Александр Левин - Время взаймы Страница 2

Его встретил неспокойный дребезжащий муравейник средних уровней, над ним возвышались Башни, величественные, полыхающие в лучах восходящего солнца, а внизу, где больше никто не живет, была холодная мгла, из которой вдалеке, как чьи-то уродливые пальцы, торчали тонкие трубы фабрики снов.

Людей в городе стало чертовски много. Фридман так и не успел к этому до конца привыкнуть. А сойдя на шестьдесят седьмом уровне, уже на платформе понял, что кое-что еще изменилось: горожане стали подозрительно обходительными. Им как будто бы и правда было не плевать на окружающих, и поэтому обычно тоскливые серые улицы теперь кажутся какими-то болезненно приветливыми.

Люди улыбались, кивали, а иногда даже останавливались, чтобы вроде как справится о делах случайно встреченного, соседа или коллеги. А ведь раньше они даже отказывались признавать, что где-то рядом есть еще кто-то живой.

По дороге через центр Антон никак не мог отделаться от странного ощущения тревоги. Смотрел на милых и ухоженных зомби и пытался понять, что ими на самом деле движет. Они с такой охотой приняли этот новый порядок вещей, что становилось горько, до тошноты противно и страшно. Неужели никто и правда не понимает, что это все уже было? Мы двести лет предупреждали друг друга, что так вот и случится, смеялись, меметизировали страх, а теперь…

Дело прояснилось при встрече с Лапшой. Встретились они в небольшом кафе на первом этаже громадного делового центра в самом что ни на есть «элитном» районе шестьдесят седьмого.

Город сверлил Фридмана сотнями красных зрачков камер наблюдения, заставляя чувствовать себя так, будто ты совсем голый, а сотни людей смотрят, ловят каждое твое неловкое движение, и смеются, и тычут пальцами, а укрыться негде… Антон отогнал секундное наваждение, пожал протянутую пятерню здоровой рукой и сел за столик.

– Что за дерьмо, старик? – спросил. – Какого хрена люди так лебезят перед друг другом?

Лапша – толстяк с неаккуратной бородой и старомодным сканером вместо правого глаза – шумно втянул коктейль из трубочки. Старый друг, как и сам город, казался еще более подозрительным, чем обычно.

Во-первых, Лапша-то уж точно раньше никогда в такие места не заглядывал, считая, что это ниже его человеческого достоинства, а на сейчас сам пригласил именно сюда, даже не удивившись тому, что видит на экране коммуникатора лицо Фридмана, а во-вторых, встретиться согласился неохотно и теперь постоянно оглядывался, будто ожидая преследования. Вытер рот двумя пальцами и изрек:

– Все, что мы можем сказать, a priori может быть только бессмыслицей.

– Чего? – Антон быстро мотнул головой. – Ты так шутишь или что?

Лапша усмехнулся.

– Нужны подробности? Система репутации. На ней теперь все завязано. С низким средним баллом современный человек не может считаться полноценным. Ниже семи – и Сингулярность не выдаст разрешение не то что на ребенка, но даже на прием пищи. У тебя, например, такого разрешения пока нет.

Антон сглотнул.

– Чего?

Похолодел. В голове безумным калейдоскопом пронеслись события, которые и забросили его на другой край галактики.

– Эта… оно… работает?

А дальше голос поломался, превратившись в визгливый шепот:

– Мы же победили, Лапша…

– Опасности нет, – ответил бывший друг. – Сингулярность полностью перепрограммирована.

И смотрит пристально, будто ожидая, что Антон… что? Фридман выдохнул, кое-как взял себя в руки.

– Ох-ох, брат. А на своих ошибках мы учиться не хотим, да?

Но вышло жалко. Без страха не получилось, в горле встал ком. Чтобы унять позорную дрожь в руках, Антон решил продолжать строить из себя ковбоя, потянулся и хотел взять с тарелки Лапши кусок органического заменителя.

– Что у тебя, картошечка?

На лице Лапши не дрогнул ни один мускул.

– Стой. Не трогай.

Антон на несколько секунд замер в нелепой позе, а затем вернулся на место, почему-то и правда передумав.

– Я же сказал, у тебя нет разрешения. Тебе необходимо будет пройти тестирование.

Фридман не знал, как реагировать. В желудке заурчало. Пока летел с чертовых куличиков на окраине Млечного Пути, он и забыть успел, какие на вкус нормальные заменители. Пришлось помолчать. Не так-то просто было заставить пальцы не дрожать.

– Ну, старичок, тогда давай к делу, ладно?

Фридман сжал кулак.

– Я понимаю, что ты, может, не сильно-то и рад меня видеть, но больше за помощью мне обратиться не к кому, сам понимаешь. Мне нужно в сеть, Лапша. Помоги мне.

Лапша молчал, сверлил взглядом.

– Эй, Эдди, ты можешь мне помочь?

– Нет.

– Слушай…

– Я не могу, Антон. Город изменился, все изменилось.

– Лапша…

– Эдуард.

– Эдуард. Ладно, хорошо. Я все понимаю, рейтинги, хорошо. На кой хрен ты согласился встретиться, если не можешь помочь?

– Ты социально неблагополучный элемент, преступник, и я оказываю тебе психологическую поддержку. За это я получу баллы.

– Правда?

– Да, так и есть.

– А если я встану и вырву тебе кадык?

– Осторожно, Антон. Рой следит за тобой с самой первой минуты.

– Да срать я хотел и на рой и на всю проклятую безумную машину, которую вы какого-то воскресили после…

Осекся. Нужно взять себя в руки.

– А зачем тебе в сеть, если так? – спросил Лапша.

Опять гляделки.

– Лапша, ты все прекрасно понимаешь. Или что? Удалили травмирующие воспоминания, сидишь на окситоцине?

Но тут вдруг что-то случилось. Лапша и с места не сдвинулся, не шелохнулся даже, но Фридман знал, на что способен старый приятель.

Людей вокруг размыло: они превратились в шевелящееся и что-то бормочущее месиво из теней.

– У тебя есть сорок секунд, чтобы убраться отсюда, брат. Если помехи продлятся дольше, мне конец. Я активирую тебе бету, откроешь меня у себя на острове, там оставлю инструкции, расскажу, где найти толковых ребят.

– Спа…

– Молчи, сказал же. Вставай и делай ноги. Большая часть старых коммуникаций поломана. Ты ее не найдешь. Она уничтожена вместе с враждебными программами Сингулярности. Но ведь не слышишь меня, да? Пробуй. Поймают – я тебя не знаю, а если уж что, то первый сдам с потрохами.

Антон встал и быстро пошел прочь.

Ромашка смотрит на него так, будто видит впервые и будто ей совсем не нравится то, что конкретно она сейчас видит.

Коридор Первого логистического центра. Они девять этажей молча спускались на своих двоих. Просто взяла и пошла к лестнице. Антону пришлось сделать над собой усилие, чтобы последовать за ней без споров. Будем спускаться пятьдесят, сто пролетов? Зачем?

В коридоре светло и приятно пахнет. Людей нет; на самом деле их нет не только здесь. Город рассыпается, милая, дурацкая Лана, людям больше не нужен город и ты это знаешь не хуже меня. Остатки системы, змеи, пожирающие сами себя, из последних сил делают вид, что… что? Тсс. Об этом не говорят. Мы с тобой тоже не говорим. Не говорим – и правильно делаем.

У нас все в порядке. Экономика который год показывает небывалый рост.

Никому нет дела ни до каких прав.

Фридман смотрит на Ромашку и ругает себя за то, что все-таки нарушил тишину.

– Что ты сказал?

В голосе металл. Он не уйдет, не сдвинется с места, пока не получит ответ.

– Ну прекрати, малыш, пойдем.

– Что. Ты. Сказал.

– Ты сама все прекрасно понимаешь…

– Нет, не понимаю. Повтори.

– С кем и зачем ты собралась бороться? Головой подумай, пожалуйста, а не…

– А не?..

Изгибает бровь. Глаза сухие и страшные.

– Договори. Головой, а не…

– Света.

– Чем я обычно думаю, Антон?

Фридман злится. Ему неприятно. Ясно же – чиновники просто стараются показать, что еще зачем-то нужны. Как могут, так и пытаются. Все эти новые поправки на самом деле не стоят и выеденного яйца, ничего не будет работать и никто никого не притесняет. Все самые важные решения уже приняты. Принято не людьми. Но поди объясни этому воину за социальную справедливость, что война давно закончилась.

– Пошли, хорошо? – Антон старается быть дружелюбным.

– Пес с ними!

– То есть тебе правда кажется, что это нормально? Сегодня у меня опять отнимают базовые права…

Дрожит, медленно вдыхает и выдыхает.

– А что будет завтра? Ты понимаешь, что говоришь? Все кончилось? Остались одни идиоты, хорошо, нормальные люди подключены и спокойно ходят под себя в башнях. Нет смысла говорить о правах на руинах? Что еще? А когда они завтра придут за мной, эти идиоты, что ты будешь делать?

Фридману не хотелось отвечать честно. Не хотелось говорить, что Платформа Действий не работает лет пятьдесят как, а если разобраться, то и не работала никогда. (Нельзя воевать с войной и угнетать угнетателей). Фридману не хотелось напоминать Ромашке о том, как она была рада поправке 51, не хотелось спрашивать, чем в таком случае женщины или третий пол на ее взгляд, отличаются от верующих и почему последних мы заклеймили с вящей радостью?