Юрий Иваниченко - Огонь в колыбели Страница 19

— А где ж ты, миленький, собираешься искать ей жениха? — Глаза Марты сделались колючими. — Небось, сам ждешь-не дождешься, пока она подрастет? Рыцарь-избавитель… Ну да, девочки быстро растут, я это знаю. Еще год-другой, и тогда… Ты просто меня не любишь! — она снова сорвалась на крик.

— Неправда, Марта. Мне больше некого любить в этом сожженном мире. Именно потому я хотел уберечь себя от страшной ошибки, ведь ты…

— Ошибка — это оставить ее здесь! Пусть убирается вон! Немедленно!

— Пока я здесь, ты не посмеешь.

— Пока ты здесь? — с нажимом сказала Марта. — Пока ты здесь? А куда же ты денешься?

За что, ну за что же?

За что они меня невзлюбили?

За что ненавидят?

Когда же это началось? Когда я рассказала Марте, почему оказалась недалеко от их дома? Она тогда поглядела на меня, как на ненормальную: «Лилии? Какие лилии? Там давно одна тина да жабы квакают». Наверное, девчонки меня и вправду разыграли, а я, как маленькая, побежала в лес искать это озерцо… Я никогда не видела водяных лилий… Даже тете ничего не сказала — убежала. Мама расстраивалась, что я такая доверчивая. Она мне говорила: «Учись отличать ложь от правды, добро от зла, доченька, ты уже большая». Теперь никто не скажет мне: доченька. Рэм однажды так сказал — и все. Не хочет сердить Марту. А Марта меня даже по имени не называет, будто его у меня и нет… Она к собаке и то добрее.

Я их боюсь. У меня руки и ноги деревянными становятся, когда Марта на меня смотрит. Глаза у нее такие недобрые. Что ж она меня сперва по головке-то гладила? Зачем? А старик меня просто обходит, как пустое место. Чужая… Всем я тут чужая. Так Марта сказала.

Зачем только они нашли меня!.. Я их не просила… Да я и не помню даже, как к ним попала!

В селе все дома сделались одинаково черные, без окон, без дверей. Я не смогла узнать наш дом. Только об одном и думала — добраться до города. Там мама… И я шла, шла… Пока не упала. А потом я была уже тут, у них.

Они так на меня смотрят, будто это я во всем виновата. Я чувствую их злость. Она меня давит и душит… хуже, чем красный туман. Рэм говорил яд, химическое оружие. А мне иногда кажется, что это их ненависть такая черная и скользкая, как черная смола. Это она взорвалась и все вокруг уничтожила… Может, потому их и не задело?

Никого, никого они не любят. Не зря же поселились подальше от всех. Только для себя стараются, только чтоб им было хорошо. Марта хитрая. Она вроде жалуется на отца, а вроде и хвалится им: вот он у меня какой, никому спуску не даст! А Рэм… Он добрый, он заступался за меня, я слышала. Только они все равно по-своему сделают. Они уговорят его, а не уговорят, так заставят. Марта сумеет. Она красивая. Я же видела, как он смотрит на нее…

Что ж делать? Что мне теперь делать? Просить, плакать, не выгоняйте меня, оставьте, я для вас все сделаю? Не оставят. А мама говорила: «Никогда не унижай других и сама не унижайся». Нет, не буду я унижаться. Не стану их просить. И ждать не стану, пока в спину вытолкают. Я сама уйду. Главное — идти и не оглядываться. А то станет страшно: позади все зеленое, а впереди — черное…

Я пойду в город. Я должна дойти! Я уже поправилась, я теперь смогу… А если и вправду там есть кто живой? Что, если и мама жива? Я найду ее. Я буду идти, пока не встречу людей…

Почему они не могут мне простить, что я живая? Что по их земле хожу, хлеб их ем? Черная смола убивает быстро, а они… Если во всем мире сейчас только они остались… Как мне тогда жить? Лучше уйти от них навсегда… в черную пустыню…

За что, ну за что?

Вот и граница. Теперь надо ступить на черную смолу и идти, идти, идти… Только бы не оглянуться! Не оглянуться!

Хорошо, что они не видят, как я плачу…

Скрипнули двери — на пороге стоял старик.

— Да хватит вам ругаться, — сказал чуть, ли не добродушно. — Нет ее уже. Было бы о чем говорить.

— Как — нет? — вздрогнул Рэм.

— А так, нет — и все. Вы тут такой шум подняли — мертвый проснется. Она слушала, слушала — да и ушла. Видно, сама поняла…

— Ушла… — с облегчением выдохнула Марта.

— И что ты думаешь, такая упрямая, слова даже не сказала. Зыркнула на меня волчонком, подхватилась и побежала. Ну, оно и лучше. — Старик уставился холодными водянистыми глазами на Рэма: — Ты, парень, не вздумай догонять. Тут ей все одно не жить, пока я в доме хозяин. В случае чего, у меня и винтовка есть. Охотничья. Старенькая, но в порядке. Так что не горячись. У тебя ж голова на плечах варит, я понял. Мы с тобой поладим. Ты и сообразительный, и руки откуда надо растут, — глаза старика потеплели. Мне жить немного уже, на тебя оставлю и дочку, и хозяйство…

— Спасибо за честь. Только не по мне она, — Рэм изо всех сил дернул дверь, которую старик предусмотрительно запер на крючок. Петля вылетела, и дверь распахнулась.

— Ты чего? Ты куда? — взвилась Марта. — Неужто за этой девчонкой побежишь? Безумный, ты ж пропадешь!

— Я тут пропадаю. Каждый день, каждую минуту!

Марта беспомощно оглянулась, ища поддержки, но старик куда-то исчез.

— Не пущу! — заголосила, вцепившись в руки Рэма.

В ответ он засмеялся тихим, странным смехом. Марта залилась краюшкой и отпустила его.

— Ты еще и смеешься надо мною? Ну так иди, держать не буду. Сам назад прибежишь, проситься станешь, чтоб пустили! — с яростью крикнула она, повернулась на каблуках и хлопнула за собой дверью.

Когда она снова выскочила на крыльцо, Рэм был уже за пределами зеленого островка. Сквозь слезы Марта видела, как он догнал девочку, положил руку ей на плечо, наклонился, что-то говоря, — и дальше они пошли вместе.

Марта побежала за ними. Она не знала, как вернуть его, просто бежала, бежала… Почти возле самой границы споткнулась о толстый корень и упала. Вытирая грязной ладонью слезы, заливавшие лицо, медленно поднялась с земли. Взгляд ее скользнул по черной пленке. Она присмотрелась повнимательнее — и не поверила глазам: в смоле появились просветы, граница черноты отодвинулась на пядь, это было хорошо видно по серой полоске песчаного грунта меж пленкой и зеленой травой. Сомнений не было: утренний дождь размыл пленку там, где она была потоньше. Но Марта даже не обрадовалась своему открытию. Машинально отряхивая пыль, она смотрела вослед двум удаляющимся фигурам. Красное платьишко Лины, белая рубаха Рэма еще долго виднелись на черном фоне. Прибежал запыхавшийся отец с ненужной винтовкой в руках….

Снова посыпался дождь.

Лев Вершинин

Перекресток

Плотный ветер насквозь проглаживал бетонную полосу бульвара, спотыкаясь на перекрестках: там он схлестывался крест-накрест с таким же прямым и плотным ветром. Домингес мельком подумал, что сверху все это выглядит, должно быть, внушительно: перекрестья бульваров напоминают решетки, в ячейки которых вкраплены сероватые глыбы многоэтажек.