Джин Вульф - Пятая голова Цербера Страница 19

Преступник не должен иметь выгоды от своего поступка. Как мне сообщили уже позже, суд не нашел доказательств, что Дэвид был сыном моего отца, и передал права наследования тетке.

Когда она умерла, ее поверенный сообщил в письме, что она завещала мне "большой дом в Порт-Мимизоне вместе с мебелью и принадлежащей ему недвижимостью".

Дом этот "находится на улице Селтимбанке и присматривается слугой-роботом". Поскольку роботы, которые сторожили нас, не могли дать мне письменных принадлежностей, я не ответил на это письмо.

Время летело, как на крыльях. Однажды я получил письмо от мистера Миллиона.

Большинство девушек отца покинули дом во время расследования его смерти, остальных пришлось уволить, когда умерла тетка, так как, являясь машиной, мистер Миллион не мог заставить их слушаться.

Дэвид уехал в столицу. Пхаедрия удачно вышла замуж, а Меридоль была продана родителями.

Дата в письме отличалась от даты моего суда на три года. Трудно сказать, сколько это письмо шло ко мне. Конверт много раз вскрывали и небрежно запечатывали, он был грязным и смятым.

Как-то после бури в наш лагерь, тяжело взмахивая крыльями, прилетела морская птица.

Она была такой уставшей, что не могла лететь дальше. Мы убили ее и съели. Один из наших сторожей сошел от этого с ума, сжег из бластера пятнадцать лагерников и всю ночь отстреливался от своих собратьев-роботов лучами бледно-голубого огня. Потом на его место прислали другого.

Меня и еще нескольких заключенных перевели в другой лагерь на север. Там были красные скалы с такими глубокими пропастями, что брошенный вниз камешек вызывал большие каменные лавины, которые с грохотом летели вниз. эхом отдаваясь от стен.

Я часто думал, что нахожусь среди знакомых мне людей. Когда я сидел перед миской с супом, Пхаедрия сидела рядом со мной на лавке и с улыбкой рассказывала о наших знакомых. Дэвид целыми днями играл на нашем маленьком плацу в теннис и спал у стены рядом с моей постелью. Когда я пилил деревья, то держал за руку Меридоль.

Со временем совпоминания становились все более расплывчатыми, но даже в последний год заключения каждую ночь я засыпал с мыслью, что утром мистер Миллион возьмет нас в библиотеку, и всегда просыпался от страха, что за мной пришел слуга отца и зовет в лабораторию.

- 39

Потом мне и еще троим заключенным сообщили, что нас переводят в другой лагерь. Мы сами несли продукты, но все же в дороге едва не умерли от голода и холода. Оттуда нас опять перевели в другой лагерь, где нам сказали, что отныне мы свободные люди. Мы помылись по душем, получили чистую одежду и по здоровенному куску мяса с кашей.

Помню, только тогда я позволил себе подумать, что все это может значить. Я макал хлеб в ароматный соус, чтобы он полностью пропитался им, сверху складывал кусочки мяса и зерна каши. Но мысли о поджаренном хлебе и кофе на невольничьем рынке не оставляли меня. Эти мысли были не о прошлом, нет.

Создавалось впечатление, что все это еще ждет меня впереди. Руки у меня задрожали и я не смог удержать миску.

Возникло желание побежать к колючей проволоке, ограждавшей наш лагерь, и завопить во все горло, кричать и кричать!

Через два дня шестеро бывших заключенных разместились в повозке, запряженной мулами.

Крутыми дорогами и серпантинами мы ехали вниз до тех пор, пока не оставили позади зиму и не въехали в лето с его цветущими деревьями и цветами на лугах.

На улицах Порт-Мимизона было многолюдно.

Я уже отвык от такого количества людей и, наверное, долго приходил бы в себя, если бы мистер Миллион не заказал для меня паланкин.

Я приказал носильщикам задержаться и на заработанные в лагере деньги накупил газет, чтобы, в конце концов, узнать, какое сегодня число и год.

Я должен был отсидеть обычный в таких случаях срок от года до пятидесяти.

Я знал месяц и год, когда был закован в кандалы. В лагерях невозможно было узнать, сколько прошло времени. Конечно, каждый вел свой подсчет времени, но что можно было сделать, если у нас даже не было смены времен года - одна сплошная холодная зима. Кто-то заболел горячкой и после десяти дней болезни, когда выздоравливал, с пеной у рта доказывал, что прошло два года. Однажды я сам заболел, но, как видите, выкарабкался.

Газета была мне незнакомой, я не помнил такого названия. Всю дорогу до дома я вчитывался в дату под ним.

Прошло десять лет!

Когда я убил отца, мне было восемнадцать, значит, сейчас двадцать восемь.

А я-то считал, что мне все сорок!

* * *

Теперь я должен объяснить, почему веду записи всех моих воспоминаний. Это стоило мне многих дней работы. Должен пояснить, почему я это поясняю. Я написал это, чтобы унять угрызения совести, а сделал это сейчас, потому как знаю, что когда-нибудь прочитаю все это и мне станет стыдно.

Может, к тому времени я разгадаю загадку своего "я" или просто перестану думать над этим.

Так прошли три года. Когда я с Периссой вошел в этот дом, здесь царил жуткий беспорядок, так как - это рассказал мне мистер Миллион тетка последние годы своей жизни провела в поисках сокровища, которое отец спрятал где-то здесь.

- 40

Она так ничего и не нашла, а я не стал продолжать ее начинания. Я просто-напросто не верю этому, поскольку знаю характер отца гораздо лучше, чем она, и убежден, что большую часть того, что он получал от торговли женским телом, он вкладывал в исследования и аппаратуру. Вначале я сам испытывал большую нужду в деньгах, но благодаря репуцтации, которую раньше имел наш дом, очень быстро появились новые девушки, которые хотели продать себя, и мужчины, которые охотно платили за это.

Я понял, что моя роль заключается в том, чтобы свести их вместе с соответствующей обстановке, и теперь у меня отличный штат работниц. Пхаедрия живет с нами и тоже работает. Ее такое удачное замужество оказалось ошибкой. Когда я вчера работал в лаборатории, то услышал, что кто-то стучится в дверь. Я встал и открыл. На пороге я увидел Пхаедрию с ребенком на руках...

Когда-то он придет ко мне.