Согласись, это сильно облегчает страдания.

— Для нее здесь места совершенно не оставлено. Казнимые знают это. Короче, твои современники переживают здесь страшные душевные страдания помимо обычной физической боли. А те, из древности, кричат и стонут только от физических мук. Думаю, те двое, из твоей эпохи, с удовольствием согласились бы на самую варварскую казнь, чем первому, например, сидеть с внутренней дрожью в президиуме, а потом все-таки испытать страшный для него публичный позор, а второму лежать в страшных мучениях на операционном столе, проклиная себя за придуманный метод.

— Не хочешь ли ты сказать, что мои современники терпят у вас более тяжкие страдания, чем наши предки?

— Считаю, — уверенно заявил шайтан.

— Не хочешь ли сказать, что в наше время грешат…

— Да, да, считаю, что грешат больше, — прервал он меня, — по крайней мере среднестатистическое количество греха на душу населения нисколько не уменьшается за все время моей сознательной жизни.

— Чушь! — не выдержал я. — Человечество все больше и больше совершенствуется. Его разум охватывает новые высоты этики, эстетики…

— …косности, изощренной изворотливости, корысти, — прервал меня он. — Ну что, продолжим перечислять?

— Слушай, шайтан, миллионы людей живут на Земле, особенно в нашем обществе, имея нормальное питание, самые необходимые права. Пользуются фантастическими возможностями технического прогресса. Факторы, еще вчера приводившие к несправедливости и неравноправию…

Он опять не дал мне договорить:

— Да, возможности расширились. Права возросли. Но не забывай: изменились причины несправедливости, следовательно, горя и несчастий. Они сейчас совсем не те, что были при ваших предках. Именно против них вы не имеете средств. Они, эти средства, возможно, и появятся, но к тому времени и причины зла и несчастий предстанут перед нами в другом облике. И так до бесконечности.

— Короче, ты считаешь, что человек страдает, как и тысячи лет назад? И зла на Земле столько же?

— Несомненно. Изменились только методы. Они стали более изощренными.

— Ни за что! В этом ты меня никогда не убедишь!

Шайтан пожал плечами.

— Литературу не читаешь, сочинения древних авторов…

Он немного посидел молча, отвернувшись, потом через плечо заворчал:

— Вспомни хотя бы твоего Данте… У вас ведь та же возня между людьми, что и при его жизни, только формы изменились… Да что тебе объяснять, невеже… Еще в четвертом веке до нашей эры грек Феофрасг составил прекрасную картотеку на все разновидности человеческого порока. Объем этой картотеки, как я знаю, с тех пор нисколько не уменьшился. В древнеиндийском «Калиле и Димне» описываются интриги, прекрасно бытующие у вас и сегодня… Сейчас я тебе кое-что покажу. Давно известно, когда хотят по-настоящему насладиться страданиями врага, его не уничтожают физически, а, загнав в бесправное положение, постоянно издеваются, временами проявляя уничтожающую снисходительность. Этот метод стар, как мир. Так вот, тут недалеко казнят одного особо отличившегося в этом деле. Наши вычислили на компьютере самое подходящее для него наказание. Тебе это должно понравиться.

— Крови не будет?

— Нет, нет. Ведь в твоем веке кровопускание считается примитивизмом. Люди иначе уничтожают друг друга…

Скоро мы уже входили в здание с вывеской «Институт прикладной физики». Там шли какие-то спешные приготовления. Сотрудники суетливо бегали по длинным коридорам. Нервно ходил директор (его указал мне шайтан), всем своим видом напоминающий завмага, которому случайно удалось пронюхать о грозящей ему ревизии. Он нетерпеливо подгонял сотрудников, как гоняют продавцов, чтобы свести концы е концами в кассе, выставить глубоко запрятанный дефицит…

— Готовятся к неожиданному визиту академика с мировым именем. От одного его слова зависит многое в дальнейшей карьере директора, — пояснил шайтан.

Директор общался в основном с окружающими его респектабельного вида людьми. Других он не удостаивал даже взглядом… Длинный стол для совещаний в кабинете директора был накрыт как на дипломатическом приеме. В кабинет вперемежку вносили то груши в вазах, то макеты приборов, которыми директор собирался похвастаться перед высоким гостем.