Абдухаким Фазылов - Судьбы вертящееся колесо Страница 19

Вдоль стен кабинета были расставлены стулья.

— Там пусть сядут завлабы, — указал директор, — а вы, — он окинул взглядом свою свиту, — сядете здесь — кивнул на стол заседаний.

— Приехали, — донесся чей-то шепот из коридора.

Директор с быстротой, не соответствующей возрасту и комплекции, ринулся к выходу.

Через несколько минут он вошел обратно, поддерживая под руку глубокого старика в очках. Я ахнул он происшедшей перемены. Старика вел уже совершенно другой человек. От свирепости и раздражения на лице не осталось и следа. Застывшая заискивающая улыбка, добродушная кротость…

— Согласись, что сам Овидий очаровался бы такой переменой во внешности, — шепнул шайтан, читая мои мысли.

Я вспомнил нашего Алима Акрамовича, оставшегося в другом мире. «Не только Овидий позавидовал бы такой метаморфозе».

Все расселись по заранее указанным местам. Директор бережно усадил старика и, налив ему пиалу свежезаваренного чая, предложил отведать фруктов. Тут же, несколько запинаясь от волнения, глубоко заинтересованно начал расспрашивать о здоровье старика. Потом, немного осмелев от благодушных киваний старика, перешел к составленному для таких случаев рассказу об истории создания института, при каждом удобном случае упоминая о своем «скромном» вкладе в это дело. Когда речь касалась кадров, он кивал на «респектабельную» группу, сидящую за столом, называл их фамилии и умело подчеркивал, что им надо помочь в научном остепенении, продвижении («это его люди», — совершенно излишне шепнул мне шайтан). Потом начался нудный рассказ о научных направлениях, достижениях института.

— Это нас не интересует, так же как и старика, который знает, что никаких достижений у института нет, — сказал шайтан. — Но ему надо все это выслушать по долгу службы, а я тем временем введу тебя в курс дела, в связи с которым устроен здесь этот сыр-бор.

Видишь, у стены в углу сидит скромный молодой человек с блокнотом. Это ученый секретарь института. Талантливый физик-экспериментатор. Когда он блестяще защитил диссертацию, директор увидел в нем большую опасность для себя. Сразу стало ясно, что этот человек не будет работать на него и, мало того, в будущем, если наберет вес в научном мире, может сильно помешать «респектабельным», которые как раз работают на него. Дальновидный директор решил нейтрализовать его пока не поздно… В те дни он искал замену на место выжатого, как лимон, и смещенного с поста очередного по счету ученого секретаря института. С его опытом ничего не стоило внушить выбранной жертве, насколько почетен этот пост, как престижен непосредственный контакт с самим директором. Тем более, жертва, до тех пор занятая только наукой, не совсем представляла канцелярский характер работы на этой должности. И уж совсем не подозревал молодел ученый, что всех, кто побывал на этой должности, директор обычно подминал под себя, превращал в своего личного секретаря. Любой клочок бумаги, несущий подпись директора, включая его личные документы, должен был составляться ученым секретарем, который между делом обязан был еще готовить для внешнего мира всю информацию о деятельности института, непременно придав ей положительную окраску при любом положении дел.

Жертва, несмотря на свою чудовищную наивность, все же проявила некоторое сопротивление — видимо, сработали слабые следы инстинкта самозащиты. Но «доводы» директора и активно поддакивающей ему в любом деле «респектабельной» группы, как всегда, были неотразимы: высокая эрудированность выдвигаемого, интересы института… Наконец был сделан самый важный ход — некий отвлекающий обманный маневр — молодому человеку обещали сохранить экспериментальную группу, чтобы в свободное от секретарства время тот занимался и наукой. Это окончательно обезоружило, мягко говоря, наивного товарища, и он сдался.

Дорого обошлось согласие новоиспеченному ученому секретарю. Его быстро и умело завалили рутинно-бюрократической работой, а потом, как и следовало ожидать, принялись критиковать сперва мягко, а потом все серьезнее, за нерасторопность. Будучи добросовестным от природы, он, не желая «нанести ущерб общеинститутским интересам», все меньше и меньше посещал свою экспериментальную группу, от чего работа там скоро замерла. Директору этого и нужно было. По его команде давно предвкушавшие этот момент «респектабельные» на одном из семинаров обрушились на ученого секретаря, который «держал неработающую экспериментальную группу и этим разбазаривал государственные деньги». Потом в институте начали планомерно формировать мнение, что ученый секретарь — не человек науки, а скорее прирожденный администратор. Экспериментальная группа сама по себе распалась. Теперь уже, чтобы держать секретаря в надежной узде, достаточно при каждом удобном случае выражать недовольство, раздражение его работой, независимо от ее качества, мало того, время от времени с наигранным возмущением предлагать ему написать заявление об уходе по собственному желанию… Это и делается безукоризненным образом по сегодняшний день, — закончил шайтан.

— Почему же он не плюнет на них и не уйдет? — спросил я.

— Его сильно напугали, надломили. Он сейчас совсем не уверен, что в другом месте нужен кому-нибудь для науки.

— Короче, он человек конченый?

— Потерпи, сейчас увидишь кое-что интересное, — кивнув в сторону стола заседаний, сказал шайтан.

Там директор заканчивал рассказ о «крупных достижениях института». У старика был несколько отсутствующий взгляд, и голос его звучал апатично, когда уточнял какие-то детали радужного рассказа директора.

— Я, кажется, утомил вас, дорогой Глеб Романович? Уже заканчиваю. Если вас интересуют подробности, я с удовольствием отвечу на ваши вопросы, — сказал директор, улыбаясь как можно добродушнее.

— Спасибо, я удовлетворен. Мне понравилось, что у вас в институте ведутся очень полезные прикладные работы и в то же время вы не забываете о серьезных фундаментальных исследованиях, — сказал старик несколько ожившим голосом.

Лицо директора расплылось в улыбке. Шутка ли, его похвалили за «полезные прикладные исследования» и за какие-то «фундаментальные работы», оставшиеся тайной даже для него самого. Но сейчас некогда было обращать внимание на небольшую неточность в оценках рассеянного старика, тем более, что неточность эта была в пользу директора.

— А теперь, — сказал старик, все больше оживая и почему-то повернув голову в дальний угол кабинета, — я хотел бы, если вы позволите, поговорить вон с тем молодым человеком, вашим ученым секретарем. Садитесь, пожалуйста, к нам, Адхам Каюмович, — сказал старик, указывая на свободный стул напротив себя.