Андрей Лазарчук - Параграф 78 Страница 20

   Я вытащил из кармана фотографию: она со Скифом изображает носовую фигуру полузасыпанного песком траулера.

   – Чего тут искать…

   Она затёрла окурок пальцами, бросила в тот же стакан. Потянулась за пачкой. Она курила ейский «Голуаз», крепкий и вонючий.

   – Может, хватит? – сказал я.

   – Боишься подхватить рак? – она прищурилась.

   – Хо-хо, – сказал я. – Это раки боятся нас. Знаешь, как они нас боятся? Сами бросаются в кипяток…

   – Очень смешно, – сказала Лиса.

   Я подхватил баульчик.

   – Раком не рождаются, – продолжал я. – Раком становятся.

   – Может быть, всё-таки… – начала новый заход Лиса.

   – Прости, – сказал я. – Некогда. В крайнем случае…

   Я сделал вид, что замялся.

   – Что? – Лиса промахнулась зажигалкой по сигарете. – Что ты хочешь сказать?

   – Я не хочу тебя туда брать, – сказал я. – Там воняет. И я даже толком не знаю, чем. Понимаешь?

   – Нет, – сказала она.

   – Ну и не надо. Не надо.

   И я уехал, забыв на столе свой сотовый.

28.

   Мы действительно вылетели в два часа ночи, как и было заказано; шёл дождь, прожектора елозили по блестящей, словно генеральское голенище, полосе.

   Аэродромы в такую погоду становятся как-то особенно, подчёркнуто брутальны. Это место для настоящих мужчин с квадратными челюстями и чугунными яйцами – и настоящих женщин с каменными жопами.

   Нам дали старенький «Мистраль» (он же «Джет-мандавошка») с опознавательными знаками Объединённых ВВС. Не сомневаюсь, что перегон этой жестянки был тщательно замотивирован. Внутри валялись груды какого-то строительного мусора.

   Я сел, провалился в раздавленное кресло и мгновенно уснул.

29.

   Иногда мне кажется, что на самом деле мы никуда не летаем. Что это заговор. Вас возят по полю, трясут и пугают громкими звуками, потом самолёт загоняют в специальный ангар с экранами на стенах и показывают видовое кино; потом снова возят всё по тому же полю и высаживают у другого выхода, где поменяли название. Вы выходите и делаете дела, ради которых нужно совершать странноватый обряд, называемый перелётом. Потом проделываете всё снова, но в обратном порядке. И так раз за разом.

   И сейчас было то же самое: я вышел из самолёта, стукнувшись лбом о низкий (для карликов делали?) край люка, и обнаружил, что мы никуда и не улетали (а кто сомневался): всё тот же дождь и всё те же прожектора, разве что рядом, люк в люк, стоит что-то отвратное. Вы видели в упор стрекозу? Все эти жвала и коленца? Вот оно и стояло. Я не знаю, что в животном-насекомом-растительном мире означает эта синильга; но не хотел бы, чтобы она попалась в мой сачок.

   (На самом деле знаю, конечно. Знаю-но-не-скажу. Так забавнее получается, оказывается.)

   Сейчас многое железо может взлететь без аэродромов. Вертолёты – понятно, самолёты ВВП – понятно. Теперь появились конвертопланы. У друзей это «Оспри», у нас – «Синильга». «Оспри» по виду скорее напоминает самолёт, у него два движка с пропеллерами на концах крыльев, которые могут поворачиваться – и тогда он летает как вертолёт. Агрегат капризный, на моих глазах их долбанулось две штуки. «Синильга» – та больше похожа на вертолёт и от вертолёта произошла, только винт у неё может крутиться, а может и не крутиться – тогда он работает как ещё одно крыло (потому что одно крыло, внизу, уже есть – но оно скорее служит пилоном для подвески оружия).

   Если вы ничего не поняли, расслабьтесь: эта информация вам никогда в жизни не пригодится.

   В отличие от самолётов ВВП (вертикального взлёта и посадки), для которых основным режимом работы является самолётный, конвертопланы – это скорее вертолёты, которые могут, когда захотят, быстро перебрасывать себя из точки А в точку Б. А так – просто хорошие вертолёты. Основной режим полёта – на роторе. Поэтому могут подкрадываться, зависать и всё такое.

   Как и в остальных вертолётах, летать в них противно. Трясёт. Особенно при переходе из режима в режим.

   Однако же долетели. Из точки А в точку Б.

30.

   В точке Б стояло утро. Скиф развалился в пластиковом шезлонге и делал вид, что он тут один. Остальные шезлонги и столик с белым зонтом опрокинуло ветром. «Синильга» потрескивала, остывая, и воняла горячей керосиновой гарью.

   – А как ты тут выдерживаешь днём? – спросил я.

   – Пью, – сказал Скиф. – Да и вообще… уже кончается дачный сезон. Скоро на север.

   Про «пью» – он врал. То есть он пил, конечно, но умеренно. Меньше всех нас (исключая меня, к сожалению). От полуденной (то есть где-то от девяти утра до девяти вечера) жары (а также от ночной прохлады) он спасался иным, куда более эффективным способом: под траулером была вырыта довольно глубокая пещера.

   Я почти всё знал про это Скифово убежище. Контора не бросает своих на произвол судьбы и по мере сил заботится о них. А чтобы заботиться, нужно знать. Не правда ли?

   Обо мне тоже много знают. А скоро узнают ещё больше.

   Интересно…

   А если генерал уже выяснил, что у меня в мозгах тикают маленькие часики? Тогда…

   Да всё то же самое.

31.

   – Скоро на север, – повторил я за Скифом. – А не хочешь сделать небольшой крючочек?

   – Небольшой?

   – Совсем маленький.

   – В хорошей компании?

   – Думаю, многим ты будешь рад.

   – А…

   – Нет. Я оставил её на кухне. Пусть учится готовить буайбес.

   – Чем будем заниматься?

   – По идее – ничем. Заглянуть на заброшенную буровую, убедиться, что там всё в порядке, – и по домам. Оплата через «Альянс». Так что два дня – и сможешь купить себе новую зажигалку.

   – Наверняка какая-нибудь жопа, – сказал Скиф с отвращением. – Ладно, пошли. Только пусть меня потом сюда же и завезут.

   Он встал, сдвинул с глаз стетсон. Красная потная борозда пропечаталась по переносице и под краями бровей.

   – Это потому, что мы призраки? – спросил Скиф, обмахнувшись шляпой.

   – Это потому, что мы идиоты, Скиф, – сказал я. – Нормальные идиоты, на которых всё держится.

32.

   – У тебя с ней проблемы? – спросил он, когда мы шли к «Синильге». В руке у него болтались связанные шнурками вытертые до белизны ботинки «Саванна». Он не признавал никакой другой обуви.

   – Какие у нас могут быть проблемы? – сказал я. – Они жили душа в душу и повесились на одном проводе…