Александр Щеголев - Инъекция страха Страница 20

«На чем я остановился? — встряхнул свои мышцы стоящий посреди комнаты человек. — На том, что надо что-то делать?»

Он с интересом осмотрелся, разминая пальцы рук, будто видел комнату в первый раз. Он знал, что именно ему надлежит делать. Прежде всего — убедиться, удостовериться. Раскрыть грязные тайны, вошедшие в этот дом из мексиканской мелодрамы. Пока здесь никого, кроме него, нет. Как просто — поищи, поищи, и все раскроется…

Обыск квартиры начался, разумеется, с бельевого шкафа. Женщины любят доверять свои тайны полкам, которые забиты тряпками интимного назначения, это известно любому школьнику, когда-либо жившему с матерью. Мужчины предпочитают хранить секреты в ящичках с носками. Андрей обшарил все полки и ящички. Что он ожидал найти, какой компромат на жену — наверное, не смог бы ответить даже себе. Бронхит сменила обострившаяся ревность, вот и весь ответ. Он искал и одновременно видел себя со стороны — трясущийся, вспотевший, жалкий. Стоп, не отвлекаться! После бельевого шкафа наступила очередь нижней части серванта, потом — тумбочки из-под телевизора. На секретер он не стал тратиться, поскольку знал наперечет все, что там лежало, до последней скрепочки. Секретер был его рабочим местом. Жена обычно работала на большом столе, сдвинутом к окну, раскладывая там то бумагу с красками или тушью, то кусочки ткани, поролон, пенопласт, проволоку — в тех случаях, когда не уходила в мастерскую к знакомой керамистке. Стеллажи с книгами так же не подарили Андрею ничего, кроме новой порции ярости. Все было бесполезно.

Далее его ожидала спальня — с жуткими залежами всякого барахла под обеими кроватями. Далее — кухня. Но между этими точками располагался стенной шкаф с антресолями, куда хозяин квартиры и залез, оставив в покое большую комнату. Именно там, на антресолях, он нашел…

Он нашел совсем не то, что искал. Точнее, искал совсем не то, что нашел — фраза верна во всех смыслах, как ты ее ни крути. Наверху пряталась старая Зоина сумка, которую забросили в шкаф еще весной — по причине сломавшихся застежек «молнии» — почему-то не выбросили тогда. Теперь сумка — в руках оторопевшего супруга. Впрочем, уже на полу — выпала из разжавшихся пальцев. Была выпотрошена, была полна сохлых крошек, выцветших фантиков, недоиспользованной косметики, мятых упаковок из-под анальгина, неоттертых, неотмытых пятен, забытых запахов и прочая, и прочая. А в самом низу, между обшитой кожей картонкой, изображающей дно, и собственно дном лежали бумажки в аккуратном целлофановом мешочке.

Две потертые бумажки. Причем, никаких вам любовных писем, ничего пошлого или мелодраматического. Один листик — старый рецепт, второй — аннотация к лекарству. Итак, сумка упала, зато находка осталась, заставляя мысли метаться наперегонки с пульсом. «Неужели бабулю, нашу жизнелюбивую бабу Улю…» — начал было рождаться вопрос. Андрей оборвал ниточку смысла, потому что окончание у этого вопроса оказалось странным, пугающим, безумным. «Неужели бабулю…» — вновь поползло, теперь уже вслух, непроизвольно. Нет, не то что озвучить, даже в уме было не выговорить это!

Отравили. Да бред же, бред! Неужели она вовсе не из-за диабета год назад умерла, не обыденной, естественной смертью? Бред!

— Вот тебе и новости… — вымучил Андрей.

7. ОНА

О чем ты думал, когда она мелко лгала тебе в лицо, возбуждаясь от своего умения не сфальшивить? Ты думал о программе телевизионных передач на вечер.

Что ты делал, когда она сердилась на твои простые вопросы, потому что поленилась или не успела придумать искренние ответы? Ты обнимал ее, просил прощения, а потом брал газету и шел в уборную — читать.

Что ты чувствовал, когда она не чувствовала ничего? Ты шептал: «А! А! А!», и бурно кончал в тряпку.

Слепой счастливый человек. Кем ты был все эти годы? Мальчиком. Кем ты стал?

Дурак, он и есть дурак.

Ну что ж, уходи, если решился. Ты больше не можешь, это так понятно. Сам виноват — надо было думать, делать и чувствовать, как мужчина, а ты слишком поздно понял, что она — твоя женщина. То, что она — твоя жена, ты понял только сегодня. Опоздал. Теперь — уходить.

Впрочем, уходить трудно, невыносимо, преступно, когда у вас есть общий ребенок. Вы странно жили — шесть лет на тридцати квадратных метрах, впятером, вместе с твоими родителями. Будто в гостях, потому что своего дома ты, мальчик, так и не построил. Дом тебе, в конце концов, подарили родители, переехав в крохотную квартирку умершей бабули-прабабушки. Теперь у вас есть собственная мебель, собственная одежда, давным-давно была и любовь, но самое серьезное, что у вас есть — это ребенок. Уходить тебе нельзя. Не по-мужски как-то. Ведь ты уже мужчина?

Жаль…

Жаль, что твоя жена не оценила брошенных к ее ногам даров. Наклониться и поднять их она смогла, однако быть после этого счастливой и благодарной — ни-ког-да! Год назад две семьи сумели разъехаться, однако черные нити продолжали удерживать рвущиеся на свободу души. Странность осталась, и имя ей — ненависть.

Старшее поколение в лице «папиной мамы» изо всех сил пыталось оказать помощь бедствующему младшему поколению, теперь уже издалека. Потому что там, в царстве черной неблагодарности, пропадал их мальчик, их единственный и неповторимый сыночек. Но в этом искреннем желании вновь и вновь организовывать ваше семейное счастье (в агрессивном, честно сказать, желании) твоя женщина видела только попытки унизить. А фантастическая жизненная энергия любящей мамы-бабушки-свекрови казалась ей сплошным бесконечным занудством. Да так оно и было. Противоположная сторона, в свою очередь, воспринимала (и запоминала навсегда), увы, одни только резкости и колкости, с помощью которых твоя нервная супруга защищала собственные женские права. Право на неопытность в отдельно взятых мелочах; право давать собственные ответы в вопросах воспитания детей и взрослых; право пожить хоть немного для себя… Как вы сосуществовали столько лет вместе? Две бабы в семье. Ранимость и воспаленная гордость одной, интеллектуалки— провинциалки, против таранной уверенности второй, всезнающей няньки. «Как кошка с собакой» — слабый образ, лучше сказать — «как свекровь с невесткой». Две злобные ведьмы. И между ними — ты, остро чувствующий свою ответственность за всех, кто тебе дорог. Ты, страдающий от бессилия примирить непримиримое. И ЭТО — между тобой и твоим бессилием. Водка. Черные провальные запои. Как давно ЭТО было! Сколько раз ты уже уходил и возвращался!

Год иллюзорного счастья свернулся в кольцо… Неужели единственное, что тебя удерживает, — ребенок? Конечно, нет. Ты вообще пока не понял, что такое «уйти по-настоящему», вот в чем причина. Хотя способов существует много. Можно закрыться на кухне, пустить газ из всех конфорок, не зажигая огня, после чего присесть, закурить и дождаться, когда Откроется Дверь. Можно отправиться на улицу в чем есть, без верхней одежды, без никчемного груза дорожных мелочей, со свободными руками и плечами, дойти пешком до вокзала, встать на край перрона и дождаться, когда Отправится Поезд. Можно пригласить в гости спятившего чекиста со взведенным пистолетом в кармане, замахнуться на него кухонным ножом и дождаться, когда тот Выключит Свет… У тебя свой путь. Уйти по-настоящему ты пока не готов. Твоя дверь не выводит дальше лестничной площадки, твой поезд слишком медленный, а темноты ты боишься с детства. У тебя свой путь…