Роберт Рэнкин - Мир в табакерке, или чтиво с убийством Страница 20

– Пригласи этого, – сказал Т.С. Давстон. – Он вроде забавный.

Мы оставили Чико разбираться, и, шаркая, пошли в кафе «Плюм». Там Т.С. Давстон убедил меня занять у него полкроны, чтобы купить два кофе с пенкой, сесть у окна и выглядеть круто.

– Так по какому поводу вечеринка? – спросил я, накладывая сахар в кофе.

– По поводу совершеннолетия, скажем. Половой зрелости.

– А, я уже два раза отпраздновал. А ты… э… – и я похлопал локтями, как курица крыльями.

– Еще раз заговоришь об этом, – сказал Т.С. Давстон, – и схлопочешь по физиономии.

– Так что, на вечеринке будут шарики и желе? И во что будем играть?

– Ты, по-моему, еще не совсем привык к своей зрелости, а? И тебе что, действительнонравится желе?

Я обдумал этот вопрос.

– Нет, не очень. На самом делемне нравится пиво.

– Ну вот, это уже ближе.

– И что, девчонки тоже будут?

– Девчонки, и пиво, и проигрыватель.

– Проигрыватель? – Я даже присвистнул. – Но я думал, только богатые крутые парни…

Т.С. Давстон посмотрел на меня, подняв бровь.

– Извини, – сказал я. – Шестидесятые годы. Помню.

– И это будет маскарад, поэтому придти нужно в каком-нибудь костюме. Придумай что-нибудь стильное и не приходи в полицейской форме.

Т.С. Давстон вытащил сигареты, и мы сидели, курили, прихлебывали кофе, смотрели в окно и очень неплохо проводили время.

Примерно через час после того, как Чико вышвырнули на улицу, он вернулся, сидя за рулем угнанного им «морриса» в компании нескольких сородичей из уличных банд. И въехал на нем в витрину прачечной.

В прачечной работали только африканцы-ашанти и они ответили на этот наезд на их собственность градом ассегаев. Похоже, к тому моменту они уже долгое время находились в состоянии войны с бушменами из Калахари, которые держали химчистку по соседству, потому что те тоже выскочили на улицу и присоединились к сражению на стороне испаноязычных его участников.

Все смешалось в громко орущую кучу, и тут же из аптеки напротив выскочили вспыльчивые инки и взялись за испанцев из галантерейной лавки рядом с монгольским магазинчиком, где торговали редкими сортами сыра.

Т.С. Давстон вытащил из кармана брикет динамита и положил его на стол передо мной.

– Как считаешь, надо или не надо? – спросил он.

Я как раз считал, что не надо. Но в этом конкретном случае его предложение оказалось как нельзя кстати. Все это разноязыкое сборище росло, как на дрожжах, и положение становилось все более угрожающим. Взрыв, безусловно, подействовал на него успокаивающе. Мы сочли разумным удалиться до того, как рассеется дым, и на начавшийся пожар прибудет пожарная команда.

Итак, на этот день мы уже совершили доброе дело, и не надо нас благодарить.

Я рассказываю об этом инциденте только в качестве примера одного из тех редких случаев, когда динамит Т.С. Давстона оказал умиротворяющее воздействие, а не привел к самым разрушительным последствиям. В первой главе я упомянул о его любви к тому, что он называл «Большим Апчхи». Но, если не считать краткого упоминания о недоброй памяти эпизоде со взорвавшейся собакой, я не слишком распространялся на эту тему. И не потому, что я опасаюсь последствий, которые может вызвать опубликование подробностей его детских увлечений детонацией. В конце концов, большинство зданий, взлетевших на воздух, давно восстановлены, и все выжившие получили новые квартиры.

Лично я смотрю на это следующим образом. Все мы в молодости делаем ошибки и совершаем поступки, о которых впоследствии сожалеем. Дети ведут себя плохо, и не должны бы, но тут уж ничего не поделаешь, и намного лучше просто «простить и забыть».

Конечно, то, чем они занимаются, повзрослев – это совсем другое дело, и я не испытываю ни малейших колебаний высказаться об этом здесь во весь голос.

Особенно потому, что взорвал он именно моюсобаку.

Ублюдок!

Мы расстались у ворот садовых участков, и Т.С. Давстон отправился посмотреть, как растет посаженный им табак на участке его «дядюшки», старого Пита.

Я же, шаркая, направился домой, и в голове у меня уже начал складываться план, какой именно костюм я надену, чтобы произвести впечатление на девушек на вечеринке. Что-нибудь стильное, сказал Т.С. Давстон, и нев полицейской форме. Нев полицейской форме – это сильно сужало выбор. Кем можно одеться, если не полицейским? Пиратом, к примеру, или попугаем. Или петрушкой, или прыщом, или Парнеллом.

Я всегда испытывал глубокое уважение к Парнеллу: Чарльзу Стюарту Парнеллу (1846-91), тому, который возглавлял в Парламенте движение за введение самоуправления Ирландии в рамках Британской империи и добивался гомруля путем точно рассчитанного бойкота. В конце концов он одержал победу над Гладстоном, но его карьера закончилась самым печальным образом после скандала, в котором вышел наружу его адюльтер с миссис О’Ши.

Ну что же, и такое случается, но одеться Парнеллом – это, наверно, слишком очевидно. И мне не слишком хотелось, чтобы надо мной смеялись, когда я приду, одетый Парнеллом, только для того, чтобы нос к носу столкнуться еще с тремя Парнеллами, и всего одной миссис О’Ши на нас четверых.

У меня появился план. Очень умный и стильный, к тому же.

На следующий день в школе я рассказал Чико о вечеринке и спросил, хочет ли он прийти. Чико выглядел изрядно помятым и слегка обугленным по краям. Мне пришлось говорить очень громко, потому что, как он объяснил, у него вчера в результате неожиданного взрыва повредило барабанную перепонку. Я спросил его, кем он намерен одеться.

Я ожидал неизбежного ответа и был немало удивлен, когда он отверг Парнелла в пользу какого-то революционного деятеля, которого звали Че Гевара. И это при всем богатстве выбора. Возмутительно!

Чико спросил, можно ли ему привести с собой несколько новых членов банды. Я сказал, что можно, конечно, если он пообещает, что они никого не пристрелят. В конце концов, это была не моя вечеринка.

С этим он согласился, а потом спросил, будут ли на вечеринке шарики, желе и во что будем играть.

Дети, право слово!

Вечером в пятницу весь наш район как-то оживился. Все говорили о вечеринке Т.С. Давстона. Все, казалось, собирались на эту вечеринку.

Должен сказать, что я действительно ждал ее. Во-первых, я полностью оторвался от своих старых друзей из Амбара. Когда они перешли в грамматическую школу, а я – к св. Аргентию, они словно бы потеряли желание разговаривать со мной, хотя я даже представить себе не могу, что было этому причиной. Единственный, кто остался близок со мной – Т.С. Давстон. Но он, в конце концов, был моим наилучшим другом, а я должен был стать его биографом.