Александр Плонский - Экспедиция к Демиургу Страница 2

Протомир... Недостающее звено единой теории мироздания. Гипотетическое обиталище Демиурга...

Целью экспедиции было примирить науку с религией. Какой ценой? "Нас заклали, словно жертву на алтарь Бога. Мы согласились без принуждения. Одних подвигло чувство долга (если не я, то кто?), других - вера в собственную исключительность, третьих - тяга к приключениям. Но каждому льстило, что отобрали именно его - из сотен алчущих.

А ведь среди них, возможно, были истинные гении. Они уступили нам оттого, что выиграли у нас. Парадокс!

Что же руководило мной? - спрашивал себя Клем и не находил однозначного ответа. - Очевидно, и долг, и тщеславие, и желание выяснить в деле, на что я способен..."

Много позже, впервые по-настоящему ощутив одиночество, Клем понял: будучи сами обмануты, они вынужденно обманывали друг друга. Каждый испытывал бессилие, смирился с неудачей, но не смел в этом признаться.

"Неужели компьютеры, посылая нас, не сознавали, что нет шансов на успех? Ведь мы говорили на разных языках, общались с помощью нескольких простейших жестов!

Нет, они это сознавали. Но, видимо, не сумели придумать ничего лучшего. Перебрали множество вариантов, - в каждом обнаружили изъян. И тогда, как не раз в прошлом, верх взяла эмпирика, метод проб и ошибок.

Пробы и ошибки... Ошибки и новые пробы... И так - пока хватит терпения!

Мы - первая проба и не последняя ошибка. Сколько их еще будет!" мрачно думал Клем.

Роберт об этом догадался вслед за Мартой (ведь был аналитиком!). Похоже, он любил Марту, скрытно ото всех и, возможно, от самого себя. Если так, то любовь, запоздало всколыхнувшись после ее смерти, ускорила зревшее в его мозгу трагическое решение.

Снова загадочным образом не сработала защита. И они, оставшиеся, в горестном недоумении смотрели на статую, которая совсем недавно была одним из них.

Ночью в дверь Клема постучался Тео.

- Открой, поговорим.

- Ты мне противен. Не хочу тебя видеть! - отрезал Клем.

Наутро Тео нашли мертвым. И никто, кроме Клема, не мог догадаться, что явилось причиной его смерти.

"Это я вынес ему приговор, - клял себя Клем. А кто дал мне право судить? Чем я лучше? Он шел покаяться передо мной, открыть душу. Я был его последней надеждой, но не попытался понять, а высокомерно прогнал, подтолкнул к пропасти..."

Шли годы, эквиваленты земных годов, не приближая экспедицию к цели. Медленно, но неумолимо расходовался запас энергии, отдавая дань энтропии.

Впрочем, и оставшегося хватило бы на несколько человеческих жизней. Хватило бы и на то, чтобы единым залпом передать колоссальный объем информации. Только передавать было по-прежнему нечего...

Часть энергии поддерживала защитное поле, другая часть преобразовывалась в вещество, воспроизводя расходуемые материалы и пищу. У них было все, в чем только они могли нуждаться. Кроме смысла жизни...

Ничто не угрожало им извне. Угроза таилась в них самих. И не случайно монотонное течение времени (или того, что воспринималось ими как время) с фатальной закономерностью нарушал добровольный уход одного члена экспедиции за другим. Девиз Марты: "Ничто меня не удержит!" находил все новых сторонников.

Последним ушел Ян - неунывающий биопрогнозист, так часто подшучивавший над собой: "Мои прогнозы сбываются на сто процентов, дело за малым - чтобы сбылась наконец сама возможность прогнозировать!"

Клем остался один и впервые понял, сколь тягостно одиночество.

Плохо быть одиноким в собственном доме, еще хуже сознавать, что у тебя нет никого на всей Земле. Но когда нет и Земли, нет Вселенной - они в безмерной дали... Вот это уже, жгучее, лютое одиночество!

Клем оказался в мире, населенном тенями людей. Они жили в памяти компьютера. С ними можно было разговаривать, их можно было видеть. Можно было даже на какое-то время убедить себя, что это люди во плоти и крови, а не голографический мираж, создаваемый игрой фотонов.

Но спустя минуту или час, как высоковольтный разряд, мысль: ты разговариваешь с призраками, к ним обращены твои любовь и нежность. Эти бы слова, эти бы чувства раньше! И остались бы живы Марта, Роберт - все, которые так и не стали, а могли стать, должны были стать твоими друзьями. Как мало для этого требовалось! Почему ты не сказал им: "Родные мои! Самые близкие! Давайте любить друг друга. Давайте беречь друг друга. Ведь нас так мало. Мы самое маленькое, самое хрупкое, самое невосполнимое из человечеств!"

Но он так и не произнес этих слов. И не стало самого маленького, самого хрупкого, самого невосполнимого из человечеств. Зато родилось злое, не знающее пощады одиночество. И кричит Клем, потрясая сжатыми в кулаки руками:

- За что?!!

А самописцы, издеваясь, отплясывают огненный танец.

Прошел еще один эквивалент земного года. Ничто не менялось. И Клем рассуждал сам с собой:

"Мы дерзнули на встречу с Демиургом, но застали пустоту. Она поглотила всех, кто был рядом со мной. Чем же я лучше или хуже других?

Бог древних вавилонян Мардук, греческий Зевс, славянский Перун, Святая Троица христиан, мусульманский Аллах, иудейский Яхве, будда... Тысячелетия веры. Веры в божественное провидение божественное милосердие, божественную справедливость.

Но глух к человеческим молитвам Демиург, как может быть глуха только пустота!"

Внезапно, точно проблеск в кромешной тьме, мелькнула мысль:

"Демиург не мог исчезнуть бесследно! И не мое ли предназначение узнать его судьбу? Ведь я был сенситивом... Нет, остаюсь им!"

И присущее сенситиву уникальное восприятие действительности, которое, казалось, полностью атрофировалось за эти бесплодные годы, вернулось к нему. Легкое дуновение пробежало по нервам, и голова стала кристально ясной, а все отвлекающее стерлось.

Так бывало за несколько мгновений до криза, когда он, собственно, и обретал необычайные, а для непосвященных - граничащие с мистикой возможности сенситива.

Это напоминало приступ. Клем испытывал непереносимую боль, от которой терял сознание. А затем восставал из беспамятства просветленно мыслящим, пристально зорким, способным расслышать шелест атомов в кристаллической решетке.

В таком феноменальном состоянии он мог любоваться феерией электронных бурь, наслаждаться колокольными перезвонами гигантских молекул, наблюдать рождение и гибель квантов. Но не имел на это права: каждая минута сенситива стоит дня его жизни, и пожертвовать им можно лишь ради дела.

Клему не составило бы труда прочесть мысли товарищей и проникнуть таким образом в их помыслы. Но он считал это недостойным, хотя мог своим вмешательством с самого начала разорвать фатальную цепь трагедий. Мог - и не вмешался, за что впоследствии не раз себя упрекал.