Генри Олди - Шутиха. Фантастические произведения Страница 19

Пожалуй, в мире не нашлось бы другой, столь же мерзкой пятерки.

— Раздражают? — мягко улыбнулся Заоградин. — Эпатируют? Поверьте, это самая естественная реакция. Я имею в виду, для постороннего человека. Подбирай мы шута для вас, кандидаты были бы совсем другими. Зато Анастасия Игоревна в восторге. Кстати, она сделала свой выбор.

— Кто? — холодея, спросила Галина Борисовна. Словно в ответ парк внизу наполнился хрюканьем и издевательским ржанием.

— Вот этот.

Этот, с гульфиком, был мерзее всех.

— Я категорически против! Вы слышите?! Категорически!

— Ваше право. Заставить вас подписать контракт мы не в силах. Разве что хочу напомнить про обстоятельства, уже обсуждавшиеся между нами ранее...

— Я могу поговорить с вашим... э-э-э... с вашим сотрудником? Познакомиться, обсудить принципы работы?

— Нет. Не можете. Общаться с шутами до начала выполнения ими своих обязанностей запрещено.

— Ах так?!

Порывисто шагнув к перилам — впервые в жизни собралась запустить неподписанным контрактом в безумный калейдоскоп карнавала! — Галина Борисовна неожиданно увидела прямо под балконом ало-черное домино на ходулях. Маска упала под копыта ходулей, и сияющее лицо Настьки светилось таким неподдельным, таким искренним счастьем, что мать попыталась вспомнить, когда хоть раз еще видела дочь столь счастливой, — и не вспомнила.

Зато почему-то вспомнила мальчишник Гарика.

— Я подпишу ваш контракт. Ваш чертов, ваш дурацкий контракт! Но имейте в виду: при первой же глупой выходке! при первом сумасбродстве, какое мне не понравится...

— Желание клиента — закон!

Мортимер Анисимович шутовски поклонился, разворачиваясь к собеседнице спиной и наклоняясь. Сперва Шаповал задохнулась от возмущения, но Заоградин похлопал себя рукой по спине: столика, мол, нет, кладите сюда для удобства и подписывайте! Припечатав со злости договор на его широкие лопатки, Галина Борисовна извлекла авторучку.

Подпись легла обжигающим клеймом.

— Один экземпляр извольте вернуть. — Возвращаясь к прежней позе у перил, Заоградин деликатно отобрал часть бумаг. — И давайте веселиться. Если, конечно, вы никуда не торопитесь...

— Тороплюсь. У меня масса дел, помимо глупых забав.

— Вы злитесь. Это плохо. Вы подписали договор. Это хорошо. Вам никогда не рассказывали, как зовут жену Карнавала?

— У него есть жена?!

— Да. У тучного, румяного весельчака-Карнавала есть супруга: Кварензима, худая старуха в трауре, чье имя означает «Сорокадневье», или «Великий пост». Она крайне заботится о муженьке, запрещает ему пить, гулять, радоваться жизни, наконец, зовет к нему врачей. И когда лекари оказываются в затруднении, Кварензима находит знаменитого доктора, известного всему миру. Он одет в черное, на лице его — белая маска-«баута», а в руках — коса. Этот врач одним ударом прерывает страдания замученного женой Карнавала, и в права наследства на сорок долгих дней вступает карга Кварензима. Вспомните о судьбе несчастного, когда вам захочется расторгнуть наше соглашение. И не выбрасывайте полученную сегодня маску. Я вас очень прошу сохранить ее. Вдруг пригодится?..

— Мама! — заорала внизу Настька, приплясывая на ходулях и заглядывая через перила. — Мама, это ты?! Спускайся к нам! Тут по кайфу! Мама, в понедельник они пришлют ко мне шута! На дом! Все, люблю-целую!

— Люблю-целую! — вместо мамы ответил Заоградин.

ТЕОЛОГИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

Что хуже — шутка или брань?

Два греха, внешне как будто противоположные друг другу, — смехотворство и сквернословие — имеют много общего. Шутки и брань представляют собой карикатуру на человека. В каждой шутке — надругательство над человеческой личностью, унижение ее, освинячивание человека, стремление заменить его лицо уродливой рожей, как в кривых зеркалах, которые показывали в балаганах. В шутке исчезает уважение к человеку как образу и подобию Божиему. А вместе с уважением пропадает любовь. Если во время плача сердце человека смягчается, то во время шуток оно становится жестким как камень. Во время шуток и смеха ум человека помрачается; недаром демона называют шутом и нередко изображают в одежде скомороха. Шутка — это короткий приступ истерики. Говорят, что от шуток бывает хорошее настроение, — это неправда. После продолжительных шуток и смеха человек чувствует опустошение. Диавол — любитель и ценитель шуток. Это невидимый режиссер той клоунады, которая происходит в уме человека.

До шуток ли тебе теперь, о читатель?

Глава пятая

«У БЫДЛА ЕСТЬ ОСОБЕННОСТЬ...»

Утро субботы выдалось на славу.

Если, конечно, не брать в расчет приснопамятных Казачка со товарищи, вокруг которых, переводя беседу на замысловатые, выгнутые наподобие сладостей «ава», рельсы, плавно распадалась связь времен.

Сперва разговор пырловцев шел о религиозной распре меж чернецами обителей Бирусяна, что значит «Светоносная», и Он-дзёдзи, то есть «Вертоград Несокрушимый», заспоривших во время церемонии «Взиманья десятины»: кому первым ставить священные скрижали с именами плательщиков-великомучеников? В итоге обе стороны учинили друг другу изрядное поношение, и пятеро рядовых чернецов Бирусяна долго оскорбляли действием престарелого настоятеля из «Вертограда», пока не вмешался вооруженный боевым паникадилом бонза О-Лексий, в миру служивший самураем спецназа. После чего все оставшиеся в живых участники религиозного диспута были задержаны чиновниками Сыскного Ведомства, для составления сборника стихов «Чистосердечное признание угодно Будде». Затем разговор свернул на моральный облик государя, выпустившего на днях в свет «Высочайший указ о наградах вассалам и прочим гражданам». Далее была громко спета народная песня «Фукухара, где ветры зловещие веют!» Расчувствовавшись от вдохновенных песнопений и любуясь цветущей Сакурой — сдобной блондинкой, устроившей солярий на крыше своего коттеджа, — эстет Валюн сочинил изысканное хокку «Созерцая преходящее, мечтаю влезть на сосну»:

Тихо ползи, алкоголик,По лестницы грязным ступенямДо самой своей квартиры.

Он даже собрался было записать стихи тушью на полоске рисовой бумаги, чтобы затем спрятать в ларец из криптомерии, но, к счастью, вспомнил, что у него нет ни того, ни другого, ни третьего, и передумал. Рядом с кротким Валюном, мастером случайной церемонии, променявшим меч на чистое искусство, бурно изъявляли доблесть два воителя.