Владимир Колотенко - Прикованные к тени Страница 2

Не задумываясь!

Я уверен!

Я бы многое дал, чтобы расслышать едва уловимую мольбу, исходящую с их пересохших и едва шевелящихся губ, подернутых тленом вечности, увидеть их стекленеющие глаза с проблесками предсмертной надежды. О чем был бы этот стон, этот блеск? О мгновениях жизни...

Я уверен!

Не задумываясь!

Не зря ведь люди извечно - так старательно и надрывно! - заняты поисками этого чертова эликсира бессмертия. Нет в мире силы, способной утолить жажду жизни... Вот и мы сломя голову бросились в этот омут, в постижение идеи вечной жизни. И что же? Понадобилось довольно много времени, чтобы осознать тщетность любых попыток достичь совершенства. И теперь у меня нет права на молчание. Отчего же мне не поведать и тебе эту историю?

- Слушай, Рест - это что за имя? - спрашивает Лена.

Я рассказываю.

- Мне однажды сказали: «Теперь ты мой крест! Теперь это имя твое», - продолжаю я. - «Крест?». «Ага - Крест. Хочешь коротко - Рест, хочешь мягко и ласково - Рестик...», - я хмыкнул: - «Ладно, Рест так Рест. Рестик - даже мило. Хотя, знаешь...». «А мне нравится: Рест! Как удар хлыста!». «Ладно...».

- А потом?

- И потом...

- Может быть, все-таки Орест? А по паспорту? - спрашивает Елена.

Она, я вижу, не совсем принимает этого моего Ореста и Реста, и даже Рестика. Мне, собственно, все равно. Юля тоже поначалу кривилась. А вот Ане имя нравилось. Она даже... А Тинка - та хохотала:

Орест... рестик...рест...

Ох, тяжел твой крест...

- Хочешь - Орест. Так, я помню, звали одного динозавра, - смеюсь я.

- А по паспорту? - настаивает Лена.

- Назови хоть горшком!..

Вот тогда-то Тина и выхохотала мою судьбу- крест оказался не из легких... Ее слова часто... Кто-то посвятил ей стихи:

«Тинн... Капля упала вверх, ударившись о небоскат.

Тинн... - ты льешься за нас за всех, плевать, что наговорят.

Ты - рыжее пламя гроз, отправленный вдаль конверт.

Слово на перенос, час слёз, немыслимый переверт...

Тинн - слово колоколам, бронзовым песням их.

Тинн - это приносит нам волны плавучий стих...

Твой голос как летний дождь - смоет всю пыль с души.

Мне - чуять руками дрожь. Прямо хоть не дыши.

Гром - голос твоей струны, шум огня - твоя речь.

Мысли из-за тебя вольны в пальцах проворно течь...

В эти мгновенья ты - выше всех, и нет над тобой господ...

Тинн... Капля упала вверх, ударившись о небосвод...».

Очень про нее все, про Тину...

- Как тебе?

Лена только улыбается.

Вот так - тинн... тинн... - по росинке, по капельке она меня и завоевала. Она просто стала моим камертоном: без нее - ни шагу! Карманный Нострадамус на каждый день! Мне не всегда удавалось разгадать ее катрены, но если мозг мой протискивался в их содержание, я просто млел от счастья: надо же! Осилил! И тотчас приходило правильное решение!

- Надо же! - восклицает Лена.

- Да-да, так и было! А настоящее мое имя... сама знаешь! Каждому ясно, что оно означает.

Итак, я рассказываю...

- Все началось, - говорю я, - с какого-то там энтероцита - крохотной клетки какой-то там кишки какого-то там безмозглого головастика... Он даже не успел превратиться в лягушку! Правда, потом из этой самой клеточки и родился крохотный трепетный лягушонок, который прожил всего-ничего... Тем не менее, мы за него ухватились. Как за хвост настоящей Жар-птицы! Мы будто тогда уже были уверены, что этот чертов Армагеддон непременно придет и к нам.

Так и случилось.

И эта гнусная никчемная война...

Прошло каких-то там тридцать лет.

Глава 3

Больше всего меня восхищали лекции Архипова. Многоярусный амфитеатр огромной аудитории, мы, будущие врачи и ученые, в белоснежных халатах. Я выбирал себе место в третьем ряду, открывал конспект... К сожалению, у меня не было с собой магнитофона, чтобы ни одного слова, ни одной интонации не упускать. Я был влюблен в лектора. Первое время меня просто охватило ошеломление: откуда ему знать, как закручена спираль ДНК и какими такими связями поддерживается эта спиралевидная нить? Меня возмущал и тот факт, что если размотать все нити, вытащенные из каждой клеточки моего тела, то ними можно несколько раз обмотать экватор. Как такое представить?! Меня это поражало и занимало всецело. Архипов, то и дело покашливая, прохаживаясь туда-сюда вдоль длинной светло-зеленой доски, все рассказывал и рисовал фантастические сюжеты из жизни клеток и тканей и целых систем, убеждая примерами из повседневности, что все это прекрасно соподчинено и успешно трудится на благо целого организма.

- Представьте себе огромную фабрику по производству...

Я пытался представить и уже ничего не записывал, но то, о чем он говорил, мне запомнилось на всю жизнь.

Иногда он стучал мелком по доске, а когда рисовал схему синтеза белка, использовал все разноцветные мелки, какие только были в упаковке. И весь, с головы до пят, был перепачкан этими мелками. Тогда он был похож на клоуна. Но его ярко-синие - лучистые, с прищуром - глаза были полны ума и серьезности. «Клетка, - говорил он, - это очень умно и серьезно. Она - основа всей жизни, и твоей и твоей» - при этом он мелком тыкал в грудь каждого нерадивого и засыпающего студента и о его нерадивости говорил открыто:

- Иди-ка ты лучше в парикмахеры...

Или:

- Твое зеркальце, милая, не сделает тебя умней.

И всегда попадал в десятку.

Над его непосредственностью и очевидной простотой многие посмеивались, немногие же заглядывали ему в рот. Я заглядывал.

Потом, когда я стал ассистировать Архипову, все его лекции мною были записаны на магнитофонную ленту и даже изданы отдельной книгой. Мне был любопытен ход его мыслей, его яркие образы, стиль изложения сложных вещей простыми словами. Как может прийти в голову, что митоз - это любовник вечности? А мейоз - вечный двигатель рода человеческого?

Архипов не был яростным коммунистом и его коммунизм не был пропитан ни авторитаризмом, ни демократическим централизмом: его коммунизм был щедрым, широким, светлым, открытым... Его коммунизм был просто солнечным. Даря себя всем, Архипов лучился небесным светом. Не побоюсь сказать, что он являлся ярким представителем тех немногих, о которых на заре человечества кто-то умный сказал: «Светя другим, сгораю сам». Да, он горел, как свеча, сгорая... И его коммунизм был коммунизмом Иисуса.

- Экхе-экхе... Лесик, ну-ка расскажи ты им всем о своем «Тироците», а?..

Он все время покашливал.

- Жора, займись-ка ты лучше, экхе, меланоцитами, а, а?! Если тебе удастся сделать чернокожего белым... А?! А?! Они тебя, экхе, озолотят!..

Рассказ об Архипове и том коллективе, куда я попал после студенческой скамьи, заслуживает отдельной книги.

Не без восхищения скажу, что тот варварский мир, на который мы с такой прытью набросились в попытке усовершенствовать его, дал-таки трещину. И те лучшие годы, которые мы отдали поиску путей нестарения, этой ахиллесовой пяте человечества, не пропали даром. А все началось с небольшой перепалки, спора ни о чем - мы любили тогда поспорить. Впрочем, спором это и не назовешь...

Помню совсем ранний весенний вечер. Был уже май, только что отгремела гроза... Мы собрались, чтобы обсудить завтрашний плановый эксперимент. Естественно, нам уже не хотелось сидеть в холодном и сыром подвале, где размещалась лаборатория - полумрак опостылел за зиму, хотелось тепла и света. Листья еще не распустились, лужицы воды на асфальте золотились вечерним солнцем. Мы вышли на улицу, прошли в сквер и устроились на двух скамейках. У меня, по правде говоря, не было никакого желания устраивать диспуты. Так получилось само собой.

- Верно ли я понял, - спросил я тогда Юру, - что тебе удалось вызвать свечение, но ты просто не успел его заснять?

Юра снял очки и невидящими глазами стал рассматривать свои холеные музыкальные пальцы.

- Рест, мы это уже обсуждали. Ошибки здесь быть не может.

Своими ответами Юра нередко ставил меня в тупик. Но отступать было некуда, время поджимало, поэтому я и прилип к нему с расспросами.

- Ты пойми, ты же держишь всех нас...

Этот клеточный феномен, и в самом деле, интересовал нас больше всего на свете.

- Зачем ты меня обвиняешь?

Невольно мы наблюдали за стайкой воробьев, которые, громко чирикая, куражились на мокром асфальте. Юра встал, и тотчас шумно вспорхнули воробьи. Это вызвало всеобщее недовольство. Присутствующие посмотрели на него, затем на меня.

- Знаешь, я думал, - сказал Юра, - что...

- Что нашел?

- Да. Я хотел...

- Убедиться?

- Да. Я не верил своим глазам. Весь фокус в том...

Подошел Шура Баринов и бесцеремонно вторгся в нашу беседу:

- Мы идем?

Он считал все эти разборки пустой тратой времени.

- Да-да, бросьте, - кисло сморщившись всем лицом и, казалось, всем телом, поддакнул Шурику Валерочка Ергинец, - идемте в спортзал.