Александр Плонский - Экспедиция к Демиургу Страница 3

Клему не составило бы труда прочесть мысли товарищей и проникнуть таким образом в их помыслы. Но он считал это недостойным, хотя мог своим вмешательством с самого начала разорвать фатальную цепь трагедий. Мог - и не вмешался, за что впоследствии не раз себя упрекал.

А в решении коронной задачи - познать протомир и, говоря официальным языком, "установить контакт с Демиургом", Клем спасовал. Первое время он сжигал себя, старея на глазах у товарищей, но нисколько не приблизился к цели. Потом обнаружил, что сенситивная сила иссякает. Становилось все труднее войти в состояние криза. Хорошо, что он никогда не делал этого при свидетелях, иначе его бессилие стало бы очевидным для всех...

И однажды Клем понял, что перестал быть сенситивом. Он долго еще насиловал себя, но в конце концов смирился.

Какой же радостной, обнадеживающей неожиданностью стало для него возвращение сенситивной силы! Впервые при наступлении криза он воспринимал боль как наслаждение и улыбался в предвкушении беспамятства, из которого восстанет во всеоружии сенситива.

Но когда наступил этот миг, он уже не был прежним Клемом. В нем воплотилась гигантская, трагическая личность Демиурга, материализовалась тень Творца, витавшая в опустошенных руинах протомира.

Что это было - мнемозапись, специально предназначенная для человечества и теперь воспроизводимая рецепторами Клема, или репродукция, уцелевшая вопреки энтропии?

Клем не искал ответа. Достаточно того, что он ощущал себя Демиургом. И память Создателя, вернее, ее малая толика, была унаследована им. О сотворении Мира - каторжной работе на пределе сил, с приступами отчаяния: "Все... конец... больше не вы держу..." О мгновениях торжества, когда перед взором открылась панорама Вселенной с мириадами светил. Об умилении при виде Земли - колыбели разума. И о последовавшей за этим опустошенности, когда не осталось ни радости от успеха, ни гордости за содеянное, - одна лишь всепоглощающая усталость.

Он щедро израсходовал энергию, из которой состоял, хотя ее запас был бесконечен. Но и масштабы творимого тоже были бесконечны. И одна бесконечность до дна исчерпала другую.

На смертном одре Демиург с горечью убедился, что все идет не так, как он задумал. А вмешаться уже не мог.

С его именем на устах люди убивали друг друга, а он не имел сил их остановить. Наблюдал религиозные распри, когда десятки больших и малых конфессий по-волчьи грызлись за монопольное право на Демиурга, и не был в состоянии крикнуть: "Опомнитесь, люди! Разве для этого я вас создал?!"

Он слушал обращенные к нему молитвы, в которых его называли всемогущим, всеблагим, всемилостивым и мучительно думал: "В чем моя ошибка?"

Отголоски его отчаяния, бессилия, вины потрясли Клема. Но возобладали иные чувства - свершившегося предназначения, исполненного долга и... надежды.

Потому что взметнулись огненные смерчи на дисплеях и залп информации всколыхнул Землю.

Теперь Клем со спокойной совестью может присоединиться к Марте, Роберту, Тео... Люди поймут наконец, что всеблагими и всемилостивейшими должны стать они сами. Лишь в этом спасение.