Роберт Силверберг - Царь Гильгамеш Страница 20

Всю ночь, под сияющей луной, мы готовились к атаке, натирая маслами то, что было сделано из дерева или кожи, и начищая бронзу. Небо было таким чистым, что мы видели, как по нему расхаживают боги – огромные рогатые силуэты, голубые на фоне черного неба. Они перепрыгивали с облака на облако. Огромный силуэт Ана, невозмутимого, всевидящего, казалось, заполнил небеса. Великий Энлиль сидел на троне, вызывая бури в далеких краях. Воздух был горяч и сух. Мы зажгли огни в честь богов и зарезали быков, и боги спустились к нам, и их божественное присутствие наполнило наши сердца. На заре я надел свой сияющий шлем, кожаную предохранительную набедренную повязку, сверху короткую юбку из овечьей шкуры и вступил в повозку, будто это был мой двадцатый, а не первый год на полях сражений.

Взревели трубы. Из сотен глоток вырвался боевой клич:

– За Акку и Энлиля! За Акку и Энлиля!

Я слышал свой собственный голос, низкий и хриплый, выкрикивая те же слова. Ранее я и представить подобного не мог:

– За Акку и Энлиля!

И мы двинулись на равнину.

Моего возничего звали Намгани. Это был широкоплечий, широкогрудый человек родом из Лагаша, в Киш его продали еще мальчиком, и ему неведомо было иное ремесло, кроме войны. Шрамы, старые и недавно зажившие покрывали его, словно знаки почета. Перед тем как подхлестнуть ослов, он обернулся ко мне и усмехнулся – зубов у него во рту было четыре или пять.

Акка дал мне великолепную повозку: четырехколесную, а не двухколесную, как положено новичкам. Нельзя сыну Лугальбанды, сказал он мне, ездить в чем попало. Для этой упряжки царь подарил мне четырех крепких ослов, быстрых и сильных. Я сам помчал Намгани их запрягать, подгоняя хомут и расправляя шлеи и уздечки. Это были хорошие животные, терпеливые и сообразительные. Конечно хорошо было бы ринуться в бой на мощных, длинноногих лошадях, а не на наших кротких ослах. Но мечтать о том, чтобы запрячь коней – этих таинственных животных северо-западных гор, – все равно, что мечтать о том, чтобы запрячь бурю. Поговаривали, что в землях за Эламом люди нашли способ приручить лошадей и ездить на них, но мне кажется, это пустые слухи. Вдали я видел, как черные кони проплывают, словно призраки, над выжженными равнинами. Я не мог представить, как эти животные, даже если их вообще можно поймать, могут быть покорены и служить людям так преданно.

Намгани подхватил поводья и приник к леопардовой шкуре, которая спереди покрывала раму повозки. Я слышал, как завизжала ось, как заскрипели деревянные колеса. Потом ослы почуяли ритм скачки и пошли ровным бегом по мягкой, пружинящей земле к темноту строю эламитов, маячившему на горизонте.

– За Акку! За Энлиля!

И я, крича со всеми вместе, добавил и собственный клич:

– Лугальбанда! Отец небесный! Инанна! Инанна! Инанна!

Моя повозка была пятой. Это большая честь, так как четыре повозки впереди были генерала и трех сыновей Акки. За мной было еще восемь или десять повозок. За громыхающими повозками шла пехота. Сперва тяжелая, с топорами в руках, защищенная шлемами и тяжелыми плащами-бурками из черной вяленой шерсти, затем легкая пехота, почти голая, размахивая копьями или короткими мечами. Мое оружие – дротик. У меня в колчане их была дюжина, замечательно тонкой работы. Еще был обоюдоострый топор, чтобы защищаться, когда кончатся дротики, маленький меч и удобный в руке небольшой нож-кинжал, на случай, если все остальное меня подведет.

Когда мы приближались к врагу, я услышал музыку, принесенную ветром, не похожую ни на что, слышанное мной раньше. Одна нота, пронзительная, сперва удивительно тихая, все разрасталась и разрасталась, пока не заполнила воздух. Это было похоже на плач женщин, но это не было траурной песнью это было нечто яркое, огненное, ликующее, от этой ноты исходили жар и свет. Не надо было говорить, что это была боевая песнь, рвущаяся изо всех душ сразу. Кто сейчас шел в атаку на эламитов, слились в единое существо с единым сердцем, и от жара этого слияния рождалась безмолвная песнь, которую слышать могут только воины.

Я ощутил присутствие во мне: жужжащий пульсирующий звук в голове, золотое сияние, чувство великое и странное, которое сказало мне, что великий Лугальбанда просыпается во мне. Я занял устойчивое положение, мне казалось, что я большая черная скала, погруженная в быструю и бурно мчащуюся реку. Сознание на какой-то момент покинуло меня, потом мысли мои стали ясны, как никогда. На полном скаку мы смяли строй эламитов.

У эламитов нет повозок. Они берут числом, их много, у них прочные щиты и душевная тупость, которая многим кажется глупостью, но я зову это настоящей храбростью. Они стояли стеной против нас – густобородые люди с глазами темными, как ночь без лунного света, одетые в кожаные куртки и размахивали копьями, уродливыми, с широким острием. У них и лиц-то не было: глаза да волосы. Намгани взревел и направил колесницу прямо в гущу воинов.

– Энлиль! – кричали мы. – Акка!

А я:

– Инанна! Инанна!

Перед нами шла сама богиня-воительница, подминая эламитов, словно кегли. Они с воплями падали под копыта ослов, и наша повозка, как корабль вздымалась и проваливалась, когда колеса переезжали их упавшие тела.

Намгани орудовал огромным топором с длинной рукоятью. Этим оружием он рубил направо и налево. Лугальбанда много раз говорил мне, что цель переднего отряда воинов – разбить боевой дух противника, и лучший способ этого достичь – выбирать главных людей в стане врага, – вождей, высших военачальников, и попытаться убить их.

Я оглянулся вокруг. Я видел только хаос, множество сражающихся тел и летящие копья. И тут я нашел своего противника. Когда мой взгляд упал на него, боевая песнь загремела сильнее и ярче в моих ушах, дух Лугальбанды разгорелся во мне, словно голубое пламя, вспыхивающее, если в костер плеснуть финиковое вино. Вот он. Убей его.

Он меня тоже увидел. Это был вождь горцев: волосы, словно черная шерсть, на щите – маска демона, желтая, с пылающими красными глазами. Он тоже знал, как важно сперва убить героев и военачальников. Мне показалось, он принял меня за военачальника, хотя я никак не мог похвастаться столь высоким званием в мои-то годы. Глаза его заблестели, он поднял копье.

Моя рука мгновенно взметнулась, посылая дротик. Богиня направляла мою руку: дротик вонзился ему в шею – узкую щель между бородой и краем щита.

Кровь фонтаном брызнула у него изо рта, глаза вылезли из орбит. Он уронил копье и упал навзничь, судорожно задергав ногами.

Вопль, словно застонал раненый громадный зверь, вырвался из глоток окружавших его воинов. В рядах эламитов открылась брешь, и Намгани немедленно направил туда повозку. Я метнул второй дротик – и еще один высокий воин повалился наземь. Мы оказались в самой середине боя, четыре или пять повозок были у нас с флангов. Я увидел, как воины Киша изумленно глядят, показывая на меня пальцами, я не слышал, что они говорили, но видел, как они делают жесты, славящие бога, словно видят на моих плечах мантию божества или сияние над моей головой.